Этот замечательный род, прославивший Отечество именами академика-натуралиста Карла Ивановича Габлица (1752-1821), а также его потомков композитора Александра Николаевича Серова (1820-1871) и живописца Валентина Александровича Серова (1865-1911) – некоторые современные историки называют “прусским”. Да и словарная статья о К.И. Габлице включена в авторитетный справочник “Немцы России”.
Между тем, до нас дошло надёжное свидетельство о его еврейском происхождении. Видный деятель культуры Владимир Стасов вспоминает, как в 1840-е годы был завсегдатаем в доме Серовых и давал уроки музыки даровитому отпрыску рода Габлицов Александру Серову и его сестре. “Однажды, - рассказывает Стасов, - я нашел [Александра] со старшей сестрой Софьей в необыкновенном, еще не виданном состоянии духа. Они прыгали и били в ладоши около фортепиано, на котором только что играли, и громко кричали мне: “Вольдемар, какое счастье! Какое счастье! Вообразите – мы жиды!”…
Они подбежали ко мне и, продолжая хлопать в ладоши, объявили мне, что вот только сейчас мама рассказывала им, что они оба такие способные и живые прямо в дедушку, Карла Ивановича, ее отца, а он был еврей родом. И мы все вместе принялись радоваться: у нас давно евреи считались самым многоспособным и талантливым народом”. Видно, что память о еврейских предках передавалась из поколения в поколение и была предметом гордости в семье. Ведь говорили же о наружности самих Серовых, “еврейский физический тип с годами все больше и больше обозначался в самых резких чертах”.
По словам того же Стасова, Александр Серов “всегда с радостью пускался в рассмотрение своего еврейства” (он потом, кстати, и женится на еврейке). Антисемит этому, конечно, не возрадуется и попеняет рассказчику, если не на сионистские, то во всяком случае, на юдофильские интенции. Думается, что говорилось это, однако, антер ну: потомки Габлица не афишировали громогласно свое еврейство, опасаясь гонений и преследований.
Оно и понятно: в Пруссии, откуда происходил основатель этой семьи Иоганн Венцель Габлиц, иудеям запрещалось вступать в купеческие гильдии, заниматься типографским делом. И Иоганн Венцель, дабы стать типографом, вынужден был принять протестантизм. В том же, что он оказался востребованным в России, заслуга обер-камергера, первого куратора Московского университета Ивана Шувалова. Тот озаботился обустройством “словолитни”, для коей требовался многоопытный литейщик. А такового ни в Петербурге, ни в Первопрестольной столице приискать не сумели.
Тогда-то Шувалов послал командующему армией в Пруссии, оккупированную русскими во время Семилетней войны, генералу Виллиму Фермору депешу: найти типографа “c прибавлением жалования того, что он в Кенигсберге получал, в полтора”. И Фермор в письме от 16 апреля 1758 года указал на “словолитного мастера” Иоганна Венцеля Габлица, который “добрую репутацию в искусстве своем имеет”. После столь лестной аттестации с Габлицем заключили долговременный контракт, положили немалое жалование и тот с многодетной семьей благополучно достиг Белокаменной и приступил к новому делу. За время его двадцатилетней беспорочной службы было выпущено в свет около тысячи изданий. Только в 1779 году, когда типография была передана в аренду просветителю Николаю Новикову, Иоганн вышел в отставку с сохранением ему полного пенсиона и поселился в Курске, где и окончил свой век.
Его старший сын Карл приехал в Россию в шестилетнем возрасте и был определен отцом в гимназию Московского университета, где штудировал арифметику, геометрию, историю, географию, логику, метафизику, риторику; постигал латинский, греческий и французский языки, и шестнадцати лет от роду, он как один из лучших выпускников был произведен в студенты.
