Их вэйс?

le_1200.jpg

Итак, я жил тогда в Одессе 

 Александр Пушкин

 Но если верить нам биндюжнику Арону, 

 Не променял бы он Одессы на Верону.  

 Из репертуара Константина Беляева 

Слушайте сюда, - скучно не будет! Впрочем, не желаете - можете и не слушать, воля ваша, как бы только локти потом не покусали от раскаяния и досады! Ибо история моя - из ряда вон уникальнейшая. Хоть и начинается она, вроде как все эти стародавние майсы. Много лет назад в некотором царстве, в некотором государстве, в захолустном местечке на юге Российской империи, а после уже и в самой красавице Одессе жил-был один портной по имени Соломон Порт. В ту старопрежнюю пору как раз присуждали евреям фамилии. Вот и сдаётся мне, что досталась Соломончику фамилия в аккурат от его портновской профессии… хоть, по правде сказать, в портовой местности - кто вам даст голову на разрез? 

Был Моня из весьма приличных портных. Мог себе позволить не только селёдочку с луком, но и солидный шмат кошерной говядины. Без заказов, короче, не сидел и даже держал двух учеников-подмастерьев. Вдобавок, известен был обширным умом: бегло читал Тору, толковал Талмуд и помнил назубок длинные отрывки. При этом рассуждать умел премудро, как заправский раввин. А в подходящий момент, с богатым заказчиком, неплох был пошутить и по-русски. Обшивались у него не одни лишь евреи, но также и русское купечество и даже отдельно взятые дворяне. Говорят, он самому Александр Сергеичу Пушкину такой сюртучок сработал – пальчики оближешь! Но это уж напоследок, на склоне лет. Монины шедевры сидели, как влитые, и глядя на сияющего клиента, он вынимал-таки булавки из своего рта и острил: 

- Если би я бил цар, я би жил лучше, чем цар: я би ещё немножечке шил! 

Какой такой царь, встрепенулись вы мигом? А вот какой: завязалась эта трагикомедия ещё при Екатерине Великой, а уж финал пришёлся как раз на правление Александра. Который был, между нами говоря, довольно-таки либеральным царём. Ах нет, евреев он тоже презирал, - какой же русский царь нас любил, хотел бы я знать? Но этот хотя бы пожаловал нам разные мелкие поблажки. Причём здесь отмена крепостничества? Тогда уже царил следующий Александр, освободитель, племянничек первого! И о ком я вам, наконец, толкую – о евреях или о гоях? 

Но цимес, чтоб вы знали, совершенно в другом. Реб Соломон Порт всю свою жизнь грезил и молил Господа, чтоб такое прибыльное портняжное дело не пропало впустую, осталось бы за семьёю, - только вот, как на грех, Беся-Двойра приносила ему исключительно одних девок, без перебоев. Набралось у них уже пять дочек, да вдобавок… восемнадцатый век на дворе… кой-кого из младенчиков не смогли уберечь, да упокоятся невинные души их в мире. Наконец, под старость, когда обоим родителям заехало хорошо за тридцать, выродила Беся желанного сыночка. Нарекли мальчишку Биньямином в честь деда со стороны матери, бакалейщика, видной фигуры в местечке. У сестры Бесиной, у Малки, тоже первенца Биньямином назвали, в честь того же самого покойного деда, по-домашнему – Биней. Так нашего, чтоб с тем, старшим не путать, величать стали Боней.

Напрасно, доложу я вам, сочиняют, дескать, у пожилых родителей – слабые детки. Такой крепыш уродился наш Боня, загляденье! Никакая зараза к мальчонке не пристанет; холера дважды проутюжила, а ему что с гуся вода! И умник, каких поискать: в хедере одноклассников обставлял походя, - хоть Тору зубрить, честно говоря, выносил с трудом. Зато прочие языки верхним чутьём схватывал, на лету, от папиных заказчиков.

Хотите верьте, хотите нет: по-русски наловчился шпарить почти без акцента, что твой гой. И даже книжки почитывал, если попадётся какая ненароком, особо про королей-императоров или там про крупных полководцев. Шить он тоже, конечно, освоил, - куда ж было деться, - и даже довольно сносно. Но чтоб увлечься призванием кройки и шитья или там унаследовать отцовский промысел, – этих разговоров не одобрял.

