Следственный эксперимент

1

Труп лежал посреди кухни кверху лицом. Растянутые трикотажные брюки. Старые тапочки. Майка. В руке зажат нож с прилипшими хлебными крошками.

Негромко переговариваясь, члены опергруппы занимались привычным делом, каждый выполнял свою часть работы. Труднее всего было фотографу. Погибший упирался правой частью тела в ножки стола, и никак не удавалось, ничего не двигая, сделать снимки с разных точек. Зато четко видна была на голове неширокая продолговатая рана, которая начиналась под левым ухом и, пересекая висок, обрывалась над левым глазом.

Двое родственников, находившихся тут же, в кухне, не мешали милиции. Молодая женщина стояла неподвижно, прислонившись спиной к дверному косяку, и односложно отвечала на обращенные к ней вопросы. Пожилой мужчина, невысокий, в ковбойке, встал навстречу бригаде, но немного погодя опять сел за стол.

Мигала “вспышка”, что-то измеряли, записывали, пока, наконец, санитары не положили труп на носилки.

И, кажется, никто не обратил внимания на одну особенность, которую лучше всего можно было заметить как раз с недоступной стороны — из-за стола. Мертвое лицо навсегда сохранило последнюю реакцию на уже исчезающий мир — выражение неподдельного недоумения.

Надежда Петровна пребывала в минорном расположении духа. Вызов к шефу никогда не обещал большой радости. Но что он поручит ей еще одно дело, она никак не ожидала. Ее попытка возражать ни к чему не привела. Начальник был непреклонен:

— У Хвостовского — под завязку, одно ограбление банка чего стоит. У Мантыкиса — групповое изнасилование, разбой...

— Да знаю я это всё. Но ведь и на мне два нераскрытых дела висят!

— Поэтому тебе и даем, Надюша. Три дня посидишь — и будешь иметь одно раскрытое. Мы специально из горотдела это простенькое дельце забрали. Тут всё ясно, только нужные бумажки написать. Копать не надо.

Вернувшись к себе, Надежда Петровна, она же Надюша, без всякого энтузиазма достала папку с чистыми бланками. Потом отодвинула ее в сторону и, опустошив термос, медленно допила уже остывший кофе.

Кабинет был маленький, рассчитанный на двух следователей. Но ее коллега уже несколько дней находился в командировке, так что не с кем было душу отвести.

Полистав перекидной календарь, Надежда Петровна сделала в нем еще одну запись, а затем безупречным каллиграфическим почерком выписала две повестки. Одну — на имя Стахевич Елены Иосифовны, 1964 года рождения, другую — для Стахевича Федора Алексеевича, 1922 года рождения, — с предложением явиться к следователю Кирпиковой Н.П. в областное управление внутренних дел, ул. Советская, 128, каб. 35, в среду, 26 июня 1996 года, к 10 часам утра.

Как и положено в конце недели, этот день в больнице был облегченным. Никаких операций и, тем более, совещаний. В отделении только что закончился обход, образовался вакуум: все разбежались по своим углам, и найти кого-нибудь было абсолютно невозможно.

Медсестра Лена Стахевич нырнула в лифт и, через минуту выскочив из него на первом этаже, поспешно направилась к выходу. И надо же — ей навстречу шла старшая медсестра их отделения.

— Ты куда бежишь, Елена? — подозрительно спросила она.

— Я на минутку — домой заскочу и назад.

— Что-то часто ты стала посреди дня домой отлучаться. Раньше такого не было.

— Тесть у меня больной. Ему сейчас пора обедать, а подать некому. Он у нас лежачий. Муж — на заводе. Хорошо, я недалеко от дома работаю. Я мигом, ладно?

— Если уж так необходимо... Только не задерживайся, одна нога здесь, другая — там. А что со стариком?

Лена на секунду замешкалась, опустила глаза. Но потом взглянула на старшую:

— Тромбофлебит у него и с простатой мучается. Такие боли — ни стоять, ни сидеть не может.

— Надо лечить. Определила бы его к нам, может, и помогли бы.

— Я с ним поговорю. Ну, я побегу?

И снимая на ходу халат, Лена выскользнула за дверь.

