Первые двадцать лет жизни в Америке наша жизнь была спокойной, размеренной и весьма безопасной — мы даже в доме не запирали двери. Однако, за последующие без малого четверть века обстановка стала напряжённее: сейчас двери не только запираем, но установили в доме сигнализацию, а мои более решительные друзья даже обзавелись оружием. Впрочем, я хочу поговорить не о сегодняшнем дне, а о временах сравнительно давних, даже патриархальных, когда в США отношения между людьми были доверительные — люди свято уважали закон и верили друг другу на слово, которое порой имело такую же силу, как подписанный контракт. Ментальность у среднего американца была примерно такая: я законопослушный гражданин, а значит, и все вокруг меня такие же честные и добропорядочные.
Когда в 1977 мы с женой эмигрировали из СССР, советские власти не позволили нам взять с собой никакие документы — ни аттестаты, ни дипломы, ни свидетельства о браке и рождении, вообще ничего. Единственным нашим удостоверением была бумажка с выездной визой в Израиль. Я поначалу волновался — сможем ли мы в Америке устроиться на работу без документов? Зря волновался, у меня и моей жены никогда не спросили никаких дипломов или свидетельств, верили на слово. Уточню: так было в те далёкие годы, а ныне доверие к иммигрантам сильно упало — слишком много понаехало врунов. Мы немало встречали таких самозванцев: если он инженер — то в СССР был «главным конструктором», если что-то преподавал — значит, был «профессором», а если где-то учился музыке, то непременно работал «концертмейстером оркестра». Помню, когда в 1978 году моя жена пошла наниматься в американский оркестр и сказала, что закончила в СССР консерваторию, диплома у неё не спросили, но предложили взять в руки скрипку и сыграть. Как сыграла — сразу поверили и больше вопросов не задавали. Или, когда я при оформлении на работу в университет сообщил, что у меня есть учёная степень и показал список из 60 научных статей по-русски, мне сказали: «Мы по-русски не читаем, но отныне пишите по-английски». После того, как я опубликовал первую статью по-английски, про меня сказали: у него 61 работа, то есть одна по-английски подтвердила все русские. И так было во всём — верили не бумажкам, а делам. Однако, повторю ещё раз — те благодатные времена ушли в прошлое. Раньше американцы, со своей доверчивостью, были весьма беспечные и даже наивные. Вот вам про это несколько историй.
Через полгода после прибытия в Америку мы полетели во Флориду познакомиться с моими дальними родственниками, предки которых поселились в США ещё в 1914 году. Познакомились, а потом мой американский дядюшка одолжил мне на несколько дней свой Кадиллак и мы стали по полуострову ездить на машине. Однако, с моим тогда весьма корявым английским, да ещё без американского опыта вождения и задолго до изобретения навигаторов GPS, на первых порах ориентироваться по картам и дорожным указателям было непросто. В отличие от Европы, где на дорогах везде понятные знаки, в Америке многие дорожные указания даны просто словами по-английски. На одном шоссе я не разобрался, что там было написано на зелёном щите, свернул не туда, куда надо, и через пять минут моя машина упёрлась в огромные стальные ворота, у которых стояла вооружённая военная охрана. Над воротами большими буквами было написано что-то вроде «Военно-воздушные силы США. База стратегических бомбардировщиков». Когда до меня дошёл смысл этих слов и увидел я, что к моей машине направляются несколько человек с оружием, у меня душа в пятки ушла: сейчас услышат мой русский акцент (это был 1978 год —Холодная война набирала обороты) и заинтересуются: неспроста ли сюда заехал этот человек из СССР? Однако всё обошлось совершенно дружественным образом. Когда я сказал охране, что заблудился и свернул не туда, на мой акцент никто внимания не обратил, документов не спросили и даже стали извиняться за то, что дорожный знак был не очень убедителен. Подробно объяснили, как мне выехать на нужную дорогу, подарили на прощание пару бутылок холодной воды и пожелали счастливого пути. Я сразу вспомнил, как лишь за год до того тоже по ошибке оказался у советского секретного объекта (см. про это мой рассказ), и подумал — какая всё же огромная разница между советскими людьми и американцами!