Папаша, понятно, нервничал и убивался, но Бончик вовсе был не прост: никогда прямо не скажет: «Нет». «Там видно будет», а про себя, известно, прикидывал: нужны ему больно эти иголки, да глаза себе портить. Он даже фамилию свою выговаривал на иной манер, чтоб не Порт было, а Парт: без малого «фарт». А Боня сильно уважал, когда человеку фартит. Из всего шитья одну только вещь Бончик охотно признавал, это головные уборы: шапки там, шляпы, береты, чепчики, тюбетейки, их вэйс? Самолично выдумает вперёд фасон, выкроит и пошьёт. Так он до прощальных лет жизни собственными руками шил себе шляпы, для личного употребления. Какие такие шляпы, хочется вам узнать? Особенные шляпы, не стандартные, - Вы погодите чуток, всё, как есть, услышите.

Чем же наш Биньяминчик, спрашиваете вы, сам по себе увлекался? Это уж как водится, как прочие ровесники-молодёжь: погужеваться в своё удовольствие, ну и, ясное дело, барышнями. Был он, надо сказать, росточка небольшого, только это ему, представьте, совсем не мешало. Чуялось в Бончике что-то особенное, нынче сказали бы - харизма: стоило ему бровью повести, и уж любая сама навстречу летит, груди наперевес. Ну не любая, не любая, ваша правда! Правоверных иудеек он и сам не мацал: на кой, спрашивается, оскорблять веру отцов, когда прочим-разным фифочкам несть числа? Чуяли бы вы, какие красотули к нему тайком пробирались! И гойки, и даже, по секрету скажу, из благородных! 

И с пацанами аналогичный коленкор. Очень рано сложился у Бони козырный авторитет, многие уже набивались к нему с дружбой, только не больно он их привечал. Из всех подростков выбрал себе в товарищи мальчишку Фишмана, меламедова сынка, - вот ему одному доверял Боня свои сокровенные мысли. А выдумывал он такое, вы не поверите. Усядутся они, бывало, пополудни в тенёчке за баней, и Боня скажет: «Александр»! – он любил, чтоб торжественно и полным именем. Откуда Александр, снова перебиваете вы меня? Оттуда, что мы, евреи, взялись мальчиков своих называть Александрами как раз после Александра Великого Македонского, оказавшего нам кой-какие услуги. Что за услуги, надо вам теперь знать? Слушайте, вы ж интеллигентный человек, с верхним образованием, покопайтесь сами в энциклопедии! Да вот же вы и при компьютере, взгляньте на этом вашем… как его… Гуголе… эээ… Николай Васильиче. Ибо, если вы не воздержитесь всякий раз меня отвлекать, и взад, и вперёд, и в разные стороны, то я-таки никогда не завершу этого водевиля, а он, уж вы мне доверьтесь, чем дальше, тем завлекательней! 

Вот Боня, стало быть, и говорит: 

- Александр, мне больно наблюдать, когда к моим людям допускается тяжёлая историческая несправедливость! Я не в силах больше сносить унизительной кабалы и притеснений, душа моя рвётся наружу и раскалывается на мелкие дребезги! Погодите, придёт срок, я воспряну и принесу всем евреям свободу!

- Ты у нас кто, не Машиах ли, часом? - смеётся ему Фишман-младший. 

- А гоише коп, - отвечает Боня хладнокровно, - что ты нашёл здесь весёлого? Я, допустим, не Машиах, но я-таки навсегда освобожу евреев этой б@@дской страны, мамой клянусь! 