Надежда Петровна без особого интереса ознакомилась с описанием происшествия, представленным оперативной группой. Затем бегло просмотрела результаты экспертизы. Надо побыстрее заканчивать это некстати выскочившее дело. И без него хватает работы.

Она выглянула в коридор, увидела вызванных на сегодняшний допрос и первой пригласила в кабинет женщину. Привычно записав необходимые исходные данные, Надежда Петровна, как и подобает капитану милиции, приняла строгий вид и официальным тоном заявила:

— А теперь расскажите, что произошло у вас в квартире в минувшее воскресенье, примерно, в три часа дня. Предупреждаю: сознательное сокрытие фактов может повлечь за собой уголовное наказание.

Лена Стахевич начала немного сбивчиво. И пока она отвечала на вопросы и даже записывая ее показания, женщина за столом чисто профессионально оценивала женщину, примостившуюся напротив нее на краешке стула.

Крашеная блондинка. Полноватая. Нет, скорее, рыхлая. Судя по языку и по тому, как она строит фразы, — в интеллектуальном отношении звезд с неба не хватает. Не совсем уверенная в себе — иначе села бы свободно, откинувшись на спинку стула. Как и положено у нас, уже потрепанная жизнью и многочисленными домашними заботами. И при этом совершенно необъяснимый блеск в глазах.

— Итак, — сказала Надежда Петровна, — исходя из ваших показаний, я записала следующее. Передаю коротко своими словами. Поскольку вы работаете в больнице, приходится иногда выходить на внеплановые дежурства, в том числе, ночные. Мужу это не нравилось. Когда он напивался, а бывало это обычно на выходные, то кричал, что вы наверняка завели себе там хахаля, угрожал расправиться и с ним, и с вами. В воскресенье, 23 июня, за обедом он выпил и опять стал выкрикивать обвинения в ваш адрес. Вы резко возразили. Тогда он вскочил, схватил со стола большой нож, которым резали хлеб, и бросился на вас. При этом он задел тарелку с борщом, которая, перевернувшись, упала на пол. Вы отскочили, а муж поскользнулся на разлитом борще и упал, ударившись головой о батарею отопления. Тесть в это время ел. Вы оба испугались, оттянули его от радиатора, перевернули на спину, чтобы оказать помощь, но у него почти сразу пропало дыхание и перестало биться сердце. Тогда вы вызвали “скорую” и милицию. Все правильно?

— Да, — кивнула допрашиваемая.

— Вот протокол, прочтите его внимательно и распишитесь. Нет, не только в конце. Поставьте свою подпись внизу каждой страницы.

Следующим был старик. Его допрос к существу дела ничего нового не добавил.

Все сходилось и с результатами экспертизы, и с описанием опергруппы.

Надежда Петровна отпустила вызванных. Казалось, дело можно с чистой совестью закрывать. И все же что-то подсознательно ее беспокоило. Вернувшись к началу сегодняшнего дня, она мысленно проиграла весь ход разговора со Стахевичами.

Старик показался ей малоинтересным. Пенсионер как пенсионер. Он почти слово в слово повторил рассказ невестки. Но говорил он так, как будто стоял в толпе зрителей и наблюдал за происходящим со стороны. А Елена... Надежда Петровна представила себе ее лицо, манеру крутить пальцами пуговицу своей кофточки... И тут же досадливо откинулась на спинку стула: как же это я сразу не обратила внимания на ее наряд: белая кофточка, светлая юбка. Никаких признаков траура! Да, иногда всхлипывала и подносила к глазам платочек, но он так и остался сухим. Что это? Безразличие? Нежелание выставлять напоказ свои чувства? Или что-то другое?

Для родственников, только что потерявших близкого человека, и жена, и отец вели себя слишком спокойно.

Надежда только что приняла душ и рассматривала себя в вертикальном зеркале, висевшем в ванной комнате.