Вот ещё эпизодик на ту же тему. В фирме, где я в те годы трудился, разработал я электронный прибор для измерения артериального давления в домашних условиях. Для массового производства в него надо было встроить специальный чип. Мы стали искать компанию, которая такой чип могла бы для нас разработать, и вскоре остановились на предложении фирмы Хьюз Эйркрафт в Калифорнии. Основным бизнесом этой фирмы в г. Ньюпорт-Бич была авионика — электронное оснащение для боевых самолётов, так что медицинский чип для них не являлся слишком сложной задачей. Я отправился на эту фирму для обсуждения технических деталей. Нет нужды говорить, что это было весьма закрытое производство и меня беспокоило, как я, недавний иммигрант из СССР, туда попаду без допуска (это был 1981 год. После вторжения советских войск в Афганистан Холодная война достигла уровня суровых заморозков). Однако, всё оказалось до смешного просто — я прилетел в Ньюпорт-Бич, работники Хьюза заехали за мной в гостиницу и повезли на фирму. Подошли к проходной, вынесли мне жетон с надписью «посетитель» и лишь попросили, чтобы я в присутствии охраны рот не раскрывал — иначе, сказали они, из-за моего русского акцента, могут возникнуть проблемы. В проходной я рот не раскрывал, проблем не возникло и меня, малознакомого им человека из Советского Союза, без допуска провели по всем отделам и лабораториям, с гордостью показали новейшие разработки авионики, к медицинским приборам совершенно не относящиеся, и вообще массу такого, что посторонним глазам видеть не стоит. Удивительно доверчивый был народ! Как теперь стало известно, СССР немало этой доверчивостью попользовался.
Или вот такой, более серьёзный случай. В большой компании я руководил группой по разработке медицинских приборов. Моя маленькая группа в несколько человек располагалась в углу огромного инженерного зала, где остальное открытое пространство занимал закрытый отдел, который разрабатывал роторные гироскопы — навигационные приборы для военных самолётов и ракет. Хотя тот отдел был закрытый, не только стен, но даже перегородок в зале не было, и я свободно ходил туда поболтать с инженерами или просто посмотреть на чудеса техники тех времён — роторные газовые гироскопы.
Однажды ко мне подошёл мой босс Алан Виллис, начальник отдела, и сказал, что они приняли на работу инженера, недавнего иммигранта из Польши, и решили, что ему место в моей группе. На следующий день я познакомился с новеньким, который назвался Стасом. Лет ему было около сорока, невысокий блондин, оказался он неплохим инженером, кроме польского свободно говорил по-английски, французски и немецки. Меня весьма удивило, когда он сказал, что пять лет назад уехал из Польши на работу во Францию, потом пару лет работал в ФРГ, а сейчас решил перебраться в Америку. Удивился я потому, что тогда Польша была социалистической страной и мне не верилось, что обычному инженеру можно было просто сесть в Варшаве на поезд и уехать на работу в капстрану. Я пошёл к Алану:
— Ал, — говорю я, — этот Стас мне кажется несколько странным. Как он мог вот так запросто поехать на работу из соцстраны в капстрану? Из СССР это было бы невозможно, и мне кажется, из Польши тоже. Да ещё такой полиглот! И почему он всё время меняет страны? У нас здесь делают гироскопы, и меня беспокоит, что он может…
— А Стас хороший инженер? — перебивает меня босс.
— Да, как инженер он на уровне, но ведь в этом зале секретные разработки, а он…
— Господи, какие вы все из России параноики! — раздражённо говорит Алан. — Ты тоже из соцстраны, но мы же тебя приняли и ты тут работаешь, так почему нам не принять инженера из Польши? Закрытые разработки вон там, — он показал рукой в сторону зала, — а наш отдел ведь не секретный. Впрочем, если тебя это беспокоит, скажи Стасу чтобы он на ту сторону, где делают гироскопы, не ходил. Вот и всё решение проблемы. А коли он хороший инженер, так не морочь мне голову, пусть спокойно работает.
На том разговор закончился, и Стас продолжал работать. Человек он был скрытный, молчаливый, и о своей жизни не распространялся, я даже не знал, есть ли у него семья или родственники. Прошло месяца два, и однажды он не вышел на работу. Не вышел и на второй день. Когда не появился он на третий день, я позвонил ему домой, но телефон не отвечал. Короче говоря, Стас исчез. Никто не знал, куда он подевался. Прошёл ещё месяц, и однажды ко мне подошла секретарша и попросила зайти в кабинет к боссу. Алан сидел за столом, и вид у него был, как у побитой собаки. Напротив него были два господина с суровыми лицами, которые представились мне как агенты ФБР. Они стали меня расспрашивать про Стаса, но я о нём знал мало и сообщить им мне было особенно нечего. Алан мне потом сказал, что мои подозрения оказались верными. Больше мы о Стасе не слышали.