Габлиц-старший хотел, чтобы сын стал искусным врачевателем. И хотя тот твердил, что он “великую наклонность к путешествиям” имеет, отец настоял-таки на своем. Карл начал слушать лекции на Медицинском факультете, хотя при этом “скучал школьною жизнью в университете”. Может статься, Карл в конце концов выбился бы в эскулапы, и в эскулапы изрядные. Но случилась судьбоносная встреча.
На излёте лета 1768 года дом Габлицов посетил молодой профессор ботаники Самуил Готлиб Гмелин (1745-1774). Он тогда готовил экспедицию Петербургской Академии наук на юг России и в Персию для физических наблюдений - и вербовал туда людей пытливых и умом острых. И не случайно вовсе он обратил внимание на Карла, оценил его смекалку, словом, нашел в нем своего горячего сподвижника.
Но тут опять вмешался отец: он нипочем не хотел отпускать сына вдаль из университетских пенатов. Да и сам Гмелин, хотя и профессор, но так непозволительно молод! Всё же, в конце концов, старик сдался, и наш зелёный студент стал готовиться к экспедиции, разрешение на участие в которой было получено в марте 1769 года. “И тогда же я, на семнадцатом году от роду, - напишет впоследствии Карл, - оставя впервые родительский дом, отправился в путь до Воронежа, где Гмелин зимовал. По прибытии моем туда, он принял меня весьма ласково и вскоре полюбил меня так, что до самой кончины своей… оставался мне другом”.
Путешествие было сопряжено с огромными трудностями: исследователи страдали от жары, тяжелых лихорадок, испытывали множество лишений. Кроме того, жизнь их зависела подчас от самовластных восточных царьков и князьков. Карл Габлиц вместе с другими изучал науку о природе, поспешая медленно, хотя, по его словам, “в первый же год путешествия приобрел особую наклонность к естественной истории, а особливо к ботанике, в коей упражняться более имел случая и которою Гмелин преимущественно занимался”. Юноша энергично помогал Гмелину собирать растения и составлять их точные описания, а также заведовал дорожной библиотекой.
В нем поражала особая одержимость, без чего не вышел бы он ни в какие испытатели природы. “Я в сие время так пристрастился к своим занятиям, что забыл весь мир”, – признавался он. Так уж повелось, что “одержимость” часто сопрягается в нашем сознании со словом “еврейская”. И хотя это свойство встречается у людей самых разных племен, все же чаще - у еврейских интеллектуалов. А потому едва ли натянутой покажется мысль о том, что таковая одержимость имеет национальные истоки. Ведь та же отрешенность до самозабвения, то же бездонное углубление в свой предмет отличали экстатическую и страстную натуру его соплеменников - мыслителей из местечек, одушевленных Торой, Талмудом и синагогальными идеалами.
В 1772 году Самуил Гмелин оставляет его в Астрахани для изучения в губернских архивах сведений по истории калмыков, а в 1774 году ученый отправляет его в Гилянские горы для изысканий и сбора уникальных экспонатов. Сам же начальник экспедиции летом того же 1774-го года в возрасте тридцати лет - от унижения, от глубокой тоски - умрёт в кайтагском плену (в Дагестане). Весть о трагической кончине профессора настигла Карла только по его возвращении в Зелинский порт. Трудно было передать его горе – ведь Гмелин был для него всем! Но надо было служить делу, которому мэтр был верен до конца.
В Северную Пальмиру Карл прибыл только в июне 1775 года и на первом же заседании Академии представил собранную им коллекцию, а также “заметки и примечания” о путешествии в Гилянь. И вот первый успех – ученые мужи изъявили по сему поводу “полное свое удовольствие”, распорядились “заметки” опубликовать, а их составителя произвести в академические переводчики. При этом знания и опыт Габлица были оценены столь высоко, что директор Академии наук Сергей Домашнев обратился с просьбой к всесильному тогда светлейшему князю Григорию Потемкину-Таврическому - подыскать своему новоявленному протеже достойное место. И в октябре 1776 года Карл Иванович был назначен в Астраханскую Садовую контору помощником директора. При этом Академия объявила его своим членом-корреспондентом.