Если убрать веснушки... немного закруглить щеки, чтобы не выдавались скулы... подправить нос... изменить прическу... ее взгляд скользнул вниз — а остальное явно в полном порядке, — получается если не совсем Мэрилин Монро, то, во всяком случае, очень близко. Эх, тогда можно было бы смело воскликнуть: где вы, господа президенты, бизнесмены, кинозвезды? Не найдутся ли среди вас желающие познакомиться с прекрасной дамой? А заодно преподнести ей какой-нибудь пустяшный подарок, незатейливую мелочь — колечко с изумрудом, или норковую шубу или, на худой конец, мерседес? А можно и что-нибудь подороже — например, букетик цветов. Его, конечно, и без вас преподнесут, только ждать долго — до следующего 8 марта...

Надежда вышла из ванной и прошлась по квартире. Никого. Непривычно тихо. Сына позавчера отправила на все лето к маме. Муж вернется с работы в семь. Благодать. Еще целый час телевизор будет выключенным.

Муж, муж, объелся груш... Боже, как ей завидовали девчонки, когда она выходила замуж! Юра был объектом поклонения и охоты всех студенток — не только на его историческом, но и на юрфаке, где училась Надя. Высокий, вальяжный, уверенный в себе. Он так танцевал, так по-особому умел обнять и легонько прижать к себе партнершу, что той хотелось лишь одного — чтобы музыка никогда не кончалась. А как он умел говорить, и уговаривать, и заговаривать! А Надя что? Зубрила, конспектировала, пропадала в библиотеке и... посматривала на Юру. И, конечно, не пропускала ни одного университетского вечера.

Двери загса показались ей воротами в необыкновенную, райскую жизнь.

Когда через неделю после свадьбы она вернулась на занятия, подружки подскочили к ней:

— Ты прямо цветешь! Ну, рассказывай, как он — мужчина что надо?

— Завидуйте! — гордо бросила она.

Не могла же Надя сознаться, что общепризнанный герой-любовник оказался в постели далеко не героем. И уж совсем не могла Надюша позволить себе, чтобы вынырнула на поверхность глубоко упрятанная обидная мысль, которая обожгла ее после нескольких первых ночей. Может, потому Юра и предпочел ее, что хорошо знал себя. Боялся, что выбери он какую-нибудь сногсшибательную красавицу, та в нем быстро разберется. И бросит.

Что ж, возможно, он был прав. Уже полтора десятка лет отпахали в одной упряжке. Без бешеных страстей, тихо и благородно. Притерлись друг к другу. Каждый своим делом занимается. В душу к другому не лезет.

И сегодня, придет он с работы, а я ведь не поделюсь с ним, подумала Надежда. Не пожалуюсь, что пару часов назад на ровном месте испортила себе спокойную жизнь. Не выдержала, не послушалась шефа. Отправилась опрашивать соседей, как и положено серьезному следователю. Никак не могу вытравить из себя эти въевшиеся привычки отличницы: делать все аккуратно, основательно. Имела беспроигрышное дело — пьяный муж бросился с ножом на жену, но в результате несчастного случая погиб сам. А теперь... Все соседи по подъезду, которые оказались дома, в один голос заявили: Валера, муж Лены Стахевич, никогда не пил.

Надежда Петровна сидела за своим столом и заново просматривала материалы дела. Медицинское заключение... Экспертиза... “Группа крови на батарее совпадает с группой крови погибшего...” “В состоянии сильного алкогольного опьянения...” “Никаких посторонних следов не обнаружено...” “Характер и форма раны соответствует форме тупого металлического предмета, каковой является батарея центрального отопления, об которую произошел удар головой погибшего в результате падения головой вперед...” Ну и пишут наши оперативники!

Она стала перебирать снимки. Кухня. Труп, положение которого ни о чем не говорит. Глубокая продолговатая рана у виска. Фотографии вызывали у нее смутное чувство недосказанности, тревоги. Слишком идеально все сходилось. Она опять вернулась к панораме кухни. Обычный интерьер. Газовая плита, шкаф, стол, табуретки, батарея отопления, наполовину скрытая за шкафом. Чем дольше она всматривалась в снимок, тем явственней чувствовала, что он до предела насыщен отрицательной энергией.

Надежда Петровна поняла: ей необходимо побывать на этой кухне самой.

Площадка последнего, пятого этажа была как две капли воды похожа на такие же в десятках других домов, возведенных в 60-70-е годы. Четыре семьи. Самодельные ящики для хранения картошки. Железная лестница на чердак возле крайней левой квартиры. Туда и позвонила Надежда Петровна.

