Моя театральная жизнь подарила немало встреч с людьми прославленными и знаменитыми. С одними была совместная творческая работа, с другими пересекались в общественной деятельности, на отдыхе, в поездках. О них написаны книги, созданы легенды и мифы. Я же хочу рассказать о тех случаях, участником и свидетелем которых оказывался сам.
Чайка
На каникулах мы ездили в Москву, а москвичи - в Ленинград. Это стало хорошей студенческой традицией 60-х. Билет на дневной сидячий поезд стоил 5 рублей, собирались компанией и - на недельку! С жильём устраивались как могли, но и общежития театральных вузов помогали. Такой вот творческий обмен. А посмотреть в столице было на что - молодой "Современник", Эфрос в Ленкоме, начинающаяся Таганка, Маяковка, Сатира... Только успевай. Конечно, они гастролировали в Ленинграде, мы прорывались на их спектакли самыми изощренными способами, например, через окно в туалете ДК имени Первой Пятилетки. Иногда брали штурмом, снося пожилых интеллигентных билетерш. Но хотелось увидеть их дОма, на родной территории. Москва тех лет была настоящей театральной Меккой. Студенческий билет Ленинградского Театрального института очень выручал - администраторы давали контрамарку охотнее, чем своим. Не всегда, правда...
Утренний спектакль в "Современнике", ещё в старом здании на площади Маяковского, возле "Пекина". Толпа у закрытого окошка администратора - свои и приезжие. Надежд никаких. Но стоим, тесно прижатые друг к другу, может, повезёт всё же. Счастливые обладатели билетов гордо проходят через контроль, усиленный крепкими молодыми людьми с красными повязками на рукаве - на случай штурма. Служебного входа нет - артисты идут там же, где зрители, мелькают их знакомые и почти родные лица. Некоторые из нашей алчущей толпы бросаются к ним, просят провести. Кое-кому счастье улыбается. Завидуем. Время начала приближается, напряжение возрастает. А заветное окошко всё не открывается. И вдруг... Какое-то необычное движение на площади у театра - видим через стеклянные двери кассового вестибюля. А спустя мгновения, к нам приближается сама Валентина Терешкова, первая женщина-космонавт - Чайка! И обаятельно улыбаясь, она пытается подойти прямо к окошку. Все её, конечно, узнали, но - что это? Никто из толпы даже не шевельнулся, чтобы дать дорогу, напротив, сдвинулись ещё теснее. Стену из сомкнутых спин пройти оказалось труднее, чем преодолеть сопротивление плотных слоёв атмосферы. Трезво оценив ситуацию, Чайка развернулась и вылетела назад, на улицу. А ещё через мгновение снова вошла в стеклянные двери и, остановившись у входа, подняла приветственно руку и громко произнесла: "Здравствуйте, товарищи!" И - лучезарно улыбаясь, выразительно помахала рукой, точь-в-точь как вожди с трибуны мавзолея. Громовой хохот раздался в ответ - толпа театралов по достоинству оценила жест космической звезды. И, смягчившись, готова была расступиться. Но в это время в театре, наконец-то, разглядели почётного гостя. Выскочили какие-то люди, подхватили Чайку под белы рученьки и почти внесли внутрь. Тут же открылось и окошко администратора - стали щедро выдавать контрамарки простым людям...
Щелыково
Имение Александра Николаевича Островского Щелыково под Костромой часто ошибочно называют его малой родиной. Нет, великий драматург родился в Москве, но почти все шедевры создавались в любимом имении, на летнем отдыхе. Там он и скончался, там и похоронен - на маленьком лесном погосте. Дом писателя и его окрестности давно стали музеем-заповедником, куда привозят экскурсии - самостоятельно добраться очень нелегко. И, как рассказывают музейщики, почти каждая экскурсия заканчивается вопросами: "А где же его буденовка? Где сабля?"
Рядом тоже с давних пор расположился Дом творчества Союза Театральных деятелей, полюбившийся многим знаменитым актёрам - грибная охота, рыбалка, чудный воздух и пейзаж привлекают. Особенно популярно это место у Малого Театра - Дома Островского, это их вотчина, но Щелыково гостеприимно для всех. Со временем сложилось своеобразное "щелыковское братство" - почти постоянный состав летних "отдыханцев". Великолепные оригинальные традиции поддерживали "дух Щелыково" : знаменитая Аркадиада, собачий конкурс, вечерние игры в шарады, импровизированные концерты-капустники - такого не было ни в одном другом доме творчества. Ну и, конечно, нередкие застолья на свежем воздухе с горячительными напитками, благо сельский магазин неподалеку...