Зимой, году эдак в 1981-м, когда у нас с женой не только гражданства, но и «зелёной карточки» ещё не было, нам ужасно захотелось поехать в отпуск куда-нибудь в жаркие экзотичные места, лучше всего на острова Карибского моря, овеянные пиратской романтикой из книг детства. В турагентстве нам объяснили, что без документов заграницу нельзя, но можно поехать на американский остров, например, на Сан-Томас. Так как это территория США, то надо просто купить билет на самолёт и всё, а формально границу пересекать не надо. Мы купили билеты, прилетели на Сан-Томас и провели там чудную неделю – купались, загорали, ныряли с аквалангами. Когда настало время лететь обратно на материк, мы приехали в аэропорт, получили посадочные талоны и направились к трапу самолёта. И тут с ужасом увидели, что у трапа стоят офицеры американской пограничной службы и спрашивают пассажиров: «Где вы родились?» В те годы при въезде в страну достаточно было сказать, что ты родился в США, а стало быть, гражданин и никаких документов предъявлять было не нужно. Верили на слово. Увидев, что пограничники спрашивают пассажиров о месте рождения, мы поняли, что если скажем, что родились в СССР и не имеем при себе никаких документов, кроме водительских прав, нас в самолёт могут не пустить и будет большая морока с доказательством того, что мы имеем законное право лететь на материковую часть США. Что делать? Мы тогда ещё не избавились от советской привычки не откровенничать с властями (кстати, в нынешние времена и с американскими властями откровенничать не рекомендуется), поэтому решились на маленький обман – соврать, что мы родились в Нью-Йорке. Впрочем, враньё это было вовсе не безобидное – в Америке обман официальных лиц есть серьёзное нарушение закона.
Вот мы втроём, то есть моя жена, шестилетний сын Рома и я подходим к трапу и слышим вопрос: «А вы где родились?» Жена спокойно говорит «Нью-Йорк» и её пропускают в самолёт. Я тоже говорю «Нью-Йорк» и начинаю подниматься по ступеням трапа, но тут наш честный ребёнок громко заявляет: «А я родился в Сибири!» Мы оцепенели от ужаса. Поняли — всё, доигрались! Прямо сейчас не только ссадят нас с самолёта, да ещё за враньё влетит по первое число. Но неожиданно пограничники хватаются за животы и начинают помирать со смеху:
— Нет, вы только посмотрите на этого маленького шутника! Ведь что придумал хохмач: папа родился в Нью-Йорке, мама – в Нью-Йорке, а он, вы только представьте себе – в Сибири! И откуда он слово такое знает? Марш в самолёт, врунишка!
Да, патриархальные были времена…
В заключение, расскажу ещё одну историю о том, какие законопослушные были американцы в прошлые годы. Для них не было принципиальной разницы между законами природы и законами, принятыми в обществе, — и те и другие не подлежали сомнению, но безусловному исполнению. Произошла эта история более сорока лет назад. Мы с женой, которая тогда была на сносях, и пятилетним сыном путешествовали на машине по американскому северо-востоку, то есть по патриархальной Новой Англии. Была середина лета, мы заезжали в маленькие городки, босиком бродили по прохладному прибою вермонтских пляжей, на опушках сосновых лесов собирали маслята, а потом в кемпингах их жарили на костре. Плана путешествия у нас не было, ехали куда глаза глядели, наугад. Гостиницы, мотели и кемпинги не резервировали, полагая, что всегда найдём какое-то пристанище, чтобы переночевать. В багажнике машины лежала палатка и прочие туристические штуки.
Тёплым июльским днём мы двигались в западном направлении от океана. Прячась за кронами высоких сосен, солнце склонялось к закату, и мы решили, что пора подумать о ночлеге. На карте разыскали ближайший кемпинг и поехали туда. Зашли в офис и увидели надпись «Мест нет». Спросили у хозяина, что же нам делать, может поблизости есть какой-то другой кемпинг? Он развёл руками и ответил:
— Да вы что, ребята, сегодня ведь 4-е июля, праздник! Будет салют, куча приезжих. Все кемпинги и мотели забиты под завязку. Приезжайте завтра, а сегодня, извините, мест нет.
— А где же нам ночевать сегодня? – спросили мы. Он только плечами пожал. Мы для верности ещё с час покружили по окрестностям: заехали в пару других кемпингов, проверили в округе все отели и мотели, но, как он и сказал, мест нигде не было. Смеркалось. Мы уж совсем отчаялись, как у дороги увидели съезд в густой лес. На придорожном столбе была надпись: «Парк Штата. Добро пожаловать. Разжигать огонь и оставаться на ночь запрещено». Жена говорит:
— У нас выхода нет. Давай найдём в лесу какую-нибудь полянку, поставим палатку, переночуем, а рано утром тихонько уедем. Сегодня праздник, все гуляют, нас тут никто не заметит.
