Не хочется скороговорки, поэтому поделюсь впечатлениями только об Азаме Атаханове, более неожиданном и ярком.
Он выпускник бывшей Строгановки, родился в Советском Таджикистане, детство провел в селении Лучоб близ Душанбе и ныне живет в нашей столице. Чей он художник? Российский? Среднеазиатский? Мировой? Мне кажется, все три «ипостаси» как-то в нем уживаются.
В зимней, сумрачной, овеянной ветрами и пронизанной «пандемическими» страхами Москве,- художник поражает сочностью красок, ощущением какой-то природной естественности, общей интонацией позитива и красоты, почти утраченной, как в современной жизни, так и в искусстве.
Недаром критики в один голос пишут о гармоничности этой живописи и ее «исцеляющем» эффекте. Но странно. В картинах можно встретить и христианскую символику, и сцены мусульманских молитв и празднеств.
Такая же «неразбериха» с традициями - от советской живописи 20-х годов до западно-европейского искусства последних двух столетий, включая импрессионистов, Гогена, Модильяни, отголоски творчества которых в работах живо ощутимы. Можно добавить восточную традицию от миниатюры до новейшей живописи тех же 20-х, древнерусскую иконопись, византийскую мозаику, а еще…
Но не чересчур ли много традиций и влияний? Надо остановиться, иначе перечисление «источников» заполнит все эссе. Что-то вообще не клеится в этих перечислениях. Как можно «гармонично» впрячь все эти совершенно разные начала - в одну телегу?
На мой-то взгляд, основополагающей традицией для автора все равно остается национальная с ее интуициями цвета, пространства, природы, с ее плавной танцевальной ритмикой и сияющими шелками одежд, которые выписываются художником с такой любовной дотошностью, как бархат или кружева на бальных платьях дам у русских художников 18-го столетья.
Из своего архаического Лучоба автор творит фантастический миф, как делал до него Гоген, изображая темнокожих таитянских красоток на экзотическом фоне. А тут мы видим невероятных лучобских девушек («Лучобская красавица», 2015), лучобские, поистине райские сады («Весной в Лучобе», 2016, «Девушки в саду», 2014, «Сад профессора Атаханова», 2015) или, положим, сцену угощения чаем гостя («В гостях», 2014). Но есть нечто в этой живописи сугубо индивидуальное и в своей глубине, как кажется, вовсе не такое гармоничное и умиротворяющее.
Поглядим на цвет. Именно он определяет некую внутреннюю основу настоящего художника. И тут цвет неожиданно выдает, что наш художник вовсе не та умиротворенная и спокойная личность, каким он представляется на фотографиях.
В картинах бушует, доминирует, определяет смыслы - красный со всеми его оттенками - от алого до розового. Им пишутся одежда, фон, декоративные вкрапления. Цвет любовного пожара, буйства, безумия. Любящий этот цвет романтик Карл Брюллов сравнивал себя с подожженной с обоих концов свечей.
Красный - был любимым и у Роберта Фалька, кстати, упоминаемого среди духовных учителей Азама. Соратник Фалька по «Бубновому валету» Аристарх Лентулов назвал его в своих воспоминаниях «сумасшедшим», (а я в своей книжке -«юродивым»). Вспомним безумный напор его «Красной мебели» (1920), писавшейся в санатории для нервнобольных. Красный определил пророческий пафос работ гениального Кузьмы Петрова-Водкина. Взять хотя бы его знаменитое «Купанье Красного коня» (1912). А что же он значит у нашего художника, почему доминирует и запоминается?
Тут мне хочется обратиться к картине «Проснись, Азам!», которую сам автор перечислил среди наиболее важных. Автопортретный персонаж в красном сидит боком на ступеньках, окруженный восточными женщинами тоже в красном, и что-то рисует.
А сверху к нему спускается ангел в оранжевой, складчатой, «зернистой» одежде. (В картине, как и в других работах мастера, используется своеобразная импрессионистическая «пуантель», воспроизводящая «вибрирующую» тактильную поверхность предметного мира). В руках у ангела труба.
Видимо, это ее призыв звучит в названии. Критик Александр Панов, на мой взгляд, верно отметил связь мотива с библейским рассказом о сотворении Евы. В глубине картины мы видим легкую рыжеволосую фигурку в белом -сотворенную Еву. Но это и некий «символический» призыв «проснуться», не жить в грезах и полусне.
И вот яркий, насыщенный красный цвет, на мой взгляд, как бы знаменует этот внутренний, вспыхивающий в душе творца таинственный огонь. В ночных пейзажах художника, с чуть приглушенным красным, всегда есть кто-то, кто бодрствует и ведет «сокровенный разговор» с тишиной или собеседником.
Интересно, что в «Сне о Влюбленном» (2012), все пространство которого заполнено ярким алым цветом с зеленеющим садом по краям холста и выделенными фигурками ангела, библейского старца с лестницей и полуобнаженного персонажа, напоминающего изгнанного из рая Адама, - нет ощущения «миражности». Чувства «пылают» вполне реально и даже с какой-то «безумной» интенсивностью, напоминающей любовь восточного романтического безумца - меджнуна.
Такого романтического безумца можно встретить еще в поэме классика средневековой персидской литературы Низами «Лейли и Меджнун», где герой безумен из-за своей безмерной любви. Красный, как мне кажется, и добавляет «гармоничным» работам художника эту острую нотку «любовного безумия».
Не так все просто и с «совмещением традиций». Можно заметить, что «восточная» аскетическая закваска как-то мешает художнику изображать привычную для европейских художников женскую наготу. Азам Атаханов наготу пишет, но «ню» у него какие-то тяжеловесные, написанные без поэтической легкости и артистизма («Любовь», 2006, «Лето», 2008, «Земля-мать», 2019), в отличие, положим, от белых обнаженных фонтанных фигурок, радостно и смешно пародирующих советско-античные образцы («Старый фонтан», 2017).
Вероятно, были сложности и с изображением женских лиц - восточных и европейских. Но из этой « коллизии традиций» художник блистательно вышел! В восточных женских лицах он использует некий национальный канон, «архетип», смазывающий индивидуальные черты. Получается естественно и красиво («Косички», 2005, «Усьма», 2016). Но вот что делать с «европеянками нежными»? В какой манере их изображать?
В ряде холстов художник по-своему осмысляет традиции несравненного Модильяни, используя ритмизованное удлинение женских пропорций («Нисо», 2003, «Собеседница», 2016 ). Но чаще он совмещает восточные орнаменты, а также внедрение «безумного» красного с европейской угловатой раскованностью поз и неповторимостью черт («Случайная встреча», 2008, «На красном», 2015, «Черешневый сад в Сочи», 2018). В особенности удачна последняя работа, попавшая на пригласительный билет и напомнившая мне свободной композицией и артистической раскованностью картину замечательного художника советского «поэтического» реализма Александра Шевченко «Студентки» (1936). Но таджикский мастер размещает своих молоденьких девушек не в интерьере, а на лужайке, где они расположились с очаровательной непосредственностью, включенные в «фантастическое» и очень авторское пространство восточного сада.
Радость жизни совмещается у нашего автора с ощущением ее таинственной сути, земная любовь с пониманием ее божественной «безумной» неутолимости, а «простая» работа художника внутренне воспринимается как некая духовная миссия. Но подобное безумие, судя по впечатлению от выставки, и в самом деле как-то подбадривает и исцеляет.
(Выставка продлится до 16 января 2021 года и ее можно реально, а не виртуально посетить).
Добавить комментарий