В 1781 году Потемкин озаботился поиском удобного места для торговли россиян с Востоком и Индией. Тогда-то из Астрахани в Каспийское море отправили новую экспедицию, капитана II ранга графа Марко Войновича, в ходе которой намеревались “делать физические и другие наблюдения, к приращению познаний о Каспийском море служить могущие”. И уже вполне искусившийся в естествознании Габлиц был к ней спешно прикомандирован.
Огромный научный интерес представляет его отчет о плавании. Во всех представленных описаниях природных явлений, растительного, животного мира видны и зоркость и умная наблюдательность ученого. На острове Огурчинском его внимание привлекают тюлени, “красные гуси” (фламинго), розовые скворцы; на горе Балхан; “барсы, кабаны, волки, лисицы, дикие волки или так называемые джайраны и каменные бараны”; в устье впадающей в Каспий реки Карасы он удивлен несметным числом “знатных рыб” по весне – белуги, осетра, севрюги, “так что, ловя их тогда баграми, можно в короткое время нагрузить несколько судов”. Этот труд был в конце 1782 года представлен Потемкиным Екатерине II, и государыня пожаловала Габлица в надворные советники. А в 1783 году Вольное Экономическое общество избрало его своим действительным членом.
И Габлиц оказался сразу же востребован на новом поприще: летом 1783 года Потемкин поручает ему составить естественнонаучное описание новоприсоединенного Крыма “по всем трем царствам природы” и снабжает всем необходимым для топографических съемок. Уже в декабре 1784 года “Физическое описание Таврической области по ее местоположению и по всем царствам природы” было завершено, а в 1785 году по Высочайшему повелению издано за казенный счет.
Этот классический труд стал первым геологическим, ботаническим и биологическим описанием полуострова. Многие термины, названия, дефиниции, характеристики географических объектов Крыма введены в научный оборот именно им. Карл Иванович обнаружил известковые, глинисто-сланцевые, вулканические горные породы, исследовал почвы различной мощности и качества; отметил значительную крутизну южных склонов горных гряд и пологий характер северных, а также неровности плоских вершин в горах и ледяные пещеры, впервые описал двадцать рек, в том числе и неизвестный доселе водопад Учан-Су.
Благодаря Габлицу в России узнали о минеральных богатствах Тавриды, о соли ее озер, нефти Керченского полуострова, железной руде, мраморе, серном колчедане, железистой глине, белом мергеле. Рассказывая о флоре Крыма, он не только раскрыл богатства травянистой растительности в степи, а лесной – в горах, но и указал на ее многообразные родственные связи с растительностью южной Европы, Азии, северных областей. Всего же в списке растений Габлица, который называют “первым научным ботаническим реестром Крыма”, - 511 видов, в том числе лекарственных, кормовых, технических трав. Поведал он и о том, что здесь в обилии произрастали гранаты и оливки, дикие финики, фисташки и рай-деревья. Столь же интересны сведения о животных края: например, о многочисленных диких мустангах и волках, а в Севастопольской бухте в изобилии обитали тюлени.
Показательно, что, рассказывая о географических объектах края, Габлиц уделил здесь внимание и еврейским обитателям полуострова. Вот, к примеру, его описание так называемой Жидовской крепости близ Бахчисарая: “[Она] состоит на самой вершине крутой каменной горы и положением своим ясно доказывает, что она построена древним, угнетенным и искавшим себе безопасности и убежища народом. Теперь обитают в ней с давних уже времен одни Жиды, и они, не взирая на недостаток там воды, которую с великим трудом должны возить на лошаках вверх от самой подошвы горы, избрали место сие для своего пребывания”. Видно, судьба еврейского народа отзывалась в его душе. Очень скоро о совершенствах Тавриды узнали в Европе. В 1788 его труд был переведен на французский, а в 1789 году - на английский и немецкий языки.
