Начался обеденный перерыв. В ту минуту, когда Вика собралась выйти из своей лаборатории и пойти в комнату конструкторов, где она обычно вместе со своим мужем проводила 30 минут обеденного перерыва, зазвонил внутренний тедефон. Начальник лаборатории снял трубку, сказал: «Сейчас позову» и передал ее Вике.
- Не дают спокойно уйти на обед, - подумала Вика и взяла трубку.
Услышала властный мужской голос:
- Виктория Яковлевна, зайдите ко мне...
-А кто говорит? У нас обеденный перерыв.
-Бложкин, начальник первого отдела, - в его голосе звучало удивление тому, что кто-то может не узнать его. –Пообедаете потом.
Вика побежала быстро к кульману, за которым сидел ее муж, рассказала о звонке и предупредила:
- Меня не жди, поешь и отдыхай. Пока.
Минут через 7-10 она подошла к кабинету Бложкина и постучала.
- Заходите. Садитесь, – официальным голосом произнес он и указал на стул прямо напротив него. На столе стояла лампа, повернутая таким образом, чтобы свет от нее падал прямо на лицо сидящего перед хозяином кабинета. Вика чуть отодвинула от себя лампу.
-Нет-нет. Хочу видеть вас.
Тогда ей пришлось самой немного отодвинуться назад.
-Вы, конечно, догадываетесь зачем я пригласил вас сюда? – каким-то заговорщицки- подозрительным тоном спросил Бложкин и стал своими маленькими прищуренными глазками сверлить ее лицо.
-Понятия не имею, Иван Терентьевич.
-Ну... не надо притворяться. Вы все прекрасно понимаете.
-Нет, я даже не догадываюсь. Пожалуйста, объясните мне, в чем дело?
-Подумайте. Не упрямтесь.
-О чем Вы предлагаете мне подумать?
-Лучше расскажите честно все сами.
Смотрит в упор. Этот взгляд и лампа, светящая практически в лицо, сразу оживили в памяти пыточные допросы, описываемые в литературе и показанные в кинофильмах... Вика ощутила негодование и бессилие...
-Рассказывайте! Хватит прикидываться, что ничего не понимаете! – повысил голос начальник первого отдела.
-Что вы от меня хотите? Зачем вы меня сюда вызвали?
-Слушайте, до вашего прихода на этом стуле сидела Сарра Самуиловна и говорила мне, что тоже ничего не понимает и не знает. Знаете ее? Она, правда, не из вашего подразделения.
-Нет, не знаю и не слышала о ней.
-Так вот. Она заплакала и раскололась. Все рассказала сама. С кем она встречалась и где. И все совпало с тем, что нам было известно. Ну... будете рассказывать?
-Хватит играть со мной в кошки-мышки! – Вика стала свирепеть.
-Где и когда вы видели мистера Блейка?
-Какого мистера Блейка? Я не знаю вообще никаких мистеров. Откуда у вас такие сведения?
-Значит, так. Больше я вам ничего не скажу. Идите, вспоминайте и думайте. Отпираться не советую... Нам все известно. Я вас опять вызову и надеюсь вы будете более сговорчивы... Идите! Да... Не надо ничего никому рассказывать! Поняли?
Примерно через час Вика, усталая, голодная и очень растерянная, вернулась на свое рабочее место. На участливые вопросы коллег: «Что случилось?» отвечала: «Пока я ничего не понимаю...»
После работы Вика, как обычно, шла домой вместе с мужем и подробно рассказывала ему содержание этого бессмысленного и тревожного разговора. Оба не могли понять, что и кто стоит за этим допросом.
Вику явно провоцировали. Но зачем?
Вечером, после семейного обеда, когда 11- летняя дочь пошла спать, Вика с мужем и Викиной мамой собрались в маленькой уютной кухоньке и стали со всех сторон рассматривать эту ситуацию. И мама, и муж успокаивали Вику:
-Ты только не волнуйся!
Но видно было, что сами они в достаточной мере взволнованы.
Спать пошли поздно, так ничего и не разгадав...