Александр Николаевич Островский - мой любимый драматург с молодых студенческих лет. И таким остался на всю жизнь, подарив радость общения с его героями в восемнадцати спектаклях в разных театрах нашей страны и зарубежья. "Доходное место" в Куйбышеве дало "путевку в жизнь", "На бойком месте" в Липецке - первый большой успех, "Волки и овцы" в Шумене стали бенефисом замечательной болгарской актрисы Рады Спасовой, а "Без вины виноватые" в Орле связали настоящей творческой дружбой с Верой Кузьминичной Васильевой. В строительстве тех театров, где я принимал участие, Островский был "краеугольным камнем" , верным, надёжным другом, ни разу не подвел.
Первый раз я попал в Щелыково весной 1979 года, по окончании театрального фестиваля в честь А. Н. Островского в Костроме. В те времена фестивали ещё были редкостью, и этот считался весьма престижным. На него съехалась почти вся театральная элита. Я представлял там свой спектакль "На бойком месте", и он собрал столько наград, что я их с трудом довёз до дома. А на торжественное вручение специально прибыли Народные артисты СССР - Анастасия Платоновна Зуева и Борис Петрович Чирков. После церемонии вручения банкета не было, он предполагался на другой день в Щелыково, куда весь состав участников и гостей должен переехать. Мы шли по коридору костромской гостиницы "Россия" с Борисом Петровичем, и он пригласил меня заглянуть к нему в номер. Через несколько минут я пришёл. В номере-люкс кроме хозяина сидела знаменитая мхатовская "старуха" Анастасия Зуева. Пили чай, разговаривали - о фестивале, об Островском, о театре. Неожиданно Чирков отозвал меня в соседнюю комнату и сказал : "Я ведь не пью, Вы знаете, а Настя это предпочитает. Вот Вам деньги, пожалуйста, раздобудьте что-нибудь покрепче, желательно водку." И даёт крупную купюру. Выхожу от них и думаю: "Время позднее, около 11, где сейчас достанешь?!. Магазины давно закрыты, у таксистов разве что... Или, может, повезёт, в ресторане гостиницы?" Спешу туда - дверь заперта, и огни погашены. Но - вижу служебный вход, кажется, на кухне кто-то есть! Открыто! Пробираюсь к обеденному залу. У стойки бармен наливает себе в бокал из бутылки. -Мы уже не работаем! - Вы знаете Бориса Чиркова? - Знаю. Он у нас сегодня обедал. Я даже автограф у него попросил на меню. - А вы знаете - как он пьёт? - Да Вы что?! - Если сейчас не выпьет, будет очень плохо. Вот вам деньги - дайте бутылку водки! И протягиваю купюру. Бармен лезет куда-то под стойку, достаёт бутылку " Столичной". - Возьмите. Денег не надо! Это ему подарок, от меня! Скажите - от Вити. Только спрячьте бутылку, чтоб не увидели!
Борис Петрович аж присвистнул, принимая нежданный дар и деньги, - наш импровизированный банкет разгорелся, заглядывали другие лица, в основном, министерские. У всех был один вопрос: "Где взяли?" Лукаво улыбаясь, помолодевшая Зуева указывала на меня:" Это вот он!.. " Уважение ко мне со стороны начальства заметно возрастало, а я загадочно молчал, сохраняя тайну своего удачного режиссёрского выступления...
Масштаб щелыковского пира в столовой Дома творчества на другой день превосходил все ожидания. Гостей приехало человек 200 - на каждого приходилась бутылка водки. Я видел, как многие прятали эти бутылки в сумки - всю ночь потом в поезде Кинешма-Москва шло братание по вагонам. Да, щедр был "Сандлаич" к людям театра!
На этом пиру ко мне обратилось руководство музея-заповедника. Они просили передать в музей эскиз декораций моего спектакля, а также изготовить и привезти часть этих декораций в натуральную величину - для экспозиции в специальном Театральном корпусе. Мы посетили его во время экскурсии, впечатление неизгладимое. В огромном зале собраны спектакли великих предшественников - "Горячее сердце" Станиславского, "Лес" Мейерхольда, " Гроза" Таирова... И решением совета музея по итогам фестиваля моё "Бойкое место" должно представлять современное прочтение классика. Конечно, я с радостью согласился - такая честь! И удалось всё сделать - следующей весной я привёз и установил в музее часть оформления своего спектакля. Оно отлично вписалось в деревянный интерьер зала и простояло там много лет - пока новый счастливчик не вытеснил его...