Потемкин никак не оставлял Габлица своими милостями: в 1786 году он пожаловал Карла Ивановича виноградным садом в Судакской долине, а также одной из лучших дач близ Балаклавы. Эта дача, называемая Чоргунь (ныне поселок Черноречье под Севастополем), вскоре стала аттестоваться местными жителями Карловкой - по имени ее хозяина. Она и ныне утопает в зелени. “Габлицевы сады достойны вкуса того, кто описал нам произведения Крыма”, – отметил в своем “Путешествии в Полуденную Россию” Владимир Измайлов (1773-1830). В конце 1787 года у самых берегов Крыма шли баталии с турками. Не исключалась высадка на полуострове вражеского десанта. А потому Карлу Ивановичу пришлось на некоторое время оставить науку и сосредоточиться на вопросах обороны и снабжения российской армии продовольствием и фуражом.
К тому же, в феврале 1788 года его произвели в коллежские советники и назначили вице-губернатором Таврической области, коим он оставался до 1796 года. Летом же, когда губернатор Михаил Каховский (1734-1800) был отозван под Очаков, Габлиц на пять месяцев принял на себя обязанности правителя Тавриды, что в ту военную пору было задачей многотрудной. И он с ней справился.
Примечательна переписка Габлица с прославленными русскими полководцами. Великий Александр Суворов знал его лично и называл “высокоблагородным и высокопочтенным”. Самые добрые отношения связывали его и с адмиралом Федором Ушаковым, который в те годы командовал Севастопольской эскадрой. Сохранилась корреспонденция Габлица с тогдашним послом в Турции Михаилом Кутузовым.
Это при Габлице население Симферополя увеличилось с 815 жителей (1783) до полутора тысяч (1792); появились первенцы промышленности - пивоваренный, винокуренный и кирпичный заводы; открылись первая аптека и Главное народное училище (1793) - первое в Крыму среднее учебное заведение; закладывались виноградники, разбивались парки, сады. Ему доверили надзор над Таврическим соляным промыслом. И он удвоил соляные доходы, за что в феврале 1796 года был пожалован в статские советники. В том же году Карла Ивановича избрали в действительные члены Академии наук.
По восшествии на престол Павла I Габлица увольняют с должности вице-губернатора и отзывают из Крыма, что толкуется некоторыми историками как государева опала. На самом же деле, этот взбалмошный император прогневался вовсе не на Карла Ивановича, а на… саму Тавриду, освоению и превращению которой в цветущий край столько сил отдали Екатерина, Потемкин, да и сам Карл Габлиц. В пику византийским проектам матери Павел в декабре 1796 года одним росчерком пера упразднил Таврическую область, переименовал Севастополь в Ахтияр, Феодосию в Кафу, а Симферополь из областного города разжаловал в уездный.
Наш герой покидал дорогую ему Тавриду “с прискорбным сердцем”. Но оказалось, что лично к Габлицу этот венценосец относился с “отличною милостью”, и именно на краткое царствование Павла выпал наивысший взлет служебной карьеры Карла Ивановича. В день коронации Павла 5 апреля 1797 года Габлицу было пожаловано 250 душ крестьян в Нижегородской губернии. В сентябре его производят в действительные статские советники и назначают первым товарищем министра Департамента уделов. Помимо прежних забот, в его ведении оказались еще и все удельные имения империи с полумиллионом человек, каковые надлежало “привесть в должное устройство”.
“Неусыпные труды мои не остались без наград”, – не без удовлетворения скажет Карл Иванович. И действительно, в 1798 году ему сверх жалования была определена пенсия 2000 рублей в год. В 1799 году он получает орден св. Анны 1-й степени; наконец, в 1800 году – высокий чин тайного советника (равный армейскому генерал-лейтенанту). Вообще, при императрице и трёх императорах наш герой был востребован и весьма успешен на государевой службе.