Последующие несколько дней Вика ждала вызова к Бложкину, тревожная безызвестность не отпускала ее, мысли снова и снова возвращались к этому неприятному разговору, при каждом звонке местного телефона у нее начиналось учащенное сердцебиение...
Но проходили дни и даже недели, а Вику никто больше не вызывал.
По прошествии какого-то времени она стала успокаиваться. «Наверно, это была ошибка. Бложкин перепутал меня с каким- то другим человеком. Понял, что ко мне его утверждения не относятся», - думала Вика.
Вдруг месяца через полтора опять неожиданно, за пару минут до начала обеденного перерыва, зазвонил телефон. Это был Бложкин.
-Зайдите ко мне.-проговорил он каким-то угрожающим тоном.
Войдя в кабинет, Вика поздоровалась и села на предложенный ей стул напротив кресла хозяина кабинета. Лампа стояла на том же месте и так же светила в лицо, как и в прошлый раз.
-Ну...Вспомнили? Так где вы встречались с мистером Блейком? – суровым голосом спросил Бложкин.
-Я не знаю такого человека. Значит, нигде не могла с ним встречаться Объясните, пожалуйста, Иван Терентьевич, кто такой мистер Блейк и почему он вас так интересует?
-Виктория Яковлевна, это Я вас спрашиваю, а не вы меня! Хватит ! Говорите правду!
-Как мне вам объяснить, что я НЕ знаю, о ком идет речь.
-Слушайте, вы себя ведете как Фаина Абрамовна, – гаденьким голосом начал Бложкин.—Вчера вызвал ее сюда. Пока сидела она тут, где вы сейчас сидите, не хотела ничего рассказывать. «Знать ничего не знаю», - говорит. Я и так, и сяк предлагаю ей самой чистосердечно признаться. Она - ни в какую. Говорю ей: «Можете идти». Только она за порог, как тут же возвращается и начинает каяться... Все рассказывает...Понятно?
- Мне нет. Что вы хотите от меня услышать?
-Ладно. Подскажу. О чем вы говорили с Джоном Блейком в Европейской гостинице?
-Я никогда не была в Европейской гостинице. Не знаю никакого Джона Блейка.
В этот момент зазвонил телефон. Бложкин снял трубку, сказал: «Сейчас зайду» и обратился к Вике:
-Можете идти. Я вас вызову опять. Жду ваше чистосердечное признание.
Не заходя в свою лабораторию, Вика пошла к мужу рассказать об этом мучительном диалоге. Его на месте не оказалось: вызвали на совещание. От безысходности Вике хотелось плакать...
Она хорошо знала, что тем, кто работает в «Ящиках», нельзя иметь никаких контактов с иностранцами, ни личных, ни письменных. «Родственников за границей у меня нет. Я ни с кем не переписываюсь и не встречаюсь. Никогда даже не заходила в гостиницы. Если к нам приезжали наши живущие здесь родные или друзья, то они останавливались в нашем доме, в нашей двухкомнатной квартирке», - говорила сама с собой Вика. – Что первый отдел затевает против меня? Может, меня хотят уволить? Но обычно этим занимается непосредственное начальство, когда кого-то надо сократить.»
Вечером она опять сидела долго в кухне с мамой и мужем, искала ответ на вопрос «Зачем нужен этот шантаж?» Сомнений в том, что это шантаж, не было. Но зачем?
Время шло, звонков от Бложкина не было. Вика постепенно успокаивалась: трудно долгое время находиться в нервном напряжении. Работала, удачно съездила в Москву в командировку, привезла нужную интересную информацию.
Как-то июньским днем, примерно за полчаса до окончания рабочего дня, зазвонил местный телефон. Вика подумала: «Для Бложкина неурочное время, значит, звонок не от него». Но звонил именно он.
-Я жду вас. Зайдите ко мне, —усталым скучным голосом проговорил Бложкин.
Через несколько минут Вика остановилась перед дверью в его кабинет и пыталась успокоить сердцебиение. Наконец, постучала.
-Входите. Садитесь, – и как обычно взглядом указал на стул напротив.
Лампа по-прежнему светила в лицо и нервировала Вику.
