— Лион, начну с неожиданного вопроса: кто все-таки автор “Кулинарного техникума?”
 |
— Начало положил Аркадий Арканов, написал первые четыре строки. А уж развили идею мы с Воловичем — помнишь, был такой квнщик из Одессы? Так что дели славу либо на троих, либо на двоих, не забыв, конечно, самого студента — Гену Хазанова (смеется).
— Хорошо. Что вы скажете о высказывании Мандельштама: “А чего все острят? И так все смешно...”
— Мне казалось, что это Станислав Ежи Лец сказал, но верю твоей эрудиции. Кстати говоря, ты, кажется, выпускник МЭИ, а я — МАИ. Двоюродные братья.
Так вот, юмор — как воздух, он разлит везде. Но его надо организовать, придать ему форму, скажем, короткого рассказа, монолога, чего-то еще — вот для этого и существуем мы, писатели-юмористы. И нас, в отличие от певцов, чтецов, пианистов, виолончелистов, на всю Россию найдется человек 50, а хорошо пишущих — 20, согласен? Так что нас беречь надо и занести в Красную книгу (смеется). К вспомненной тобой фразе приплюсую также серьезное высказывание Михаила Ивановича Глинки: “Народ пишет музыку, а мы ее только аранжируем”. Когда-то в “Москонцерте” эта фраза была немного переделена: “Народ пишет музыку, а Арон только жирует” (оба смеемся).
— Как началось ваше писательство, Лион?
— Я начал писать, едва научившись (в пять лет) писать. И сразу принялся за роман о деревенской жизни. Был я городской хлопчик, а написать захотел, подчеркиваю, о деревне. Придумал фамилии героев, но дальше этого дело не пошло. Потом, когда я учился в авиамоторном техникуме, я все время писал! Представляешь — все время! С тех пор и пишу...
— Я слышал о недавно вышедшей вашей книге “Карнеги по-русски”. Несколько слов о ней, пожалуйста.
— Карнеги написал о том, как заводить друзей и влиять на окружающих. Я переписал эту книжку на русский лад, как все это преломляется в нашей современной жизни. Некоторые советы Карнеги, по-моему, для нас не подходят ни в коем случае, некоторые — подходят, но с оговорками. И иллюстрировал все это примерами.
Если же говорить о работе писателя-юмориста в нынешних условиях, то приходится писать либо эстраду, либо книги, которые никак для чтения с эстрады не предназначены. “Карнеги по-русски” с эстрады читать нельзя.
— Назовите, Лион, самый популярный ваш рассказ, заработавший “Золотого теленка”.
— Этот рассказ читали на радио Лифшиц и Левенбук, с него начался детский журнал “Ералаш” и я читал этот рассказ со сцены лет 15!
— Ну не томите душу, Лион!
— Это рассказ о том, как не надо говорить по-русски. Я его и сейчас иногда читаю с эстрады, называется он “Лажа”. “Классный Днепр при клевой погоде, когда, кочевряжась и выпендриваясь, пилит он сквозь леса и горы клевые волны свои...”
— Обычно у музыкантов, актеров спрашивают: кто в вашем роду имел абсолютный слух и тому подобное. А чувство юмора, интересно, передается по наследству?
— Хороший вопрос. По-видимому, дедушка мой был с большим чувством юмора. Мама была просто очень смешливым человеком. В последние ее годы она совсем плохо ходила, я вел ее под руку по какому-то двору. Вдруг, откуда ни возьмись, над нами плакат: “Срочно требуются грузчики!” Мама тут же среагировала: “А что, может мне пойти наняться?” (смеется). А мой бердичевский дедушка Арон, я считаю, обладал неплохим чувством юмора. Сидит, например, пьет чай и говорит: “Если этот чай пить 120 лет подряд, то можно долго прожить!” (смеется). Это хороший юмор, согласись, у меня такого нет!
— Лет двадцать назад я читал ваш настоящий большой роман “Четыре мушкетера”. Какова история его написания?
— Это, говоря нынешним языком, ремейк романа “Три мушкетера”. Вообще-то мушкетеров было четыре, правильно: Атос, Партос, Арамис и Д’Артаньян. Дюма начал писать роман о трех мушкетерах, а потом каким-то образом появился Д’Артаньян, став полноправным героем романа, который публиковался с продолжением в парижских газетах. Дюма решил первоначальное название “Три мушкетера” оставить, а я — “подправить”.