Вто и новый император Александр I сразу же привлек Габлица к работе Комитета по устройству Новороссийских губерний. А в июле 1802 года Карла Ивановича командируют в Поволжье инспектировать иностранные колонии.
Император остался доволен инспекцией и в своем указе 19 декабря 1802 года учел все предложения Габлица. Он пригласил тайного советника к монаршему столу, имел с ним беседу и пожаловал Карлу Ивановичу столовые деньги 300 рублей в месяц. В декабре 1802 года его назначают президентом Мануфактур-коллегии, а в 1803 году - одновременно -управляющим Экспедиции государственного хозяйства и Лесного департамента в звании главного директора государственных лесов.
Заслуги Габлица в развитии лесного дела России были самые впечатляющие. Именно по его инициативе в Царском селе в 1803 году открылось Практическое лесное училище, ставшее первым высшим учебным заведением по лесоводству не только в России, но и в Европе! Габлиц же разработал Устав и Положение об училище. В ознаменование заслуг перед Отечеством в 1810 году он получил бриллиантовые знаки к ордену св. Анны 1-й степени.
Что до вероисповедания, то наш герой любил говорить, что жил и работал “не из самолюбия и не для тщеславия, но единственнно в честь и славу Всевышнего Творца”. Относительно же своего неафишируемого еврейства, Карл Иванович имел все резоны вслед за поэтом Семеном Надсоном сказать соплеменникам: “Твоих преданий мир, твоей печали гнёт мне чужд, как и твои ученья”. В Карле звучал голос крови, однако он не знал веры предков, воспитывался и жил в нееврейском окружении и, как и его отец, исповедовал протестантизм. Позднее он примкнул к лютеранской церкви гернгутеров, основанной в Саксонии моравскими братьями и гуситами, а в царствование Елизаветы Петровны довольно распространной среди новоявленных российских немцев.
Вероучение адептов этой секты называют иногда “религией сердца” (интересно, что постулирование гернгутерами чувственное приближение к Богу и мистическое единство с Ним несколько сближает их с хасидами). Главное внимание уделялось ими не догматике, а морали, не столько просвещению ума, сколько “образованию сердца”. Благодушие, непоколебимость веры и аскетизм были категорическим императивом Карла Ивановича. Известный литератор Николай Греч сказал о нем: “Муж отличного ума, глубокой учености, редких добродетелей”. А, по словам того же Стасова, Габлиц “до глубокой старости сохранил весь свой чудесный, благородный и великодушный нравственный склад, всю силу прямого и светлого ума”.
Немало душевных сил и энергии отдал Габлиц миссионерству и благотворительности. Он стал попечителем Петербургской Евангелической церкви св. Анны, вкупе с евангелическим сиротским домом; вошёл также в комитет Российского Библейского общества, став его вице-президентом и т.д.
Но символично, что самая последняя его почетная обязанность связана с возлюбленной им Крымской землёй, которой он отдал столько сил, ума и таланта. В 1819 году он стал председательствующим в Комитете по рассмотрению жалоб, принесенных императору касательно Таврической губернии, и оставался в сей должности до конца жизни.
Однако последние свои дни Карл Иванович провел вдали от благословенного крымского неба с крупными звездами, куда всегда рвалась его душа, и скончался он в дождливый петербургский день 9 октября 1821 года на 70-м году жизни. Он погребен на Волковом лютеранском кладбище в Петербурге.
Имя его присвоено Карстовой полости в Крыму и трехметровому многолетнему вьющемуся растению - кавказскому шпинату со съедобными листьями, или Hablitzia tamnoides (Габлиция). Трудам же нашего героя Господь стяжал бессмертие. Так этнический еврей, прусский уроженец, тайный советник, выдающийся академик-натуралист Карл Габлиц вошел в историю как подлинный “открыватель Тавриды”.
Добавить комментарий