Дорога была пустынная, вдали виднелись огни какого-то посёлка, стрекотали цикады, и на небо медленно забиралась луна. Мы сошли с дороги, заехали в лес поглубже, среди зарослей нашли подходящую полянку, запарковали машину под деревом и быстро поставили палатку. Надули матрацы, забрались внутрь, рассказали ребёнку сказку, выключили фонарик и собрались спать.
Вдруг я услышал звуки моторов и невнятные голоса; на брезентовых стенах и потолке палатки заметались красные и белые сполохи. Что такое? Я выглянул наружу и увидел четыре машины, три из них были с мигалками. У машин стояли вооружённые полицейские и мощными фонарями светили на нашу палатку и машину. Щурясь от яркого света, мы выползли наружу, хорошо понимая, что влипли.
От группы незваных визитёров отделился пожилой человек в штатском и направился к нам. Подошёл, протянул мне руку и очень приветливо сказал:
— Добрый вечер, господа, поздравляю вас с 4 Июля. Меня зовут Билл, я мэр городка, что в двух милях отсюда. Позвольте узнать, почему вы здесь поставили палатку? Вы разве не видели надпись, что в парке оставаться на ночь запрещено?
Я пожал мэру руку, тоже поздравил его с праздником и пояснил, что нам негде ночевать, мы объездили все отели, мотели и кемпинги — мест нет нигде. Пообещал: мы только тут переночуем, никаких костров разжигать не будем, а рано утром всё за собой уберём и тихонько уедем. Но мэр вздохнул и грустно сказал, что по закону здесь ночевать нельзя и мы должны немедленно снять палатку. Закон штата запрещает ночевать в парках, а потому при всём к нам сочувствии он ничего с этим поделать не может. Я пытался его уговорить войти в наше безвыходное положение. Объяснил, что жена моя на 8-м месяце и неважно себя чувствует (что было весьма заметно), ребёнку пять лет, и он капризничает, мы ужасно устали. Обещаем вести себя тише воды, ниже травы, не мусорить, только позвольте нам тут на полянке переночевать.
Мэр опять горестно вздохнул, покачал головой и сказал, что он лично рад бы нам позволить, но ведь это Закон и ничего с этим поделать невозможно, а потому нам надо сматываться. Мы втроём опять начали его упрашивать чтобы он сделал исключение, но он только удивлённо на нас смотрел и никак не мог взять в толк, какое тут может быть исключение, если это Закон, а из законов ни для кого не бывает исключений! Ну разве можно уговорить, скажем, солнце, чтобы оно в виде исключения к вечеру ушло не на запад, а на юг?
— Вы, господа, поймите, — втолковывал он нам, — в нашей стране все люди перед законом равны. Если я позволю вам, то буду вынужден позволять и всем прочим, и что тогда станет с законом? Он превратится в пустую бумажку! Если нарушить этот закон, значит, можно будет нарушать и все прочие законы нашего штата. А если нарушать штатные законы, значит, можно нарушать и федеральные! Это неизбежно приведёт к краху демократии и в стране наступит хаос и беззаконие. Вот к какой катастрофе может привести ваша ночёвка на этой полянке!
Постепенно до нас стала доходить вся глубина нашего морального падения и нам стало стыдно за то, что своей ночёвкой в лесу мы можем невольно разрушить стройное здание великой американской демократии. Положение казалось безвыходным, но вдруг мэр широко улыбнулся и спросил:
— Ну а если я вам найду место в кемпинге, вы уедете отсюда добровольно?
Мы в один голос закричали, что только рады будем! Тогда он подошёл к полицейской машине и стал с кем-то говорить по рации (мобильных телефонов тогда ещё не было). Потом кивнул полицейским, чтобы помогли мне снять и упаковать палатку, а затем всем кортежем мы выехали из леса. Впереди шла полицейская машина с мигалками, за ней ехал мэр в своём джипе, затем мы, и замыкали процессию два полицейских крузера, тоже с мигалками. В ночном небе уже взрывались петарды и радужными блёстками мерцал праздничный салют. В сиянии небесных огней и грохоте канонады торжественной колонной мы проехали через городок под изумлёнными взорами зевак, которые вероятно думали, что не иначе как на праздник к ним приехал сам Президент. Таким важным манером прибыли мы в тот самый кемпинг, где до того не было мест. Мэр велел нам подождать в машине, зашёл в офис, через минуту вышел оттуда с хозяином и сказал, что, по его просьбе, для нас будет выделено место для палатки. Опять поздравил нас с праздником, пожелал приятно провести отпуск, и они все уехали. Вот такой хороший человек — уважил закон, спас американскую демократию, да и нам помог. А ведь мог бы и выдворить взашей…
© Jacob Fraden, 1921
Рассказы и эссе Якова Фрейдина можно прочитать на его веб–сайте: www.fraden.com/рассказы
Добавить комментарий