Именно так Биньямин и выражался, а если вы не согласны, что было уже в ходу пресловутое словцо, так то личное ваше убеждение. Только позвольте заметить, ещё Пётр Великий оное ходкое существительное любил и частенько употреблял, к месту и не очень. Ага, теперь вас заело, откуда я сподобился раскопать все персональные детали и задушевные подробности? Отовсюду, отвечу я вам, с разных концов, с миру по нитке! Упомянутый Александр Фишман, к примеру, выучился и сделался известным человеком, раввином. Оставил после себя красноречивые воспоминания. Держит тот рукописный фолиант один частный любитель, миллионер-олигарх, - так хотелось бы уже поглядеть, каким образом вы сами, безо всякой моей помощи, доберётесь до данного ценнейшего артефакта и постигнете его смысл, если даже допустить, что вы мерекаете на идиш. Вот и выходит, что остаётся вам только верить мне на слово. Или, наоборот, не верить, – уж, как вам взбредёт. 

Так дадите вы один раз в жизни дорассказать до конца или нет? Вы смекнули уже: планы у Бончика были, с позволения сказать, наполеоновские. Став чуток постарше, почуял он в себе силу богатырскую и рассудил, что на российской сцене бенефиса не справишь, иначе говоря, - талантам его просто-напросто некуда было развернуться. Требовалась полная смена декораций. Он-таки пораскинул мозгами, утёр папины слёзы и нанялся матросом на греческое судно, когда оно у них швартовалось под боком, в порту. Эта самая «Клеопатра» с полным трюмом пшеницы шла через Босфор прямым ходом в Саутгемптон, и вот в те дальние края наладился Бончик нагрянуть. И поглядеть, как пойдёт антреприза на европейских подмостках. Снова вы норовите поддеть: отчего, мол, греческий корабль назывался римским именем? Так оно, чтоб вы знали, вовсе даже не римское, это уж Клеопатра после с теми спуталась, да и понятия не имею, на кой ляд сдалось хозяину такое имя. 

Меня, между прочим, другой вопрос занимает, посущественней вашего: какого рожна они там, на шхуне, схлестнулись? Открою без задних мыслей, как на духу. Ваш покорный слуга, собственной своею скромной персоной, уйму времени перевёл по всяким-разным архивам, официальным и частным, по библиотекам, музеям да хранилищам, что здесь, что за бугром, - покуда слепил до конца всю эту фантасмагорию и вычислил по крупицам последние детали. Прорва народу грезила бы никогда в жизни не знать, кем взаправду являлся наш Бончик, и они-то уж постарались все концы упрятать глубоко под мутную воду. Вы не сможете вообразить, сколько сварганили всевозможных туфтовых писем, поддельных ксив, липовых метрик, лажовых свидетельств, их вэйс? Но мне-таки удалось раскопать доподлинные оригиналы, в гробу я видал их фуфло! Мда… А вот по какой причине заварилась на паруснике рукопашная – это навсегда останется неразгаданной тайной. Я мог бы, понятно, присочинить в своём богатом воображении. Но вы должны, наконец, постичь: нелепо свистеть по мелочам, когда всё в целом – сплошная неоспоримая истина. 

Что верно, то верно: Бонечкину натуру я изучил, как никто. Бончик был врождённый дипломат, умел прелестно ладить с самыми невероятными людьми и понимал контролировать свой пыл. Но имелся один момент, всего лишь один, как, играючи и шутя, разъярить его до полного изнеможения. Стоило только запустить какую-никакую гнусную парашу про евреев, и чем гаже, тем лучше, - и он делался бешеный, как бешеный бык! Нет, «жидовская морда» бы не прошла, в ту пору «жид» вообще считалось не оскорбление, а вроде как нормальное название для любого порядочного еврея. Но вы же знаете, у антисемита за словом не встанет, его ж ненависть распирает изнутри! Должно быть, этот капитан Ангелополус вконец оборзел и запузырил какую-нибудь клевету в пакостном юдофобском духе. Тогда Боня потерял себя и послал мерзавца в нокаут: мальчик он был крепенький, сейчас бы сказали – накачанный, и обожал подраться. Только закончилось дело вовсе паскудно: матросы огрели Бонечку бом-брамселем по кумполу и вышвырнули за борт. 