А тем летом мы с женой впервые стали щелыковскими отдыханцами - и навсегда влюбились в это волшебное, зачарованное место. Бродили по окрестностям, отыскивали описанное в пьесах: вот здесь встретились Аркашка Счастливцев с Геннадием Несчастливцевым; вот здесь, на повертке с разбойного Галичского тракта, был трактир и постоялый двор под названием "На бойком месте" ; а вот и Ярилина долина с ключом "Сердце Снегурочки", тут она растаяла. Рано утром шли в лес по грибы под конвоем своры собак, на опушке они оставались и ждали нашего возвращения, мы прозвали их "сопровождающие лица". На закате выходили на высокий берег речки Сендеги - полюбоваться пейзажем. А в сумерки отправлялись в "Долину эха", там каждый звук многократно причудливо отзывался. Мы попали в "природную лабораторию" великого драматурга, везде находили следы его живого присутствия. Подобно Гомеру, переводившему шум волн в гекзаметры, наш Шекспир из журчания мелкой речки выстраивал полноводную речь - диалоги и монологи его персонажей, иногда - в стихах. А ведь вроде бы просто сидел вот здесь с удочкой да рыбку ловил... Надо ли говорить, каким эхом приходило потом всё это в театр?! Ну и, конечно, заглядывали в музей - в Доме всё сохранилось, как при жизни хозяина : скрипели полы, самовар на веранде, а в кабинете те же вещи и книги, и на столе - листки с неоконченным...
А в один солнечный день мы отправились в Театральный корпус - посмотреть на свои декорации. Попали как раз на экскурсию. Она заканчивалась рассказом о моём спектакле, после чего молодой экскурсовод просила всех к выходу. Мы смешались с толпой и вышли, а я тут же получил семейное прозвище - "Икс-понат": "По Щелыкову в час заката жена гуляла с Икс-понатом..."
Насыщенную творческую жизнь вокруг мы запечатлевали любительской кинокамерой. Получались маленькие сюжеты, объединённые общим названием "Щелыковочки". Совсем недавно мы оцифровали старую плёнку и можем теперь беспрепятственно смотреть всё это на новой технике. Вот премьер Большого театра Владимир Васильев снимает на свою японскую видеокамеру спортивные состязания детей - Аркадиаду. А вот гордо выступает по главной аллее его высокая тёща Софья Густавовна, которую все за глаза любовно называют "Гестаповной". Вот главный судья всех соревнований актёр Малого театра Пров Садовский с ласковой кличкой "Пров непригодный" - со свистком и секундомером. Первые места во всех видах спорта уверенно держит юный Антон Яковлев, ныне востребованный в обеих столицах театральный режиссер. А его знаменитый вахтанговский папа Юрий Яковлев до полного изнеможения сопровождает сына, пока не падает где-нибудь абсолютно обессилевший. Изредка является народу сам руководитель Малого театра и всего Театрального общества, человек, которому так подходит его собственная фамилия - Михаил Царёв. Его всегда окружают подданные во главе с директором Дома творчества Трифоном Манке, прозванным Манке-Макаронке - из-за утомительно однообразного меню в столовой. Впрочем, Царёва кормили и поили отдельно от нас и, скорее всего, не так, как нас. О нем ходили легенды, что он может выпить немыслимое количество коньяка, чуть ли не ящик, и - ни в одном глазу. Я в эту легенду верю...
И раз уж мы касаемся щекотливой темы, ещё одна история того лета. Отдыханец Никита Подгорный, артист Малого театра, был известен пристрастием к спиртному. Вместе со своим другом артистом Брежневым они закупали необходимое в сельском магазине. Но вот в течение нескольких дней водку в магазин не привозили. Артисты страдали. Другого магазина в округе не было. И тогда оба страждущих пошли в ближайшее почтовое отделение и дали телеграмму на имя секретаря Костромского обкома партии: "Почему в сельском магазине Щелыково нет водки?" И подписались: Брежнев, Подгорный. Девушка на почте потребовала их паспорта - предъявили. Ей ничего не оставалось, как телеграмму отправить. Надо ли напоминать, что Брежнев и Подгорный были тогда высшими руководителями страны? На следующий же день водку в магазин повезли грузовиками. Артисты радовались, как дети, поскольку перебоев в снабжении больше не наблюдалось...
Мы были приняты в "щелыковское братство" и много лет подряд проводили там летний отпуск.Домой привозили мешочки сушёных грибов, новые сюжеты "Щелыковочек", незабываемые впечатления от встреч с коллегами. И - главное - там созревал замысел следующих обращений к миру Островского.