Дверь открыл Федор. Он был в затрапезной домашней одежде и выглядел еще более блекло, чем во время допроса в управлении.

— Здравствуйте. Я хочу осмотреть место происшествия. Вы позволите?

— Против силы не попрешь, — огрызнулся старик, впуская нежданную гостью.

— Вы один дома?

— Да, Ленка на дежурстве до четырех.

Они прошли на кухню. Не забыть бы заглянуть на чердак перед уходом, мелькнула у Надежды мысль.

Она окинула взглядом обстановку, знакомую по фотографиям. Воочию все выглядело немного иначе. Сказывалось свойство живого взгляда не только охватывать картину целиком, но и одновременно перебегать с предмета на предмет, что-то выделять, скользить вверх, вниз, влево, вправо, — одним словом, делать то, к чему равнодушен неподвижный глаз фотообъектива.

Закончив предварительный осмотр, Надежда Петровна выдвинула одну из табуреток на свободное пространство, села и, приняв позу роденовского мыслителя, погрузилась в созерцание.

Прошло несколько минут. Федор, стоявший неподалеку, не выдержал:

— Я вам нужен?

— Что? — словно очнувшись от глубокого раздумья, встрепенулась Надюша. — Нет, вы можете заниматься своими делами. Если у меня возникнут какие-то вопросы, я вас позову.

Старик вышел, резко захлопнув за собой дверь.

На лице Надежды Петровны промелькнуло выражение удовлетворения. Теперь она получала свободу действий.

Из сумочки были извлечены небольшой детский мячик и кусочек мела. Мяч служил моделью головы — на нем были намечены тушью глаза, нос, рот и четко — продолговатая линия раны.

Надюша натерла мелом крайнее ребро радиатора. Выбрав вероятную позицию, из которой человек мог с фатальным исходом упасть вперед, она резким движением послала мяч вниз, имитируя падение. От удара о батарею он спружинил и чуть не выскочил из руки. Надюша подхватила его и тут же повернула “лицом” к себе.

Результат оказался неожиданным. Полученный при столкновении с ребром меловой отпечаток не совпадал с нарисованным шрамом! Наоборот, он пересекал реальный след раны наискосок, крест — накрест. Попытки изменить исходное положение человека лишь немного меняли наклон отпечатка, но суть оставалась той же. Получить рану с таким наклоном, как у погибшего, оказывается, можно было, только упав на радиатор с другого его конца. Но та часть полностью закрыта кухонным шкафом. И стоит он там, судя по всему, уже много лет. Да и на фотографиях действие происходит именно с этой стороны. Значит...

А мы-то думали, что сказочке конец, а кто слушал — молодец, грустно констатировала Надежда Петровна. Ан нет. На дворе — кол, на колу — мочало, начинай, Надюша, все сначала.

Она убрала свои приспособления и громко позвала:

— Федор Алексеевич! Я уже насмотрелась! Пойду.

Старик выпустил ее на площадку, но не спешил закрывать двери”. Наверно, хочет убедиться, что я убралась”. Надежда Петровна решительно сделала пару шагов, но внезапно остановилась и, обернувшись, взглянула вверх. Люк на чердак был закрыт, в петли, предназначенные для висячего замка, продета толстая проволока и несколько раз закручена.

— Надо чердак осмотреть, — задумчиво проговорила Надежда Петровна. — Чтобы потом никаких недоразумений не было. А то еще кто-нибудь предположит, что к вам в квартиру сверху убийца проник.

— Так ведь доказано, что несчастный случай, — насмешливо возразил старик.

— Дела проверяются, — строго заметила Надежда Петровна, — и если найдут упущения, отправляют на доследование. Вы не могли бы открыть люк?

— Так ведь слаб я, куда мне, — с прежней насмешливостью развел руками Федор.

“Не полезу же я перед ним в юбке вверх по вертикальной лестнице. Хоть он и старый хрыч”.

— Что ж, придется отложить до следующего раза, — Надежда взялась за перила. — До свиданья.