Теперь, в самый напряжённый момент, вы не к месту домогаетесь, с чего вдруг вообще взялся я за своё дознание? Поясняю: от природного любопытства. Помните, был когда-то киножурнал: «Хочу всё знать»? Вот так же и со мной. Лет семь или восемь назад заказал я в компании специальную пробирочку, наплевал и отправил на анализ. Какой, к бесам, вирус, - о Ковиде в ту пору, окромя летучих мышей, никто даже и не слыхивал. Разве что дюжина-другая китайцев. На анализ собственной моей ДНК, вот куда! И что же, вы полагаете, открылось? А то, что уай-хромосома, она же игрек-хромосома, у нас с Биньямином идентичная! Иными словами, оба мы произошли, по мужеской линии, от единого общего предка, - древнего иудея! Нет, не от Авраама или Давида, даже не от Моисея с Аароном… попозже чуток… да эта деталь и не принципиальна. Тогда и озарила меня крамольная догадка! Откуда, интересуетесь вы, взялась Бонечкина ДНК? От верблюда! Сохранились же в музеях личные вещи, всякие частные объекты. Нынешние молекулярные биологи, знаете, как настропалились, они эту заковыристую ДНК хоть из-под земли экстрагируют!

Вам удалось-таки нарушить стройное течение моей мысли! О чём я бишь? Ах, да. Мы подъехали к самому опасному эпизоду, когда Боня очутился, в буквальном смысле, на краю гибели. Получив по черепушке, он потерял сознание и пошёл было ко дну, но от прохладной воды быстро очухался, вынырнул и отплевался. Корабль уже исчез с глаз, трещала башка и тошнило. Вокруг качалось Средиземное море, и никакой земли, куда ни глянь, ни в одной стороне аж до самого горизонта не виднелось. Как бы вы или, скажем, я поступили на Бонечкином месте? Осознали бы своей несчастной душой, что амба, кранты, песенка спета, так и незачем уже бултыхаться впустую. И пустили бы благополучно пузыри. Но Боня вырос, можно сказать, на лимане, и он-таки поплыл, благо, волна шла не крутая. Угадать, в какой стороне берег, было исключено, он плыл да плыл себе наобум. Но вот, когда наступили сумерки, когда Боня совершал свой водный моцион уже много часов кряду и начал легонько уставать, что-то задымилось на горизонте. Тогда он замахал руками из последних оставшихся сил. 

На скалах Боня рухнул шнобелем вниз и отрубился - и прокемарил, верно, почти сутки. Потому что, когда он продрал глаза, снова был вечер, над ним стояли два шкета, довольно-таки непривычного вида, зыркали на него свысока и балакали меж собой по-заграничному. Затем они подняли Бончика на ноги и поволокли к своему папаше - да нет, не к родному. Как бы вам получше пояснить? Вы видали, небось, фильм «Крёстный отец», так вы можете себе вообразить, к кому его притащили, только ещё на сто лет раньше. Этот дон Маржело был хозяином, не совсем законным, юго-западной части острова. Когда Боня, грязный и рваный, весь в синяках, ссадинах и морских водорослях, предстал пред его чёрные очи, дон только что отужинал, выпил кувшинчик красного и пребывал в снисходительном настроении. Ему заметно было невооружённым глазом, что человек возник прямиком из стихии. Поэтому дон не стал допытываться, как да откуда. Он обозрел Боню довольно-таки пронзительным взглядом и справился только: «Как тебя звать, малыш?» 

И Боня въехал, хоть сказано было по-итальянски, - но, слушайте, у него ж всякие бывали подружки, он трошки размовлял по-французски, и он-таки врубился. Однако, с ответом не поспешил. Боня чуял: момент решает всё! Он помолчал, поиграл желваками, посмотрел дону прямо в глаза своим откровенным взглядом и спокойненько так назвался: «Боня Парт». Маржело вообще-то предпочитал, чтоб его опасались, и, надо сказать, преуспел: все кругом менжевались отчаянно! Но этот нездешний парнишка совсем не сдрейфил, даже напротив, - и всё ж-таки он дону пришёлся. Вот тогда-то дон прищурил разбойный глаз и загнул свою историческую фразу: 

- Что ж, Бонапарт, - сказал он, - прибивайся-ка ты к нашей семейке, с нами не пропадёшь!