Михаил Ульянов
В Америке его сравнивали со Спенсером Трейси. В самом деле, некоторое сходство есть. Актёры вообще бывают похожи - внешне, по амплуа, по типу темперамента. Мои ощущения - Ульянов неповторим.
По-настоящему мы познакомились во время первой поездки группы театральных деятелей в Америку по приглашению Лиги Чикагских театров. Это было весной 1989 года. Ульянов, Председатель Союза и руководитель Вахтанговского театра, возглавлял группу. В неё входили такие звезды как Наталья Гундарева, Игорь Владимиров, Кама Гинкас, Светлана Врагова. Меня, главного режиссёра Орловского театра имени Тургенева, включили по решению режиссёрского совета во главе с Петром Фоменко - после 17 лет глухого невыезда. Ульянов прилетел в Чикаго на два дня позже нас, собрал всех в холле гостиницы и первым делом поздравил меня с победой моего спектакля "Лес" на фестивале А. Н. Островского в Кинешме. Я об этом не знал, так как мы улетели до объявления итогов. А после общего разговора попросил меня остаться - предложил подумать о возможной постановке в его театре. Речь шла о драме Писемского "Горькая судьбина" - с его участием. А если это название мне не подходит, то он будет ждать встречное предложение, желательно из Островского. Я поблагодарил и обещал подумать. К сожалению, по разным не зависящим от меня причинам, этот проект не осуществился.
Программа у нашей группы в Чикаго очень насыщенная - каждый день встречи, обеды, экскурсии, спектакли. К вечеру все уставали и на спектакль сил не оставалось. Первой засыпала наш единственный переводчик Майя, за нею - все другие: нигде так хорошо не спится, как на спектаклях за границей. Игорь Владимиров надевал тёмные очки, дамы опускали шляпки, некоторые откровенно закрывали глаза и откидывались на сидении. Михаил Александрович спал с открытыми глазами! Он использовал какой-то одному ему ведомый опыт, приобретённый, скорее всего, в молодости, во времена лихих загулов. Мне доводилось сидеть с ним в застолье - никогда он не хмелел...
После Чикаго - Сан-Франциско. Нас привезли поздним вечером к русской православной церкви. Шло пасхальное богослужение, вокруг стояло очень много народу. Наших актёров стали узнавать. Вот Владимиров уже целуется с ленинградской актрисой Викторией Горшениной, они с мужем уехали, живут здесь. Просят автограф у Гундаревой. Ко мне подходит молодой человек и тихо спрашивает: "Пожалуйста, скажите - как фамилия маршала Жукова?" - "Ульянов, - отвечаю. - Как у Ленина."
Ленина он играл без портретного сходства, в своём обличье. Спектакль назывался "Брестский мир" - по пьесе Михаила Шатрова, в постановке Роберта Стуруа. Ленин там выступал как трагическая фигура, осознающая губительность для России этого сговора. Был малоподвижен, монументален - в противовес блистательному краснобайству Троцкого, которого играл Василий Лановой, его постоянный оппонент в театре. Привезли этот спектакль в Чикаго под названием "Брест-Литовский мир", /по-английски это получалось более благозвучно/, играли почти месяц, но успеха не имели, последние представления вообще отменили. Мнения русскоязычной публики резко разделились. Пресса ругала. Я оказался свидетелем того, как тяжело Михаил Александрович переживал это - дома он таких поражений не знал. Был на грани срыва, и только присутствие рядом жены, актрисы Аллы Парфаньяк, удержало. В эти дни мы с орловским губернатором А. Васильковским находились с официальным визитом на предмет установления города-побратима в штате Иллинойс. Им стал город Рокфорд - с согласия властей. Такое тогда ещё было возможно. И нас пригласили на приём к мэру Чикаго. А в связи с гастролями театра был приглашён Михаил Ульянов. Нас троих, русскую делегацию, принимал мэр - огромный человек с широкими жестами и обаятельной улыбкой. После обязательных церемоний он повёл нас по зданию мэрии, говоря: "Вот, продал это здание японцам. Пусть сделают что-нибудь хорошее!" Потом посадил всех в свой роскошный автомобиль с номером 001 и повёз по городу. Заезжали к каким-то важным людям, они выходили к нам, а мэр представлял гостей: "Это мистер Ульянов - личный друг по рыбалке мистера Горбачева!» Наконец, завёз в прекрасный ресторан и сдал нас его хозяину. На прощание подарил каждому по дорогому галстуку, а Ульянова просил передать такой же мистеру Горбачеву. Совсем скоро Горбачев уйдёт со сцены - и от этих отношений останутся лишь воспоминания...