-Ну что? Расскажите мне, наконец, о вашей связи с Джоном Блейком... Только не говорите мне, что вы его не знаете.
-Я действительно НЕ знаю этого человека. Что я могу еще вам сказать?
- Ну. Все как сговорились. Твердят одно и тоже: «Не знаю. Не встречался».
-Вот пару дней назад я вызвал сюда Михаила Исааковича Файнштейн, —начал Бложкин повторяющийся из раза в раз один и тот же примитивный сюжет честного признания очередного еврея. - Вы его знаете, он работает в патентном бюро. Сначала все отнекивался, а потом честно рассказал о встрече с одним иностранным господином и об их беседе в гостинице. А сначала все меня обманывал.
Нервное напряжение последних месяцев, непредсказуемое ожидание встреч с этим неприятным человеком, бессилие и гнев слились внутри в одну точку. Пружина сжалась. Вика почувствовала, как было уже в ее жизни, что дальше сама ее Природа на бессознательном уровне поведет ее в борьбу за справедливость. Слова будут выстраиваться сами в предложения.
-Иван Терентьевич, я вижу, что вы – ан-ти-се-мит! – медленно, с расстановкой произнесла Вика. Как пригвоздила. – За время наших с вами встреч вы назвали мне трёх человек, будто бы раскаявшихся в связях с иностранцами. Все они - евреи, судя по их именам и фамилиям. Вы прекрасно осведомлены, что и я – еврейка. Создается полное впечатление, что вы разрабатываете некий план по разоблачению связи евреев с иностранными гражданами. Это напоминает «Дело врачей» 1952 года. Помните, чем это окончилось? Но сейчас не то время. На дворе 1978 год.
- С чего вы взяли, что я антисемит? Нет, я не антисемит, —как-то испуганно, по- ученически, произнес Бложкин.—Не надо так говорить. У меня есть друг с 1-го класса, он—еврей, хороший человек.
«Первый признак болезни антисемитизмом – рассказывать о своей дружбе с каким-то одним евреем. При этом ненавидеть всю нацию», - подумала Вика.
-Иван Терентьевич, скажите, пожалуйста, у вас есть сын?
-Да, есть.
-Он учится, работает? Сколько ему лет?
-Ему 22 года. Он заканчивает университет, будет юристом, – с гордостью сообщил Иван Терентьевич.
-Теперь представьте себе, что ваш сын влюбился, больше того, полюбил умную красивую девушку. Они учатся в одной группе, хорошо узнали друг друга за 5 лет учебы и решили пожениться.
-Ну, я буду только рад,—перебивает Бложкин.—Зачем вы мне это говорите?
- И вот приходит ваш сын домой,- продолжает Вика,- и говорит:
«Папа, я люблю Лену... ты ее видел, она к нам один раз заходила... Мы решили пожениться... Тебе она понравится, она хороший умный человек. Мы любим друг друга.»
И вот из дальнейшего разговора с вашим сыном вы узнаете, что ее фамилия Гуревич и спрашиваете сына, не еврейка ли она. Он отвечает вам:
«Да, папа, но какое это имеет значение?»
-Иван Терентьевич, скажите мне честно: вы разрешите своему сыну жениться на еврейке? – твердым голосом потребовала Вика и посмотрела Бложкину прямо в глаза... После паузы он ответил уверенным голосом:
-Нет. Не разрешу.
В воздухе повисла пауза.
-Вы – ан-ти-се-мит! Я доказала вам это. Вы строите против меня антисемитские козни, зная, что я не имею никаких связей с иностранцами, —почти кричала Вика.
-Идите. Вы свободны, – тихо произнес Бложкин.
А через месяц Вику вызвали в 1-й отдел, но не к Бложкину, а к симпатичной и доброжелательной сотруднице этого отдела. Она положила перед Викой на стол бумагу – форму № 2, разрешающую ей продолжать работу в своей лаборатории, и попросила ее подписать. Когда эта бумага была подписана, сотрудница посмотрела сочувствующим взглядом в глаза Вике и тихо произнесла:
-Помучил, да?... Он это умеет и любит делать...Теперь 15 лет можете работать спокойно. Всего вам доброго!.
Добавить комментарий