Что было дальше, вы и сами допрёте. Пяти лет не прошло, как Боня заделался правой рукою дона Маржело. А когда заклятые конкуренты, не обмозговав толком, спровадили старика к праотцам, - он быстрёхонько прибрал к рукам сперва маржелово семейство, а после и все прочие. Даже не хочется вас огорчать, каким некрасивым образом Боня расправился с теми лохами, которые ускорили папашу Маржело. Ну а затем уже он благородно и без лишней крови захапал в свои стальные лапы всю ихнюю Корсику. Только для Бончика то был жалкий мизер: на кой хрен, спрашивается, сдалась ему крошечная зарубежная Корсика, когда он всю свою жизнь спал и видел, чтобы только освободить российских евреев? Тогда он прибрал Францию, за нею Европу и накопил, наконец, довольно силёнок, чтоб заняться Россией.

Попробуйте теперь вообразить: забравшись на самый верх, Бончик не мог уже допустить, чтоб вокруг прочухали, кто он и откуда. Красивую легенду ему, конечно, присочинили, - только не всякую деталь выправишь на бумаге. Зачем, спрашивается, учинял Бонапарт в своей роскошной опочивальне кромешный мрак, какую именно деталь скрывал он от прекрасных дам? Того хуже, рассевшись на императорском троне, Бончик не мог уже, даже изредка, видеться с родными и присными. Поверите ли, этого железного человека тоже забирала тоска, и тогда он закрывался в своём кабинете, глушил из горлышка французский коньяк Хеннесси и сам себе вполголоса напевал мамину колыбельную: 

Шлоф шойн майн тайер Бонеле

Мах шойн цу дайн кошер айгелех

Шлоф шойн шлоф

Ин зисер рух

Ай лу лу лу лу лу лу….

Сражённый приступом ностальгии, он мог напрочь выпасть из роли и ввязаться в безумную авантюру... Я имею материал, чтобы в деталях живописать, как на пару с Мюратом, переодетые и инкогнито, пробирались они в Одессу навестить старика-отца. Но это долгая притча… Или взять историческую фигуру Йоны Лурье. Раздарив свои миллионы, уже на смертном одре в Иерусалиме, озирая тускнеющим взором прожитую жизнь, старик открыл сокровеннейшую из тайн. Как в конце 1812-го, при отступлении, Император радушно пригласил Иону к себе в ставку, обнимал, угощал, подарил свой парадный мундир, и целый час они пробалакали на родном языке идиш. 

Но главное – вы, небось, и сами уразумели? Ведь Боня почти что выполнил свою давнюю клятву, почти уже освободил евреев этой б@@дской страны! Давайте вникнем: одержи он тогда верх, я говорю - победи Наполеон в той фатальной войне, - кому б это помешало? Всем на круг стало бы исключительно вольготней: крепостных он тотчас же распустил бы в разные стороны, евреям и прочим инородцам дал бы полные жмени всяких прав, – он так и сделал в Европе, - и вообще, устроил бы нам хоть немножечко свободы и человеческой жизни. Зачем людям с малолетства полощут мозги, будто все эти уланы, драгуны, партизаны – их вэйс? – которые мочили французов, - заслуженные патриоты? Через них Бонапарт и продул, и развеялась наша свобода, как с белых яблонь дым... 

Двадцать лет спустя великий Пушкин в своей секретной главе… Была уже в «Онегине» такая глава, Пушкин кропал её тайным шифром, чтоб не загреметь в каталажку за критику. Чуете, даже в феодальную эпоху российским гениям приходилось хреновато, даром что кой-кому из них удалось записаться гоями. Но Александр Сергеич не унывал: он утешал себя тем, что попивал кофе с восточной гущей, поглаживал модный сюртучок, пошитый Бонапартовым папой, и сочинял таким вот макаром: 

Гроза двенадцатого года 

Настала - кто тут нам помог? 

Остервенение народа, 

Барклай, зима иль русский Бог?

Вы, конечно, в курсе, что никакого такого специального русского Бога не было, нет и неизвестно. Господь, если таковой и впрямь существует в этом безжалостном мире, один-одинёшенек на всю нашу несметную ораву! И зачем только ему, непостижимому Богу, ударило в голову отложить избавление российских евреев ещё на полтора с лишним века?" 

 Их вэйс? Я знаю?