— Свиданья нам эти ни к чему, — пробормотал Федор, и Надежда Петровна уловила его реплику уже на четвертом этаже.

Выйдя во двор дома, она, однако, свернула не в сторону улицы, а к соседнему подъезду. Быстро преодолев несколько десятков ступенек, она добралась до последнего этажа и остановилась, чтобы отдышаться.

Так и есть! Здесь точно такая же лестница на чердак, а люк, между прочим, открыт. Да и народу на площадке — никого. На всякий случай, она постаралась взобраться наверх бесшумно — лучше, если никто из жильцов не услышит подозрительных звуков.

На чердаке царил полумрак, повсюду лежал толстый слой пыли. Глаза привыкли быстро, и, обведя взглядом переплетения стропил, Надежда Петровна заметила в дальнем углу кучу хлама, а возле нее — наклонившуюся мужскую фигуру. Сердце забилось чуть сильнее, но капитан милиции Кирпикова отогнала дурные мысли. “Чего бояться? Пусть меня боятся, вернее, моей формы”. Она сделала несколько шагов вперед, и тут мужчина выпрямился и повернулся в ее сторону.

Надежда Петровна замерла. И вдруг догадалась — перед ней Федор. Волну облегчения безо всякого перехода сменило чувство опасности. В руке старик держал какой-то предмет. Из-за плохого освещения и расстояния нельзя было разобрать, что это. Впервые в жизни Надюша поняла смысл выражения “засосало под ложечкой”.

Между тем, Федор быстро присел — спиной к женщине, — а потом встал и сделал ей шаг навстречу. Теперь руки его были пусты. Лучшая оборона — нападение, вспомнила Надежда Петровна старое правило и выпустила в приближающегося к ней Стахевича стрелу вопроса:

— Как же вы смогли — с таким слабым здоровьем?..

— Проволока оказалась мягкой, — с обезоруживающей улыбкой пояснил пенсионер. — А я тут кстати вспомнил, что давно хотел старое одеяло выбросить, — и он кивнул в сторону кучи тряпья.

На ватных ногах, принудив себя усилием воли, Надежда Петровна прошла мимо Федора.

Жильцы устроили в этом углу небольшую свалку. Старый матрац, поломанный стул, рваная телогрейка, какая-то одежда. Сверху действительно лежало дырявое выцветшее одеяло.

Надежда медленно обошла вокруг хлама, изредка наклоняясь и приподнимая отдельные вещи, но нигде не задерживаясь. Старик исподлобья следил за ней.

— Значит, на чердак можно было попасть из любого подъезда, а потом спуститься к вам? — взглянула она на Федора.

— Нет, — коротко ответил тот.

— Почему?

— Так ведь люк закрыт уже, поди, месяцев шесть, любого спросите.

— Чего же вы мне раньше не сказали? Я бы не тратила время попусту и не лазила бы сюда!

Она сердито повернулась и направилась к светившемуся прямоугольнику люка.

— Может, по нашей лестнице спуститесь? — пригласил старик.

— Да нет, я уж как сюда, так и обратно.

Она заглянула вниз — на площадке по-прежнему было пусто.

— Счастливо оставаться!

Выйдя на улицу, Надежда Петровна присела на первую попавшуюся скамейку. Ноги слушались еще плохо. Голова немного гудела. Но главным было не это. На чердаке, там, где копался Федор, под кучей тряпья она заметила то, что искала. То, что предполагала и боялась найти.

Из-под слежавшегося тюфяка выглядывал покрытый облупленной краской обрезок старого радиатора. Точно такого же, как тот, на кухне.

Итак, картина кардинально меняется. И в то же время... Понятно, если она вызовет оперативников, чтобы обследовать чердак, они уже там ничего не найдут. С другой стороны, совершенно неясно, зачем и кому нужна была смерть Стахевича-младшего. Похоже, отец имеет к этому какое-то отношение. Где и когда между ними пробежала черная кошка? В чем причина? Деньги? Тайное преступление? Желание замести следы?

Вдруг Надежда Петровна подскочила, как ошпаренная. Чуть не упустила единственный шанс! Немедленно в больницу — перехватить Елену, пока она не попала домой.

окончание следует