В начале 90-х я поставил "Без вины виноватые" - с Верой Васильевой. Спектакль имел широкий резонанс. После показа в Москве мы получили приглашение от губернатора Иркутска - приехать к ним с гастролями, все расходы они брали на себя. Согласовали дату, всё было готово, билеты проданы. Но, как часто случается, перед самой поездкой тяжело заболел артист - исполнитель главной роли Незнамова. Вере Кузьминичне он очень нравился, срочно заменить не было возможности. И меня осенила шальная мысль - как спасти положение. В театре Вахтангова Пётр Фоменко выпустил свой шедевр по этой пьесе, Незнамова играл Евгений Князев. Я позвонил Михаилу Александровичу Ульянову, обрисовал ситуацию и попросил о помощи - дать Князева на время гастролей! Он не отказал, просил подождать пару дней: надо с директором обсудить. Мы ждали, ответа всё не было. Я снова позвонил - секретарь сообщила, что Князев с нами поехать не сможет. В отчаянии связываюсь с Иркутском - договориться о переносе гастролей. А мне отвечают: "Не волнуйтесь, всё улажено - к нам едет театр имени Вахтангова с этим спектаклем и в эти сроки!.." Что ж, известно - Москва бьёт с носка...
За 25 лет моей работы в Орле кардиограмма взаимоотношений с властью представляла резкую синусоиду: то взлёты, то падения. Особая напряжённость возникла после возвращения на пост губернатора бывшего члена Политбюро Егора Строева. Пользуясь ложными доносами "доброжелателей", которых всегда хватало, он публично пригрозил жестоко со мной расправиться. Михаил Ульянов бросился на защиту - опубликовал в "Известиях" большую статью под названием "Холодный ветер 37-го", где призывал бывшего товарища по партии не совершать ошибки. А затем сам приехал в Орёл. Утром был у губернатора, а вечером в театре они вдвоём разрезали ленточку в открывающемся Музее Орловской сцены. Ульянов произнес прекрасную речь о роли таких мест в судьбе страны. Мы с губернатором пожали руки, кризис был преодолен. Главного интригана, затеявшего весь конфликт, исключили из Союза Театральных деятелей, что довольно редко случается, он ушёл из театра, правда, стал депутатом Госдумы от компартии. А губернатор Егор Строев получил впоследствии национальную премию "Золотая маска" - за поддержку театрального искусства. И он действительно очень помогал театру. Такова была сила воздействия личности Ульянова. Атмосфера в самом скандальном театре России стала очищаться, мы многое успели сделать, и на съезде СТД в докладе Ульянова фигурировали как пример "возрожденного из пепла", меня на этом съезде избрали Секретарём Правления - отвечал за международную деятельность Союза. Пять лет регулярно встречались на заседаниях Секретариата, Ульянов всегда охотно давал мне слово, прислушивался к мнению. А иногда мы вдвоём обсуждали его творческие дела. Режиссёр Р. Виктюк ставил в его театре "Соборян" - по повести Н. С. Лескова, с ним в роли священника Туберозова. И он допытывался у меня - что думаю об этом? Высказывал свои сомнения, спорил с режиссёром - работа у них шла трудно.
Это был его второй срок на посту Председателя, последний по Уставу. На следующем съезде встал вопрос о преемнике. Авторитет Ульянова был необычайно велик, многие выступали за изменение Устава, за снятие ограничений по срокам. Но сам Михаил Александрович твёрдо стоял за передачу власти. Съезд всё-таки принял изменения в Устав, и он мог оставаться на посту - но категорически отказался. И Председателем Союза избрали Александра Калягина, он и до сих пор бессменно занимает эту должность.
В последний раз мы виделись с Ульяновым в Госдуме, куда пригласили многих руководителей театров. Обсуждали проект Закона о театре. Нам всем казалось очень важным его принятие. Дебаты носили очень эмоциональный характер, выступление Ульянова было самым сильным - ведь этот закон мы разрабатывали. Никакого решения не приняли - и Закона о Театре как не было, так и нет. И его отсутствие сильно сказывается сегодня, когда проходят беспредельные судебные "театральные процессы".
После этого заседания мы, бывшие Секретари Союза, окружили в вестибюле своего бывшего Председателя, горько комментировали происходящее. Он молчал, вглядываясь в нас. Потом попрощался со всеми и сказал: "Не забывайте меня!" И ушёл...
Добавить комментарий