— Поговорим, Лион, о дне сегодняшнем, о современном юморе и тому подобное...
— Безалаберности в нашей стране стало гораздо больше, потому что появилась некоторая свобода, хотя бы в экономических действиях. Раньше шутили, в основном, относительно дефицита: не хватает колбасы, дубленок, черной икры и так далее. Сейчас все есть, не хватает только денег и душевного тепла. Жизнь стала жестче, жить стало веселее (смеется).
— Цензура подрезает юмор?
— Конечно, в последние годы она сильнее стала, особенно на телевидении. Тебе просто говорят: “Про педерастов — не надо, про власть — тоже”. Ну, ты про них и не пишешь, не говоришь, а если пишешь — вырезают, вот и все.
— Когда я смотрю на министра здравоохранения России с высшим техническим образованием, невольно тянет слегка съязвить...
— Кстати, я с ним один раз беседовал — очень толковый человек оказался. Он был тогда председателем Пенсионного фонда, я у них какую-то вечеринку вел. Я ведь сейчас вечеринки еще веду, в том числе — международные (смеется). Десять дней назад вернулся из Ниццы, где вел вечеринку одной нашей разбогатевшей еврейки, которая торгует здесь, а живет там, во дворце бывшего итальянского князя. Дом 1883 года с видом на море, гектар сада.
— Можно ли, Лион, эту даму назвать новой русской?
— Вполне. Вы же в Америке все стали русскими (смеется).
— Я вот о чем подумал, Лион. Человеку с чувством юмора жить легче, правда? А нельзя ли, скажем, в школе начать учеников учить пониманию смешного, пытаться разобраться в “схеме смеха”, почему смешно у Чехова, Гоголя и так далее?
— Юмор — это как музыкальный слух: если ничего нет, то развивать нечего. Но если слух хотя бы чуть-чуть присутствует, его можно развить. Это я по себе сужу: у меня средний музыкальный слух, но когда я стал подбирать на пианино мелодии, он у меня развился. Уроки юмора в школе — это очень здорово!
— Певцы, актеры, спортсмены завидуют друг другу. Каковы отношения между братьями-сатириками?
— Все абсолютно то же самое, никакой разницы!
— Стоп-стоп! Недавно я смотрел какую-то юмористическую передачу, кто-то из ваших коллег говорил, а вы смеялись до слез. И я подумал: раз так искренне смеется, значит, не завидует, а, наоборот, радуется за товарища!
— Это я, потому что человек такой. А вот Жванецкий, например, над чужими шутками не смеется никогда, они его раздражают и удручают. А я очень ценю чужой юмор, считаю, что мне до них далеко.
— Кто сегодня, на ваш взгляд, хорошо пишет?
— Ефим Смолин, Семен Альтов, Михаил Задорнов, Трушкин, Коклюшкин, упомянутый уже нами Аркадий Арканов. Все эти ребята — хорошо известны, и эта их известность — неслучайна. С годами, должен тебе сказать, писать становится тяжелей.
— Почему?
— Как почему? Извилинка перестает работать, старею, наверное, хотя японцы говорят, что чем больше думаешь, тем мозг лучше работает. Значит, в молодости мало работал.
— Я многих юмористов спрашивал, сочиняют ли они анекдоты. Спрошу и вас.
— Твой вопрос говорит о том, что ты очень далек от нашего жанра. Анекдоты юмористы не сочиняют, не умеют, кишка тонка! Анекдоты сочиняет народ! Я лично знаю всех лучших юмористов страны, ни один из них не сочинил ни одного анекдота! Ни один и ни одного!
— А покойный Гриша Горин в интервью мне сказал, что он автор анекдота: “Возвращается еврей домой после 10 лет отсидки и спрашивает жену: мне тут никто не звонил?”
— Представляешь: Горин! — за всю жизнь сочинил один анекдот! Я знаю, что Аркадий Хайт тоже сочинил один анекдот. А ведь анекдотов — тысячи! Стало быть, я все-таки прав...
— Как у вас в семье с юмором, Лион?
— Вполне нормально. Если бы у жены не было чувства юмора, наша семья давно бы распалась, потому что всего этого она просто бы не выдержала (смеется).
Добавить комментарий