В Ростове-на-Дону есть место, под названием Змиевская балка, где земля пропитана кровью.
Согласно архивным документам, в 1941 году в городе проживало около 30 тысяч жителей еврейской национальности. Ростов был оккупирован немцами дважды. Страшные события начались 9 августа 1942 года. Был издан приказ о поголовной регистрации евреев с 14 лет и о ношении ими специальных опознавательных знаков (звезда Давида). Под видом акции спасения, всем евреям города нужно было явиться к 8:00 утра 11 августа на один из шести сборных пунктов, для переселения «в особый район». Около 27 тысяч мирных граждан, в основном еврейской национальности, были уничтожены с особой жестокостью.
До войны моя семья, в составе отца с мамой, бабушки (маминой мамы) и маминого младшего брата 13 летнего Иосифа, жили на окраине Ростова-на-Дону в небольшом частном доме. Вопреки официальным сообщениям о том, что у СССР с Германией заключен мирный договор, многие люди догадывались, что война с немцами будет. И, тем не менее, выступление по радио народного комиссара Молотова 22 июня 1941 года было как гром среди ясного неба.
От этого известия в нашей семье расплакалась одна бабушка, мудрая женщина, пережившая первую мировую войну, знала цену войне. Остальные члены семьи, как и большинство советских людей, судили о войне, исходя из советских фильмов «про войнушку», где враги СССР, начавшие с нами войну, были изображены жалкими, глупыми и трусливыми, а при первой же угрозе сдавались в плен. Шпионов и диверсантов наши отважные пограничники вылавливали без особых усилий. В фильмах не предусматривалось ни разрушений городов, ни отступления наших войск, ни жертв мирного населения, ни эвакуации… Популярной была песня братьев Покрасс на слова В. Лебедева Кумача, где были такие слова:
Мы войны не хотим, но себя защитим –
Оборону крепим мы недаром.
И на вражьей земле мы врага разгромим
Малой кровью, могучим ударом!
В Ростове начались стихийные митинги, где граждане заявляли, что готовы с оружием в руках встать на защиту родины. Многие после митингов шли в военкомат, городской комитет партии, горком комсомола - и писали заявления с просьбами направить их в действующую армию добровольцами. Люди были уверены, что война долго не продлится. Ростовчанам город казался глубоким тылом, смотрели на карту – где граница, а где Ростов. Но уже в конце июля начались бомбежки города фашистской авиацией и оптимизм граждан сменился страхом. Ввели комендантский час и обязали соблюдать светомаскировку.
28 августа вечером мой отец проводил маму в ближайший роддом. Стекла окон там были заклеены бумажными полосками, а на ночь окна закрыли плотными шторами. В ту ночь город бомбили, от взрывов дрожали стены и дребезжали стекла. Нарушилось электрическое освещение. Я родился на следующее утро в 4 часа при свете керосиновой лампы. Отец, едва успев познакомится с наследником, отправился на фронт. Прощание с ним было одним из самых драматичных маминых воспоминаний, на всю жизнь она запомнила его глаза, полные слез, и слова: «Ты теперь мать, отец, дочь и сестра в одном лице. Береги себя и семью».
Линия фронта по отношению к Ростову долго оставался стабильной. О грозящем геноциде большинство советских евреев не подозревало, так как официальных сообщений на эту тему не было. Старшее поколение, заставшее Первую мировую войну, говорило о немцах как о цивилизованных, культурных, добропорядочных людях. Эти разговоры оказались одной из причин отказа многих евреев от эвакуации, со всеми вытекающими последствиями. 17 октября 1941 года немецкая армия заняла Таганрог, где вскоре поступило распоряжение коменданта города, – всем евреям явиться с ценными вещами и продуктами на Владимировскую площадь. После обыска, изъятия ценностей, их всех и расстреляли, а трупы зарыли в яме. В течение полугода жители Ростова не были информированы о гибели евреев в Таганроге, хотя расстояние между Таганрогом и Ростовом составляет несколько десятков километров. В результате, при вступлении нацистов в конце июля, в Ростове было довольно много евреев. Никаких официальных сведений об этой трагедии в Ростов не поступило. Но вскоре наш город стали заполнять беженцы из западных областей СССР, которые рассказывали о зверствах оккупантов и об особой жестокости к евреям, политрукам, партизанам и коммунистам. Финалом этой трагедии стала Змиевская балка, которая по масштабу расстрелов мирных граждан, и евреев в первую очередь, стала вторым местом после Бабьего Яра в Киеве.
Вопреки слухам о грозящей опасности, большинство ростовских евреев эвакуироваться не собиралось, – до последнего верили, что Красная армия врага в город не допустит, а многие решили оставаться по чисто меркантильным соображениям. Трудно было оставить жилье и имущество на произвол судьбы. Наша семья тоже ни о какой эвакуации не помышляла: во-первых, для того чтобы покинуть Ростов, нужно было получить специальный эваколист, что было уделом избранных, а во-вторых, о какой эвакуации могла думать моя 20-летняя мама с новорожденным ребенком, престарелой мамашей и младшим братом? У русских людей в критических обстоятельствах принято надеяться на «авось», когда сохраняются шансы на благополучный исход. У евреев для подобных ситуаций есть другое название – «еврейское счастье», под которым подразумевается «счастье наоборот», когда на благополучный исход шансов нет. Но в тот раз «еврейское счастья» нас миновало.
Старший мамин брат Михаил занимал ответственную должность в Дагестане и был в курсе предстоящих событий. В сентябре по своим каналам он связался с ростовскими коллегами, после чего вечером к нам домой приехал молодой человек на мотоцикле и передал слова Михаила о возможной оккупации Ростова и трагической участи евреев, оставшихся в городе. По словам посыльного, ему поручили нас эвакуировать, но из Ростовского железнодорожного вокзала уехать очень сложно, там сейчас идет эвакуация крупных предприятий вместе с обслуживающим персоналом, придется уезжать из другого места, и он велел срочно собираться. Утром за нами приехала бричка, запряженная лошадьми, и мы отправились в дорогу. К вечеру оказались в Сальске, где находился эвакуационный пункт. Сопровождающий нас человек, отнес куда-то пакет с предписанием и сказал: «Ждите, вас вызовут» - и уехал.
Ждать поезда пришлось несколько дней, так как немецкая авиация регулярно бомбила крупные железнодорожные узлы. Мы сидели на узлах среди сотен скопившихся семей. Эвакопункт должен был принимать и регистрировать людей, обеспечивать их питанием, медицинским и санитарным обслуживанием и отправлять на восток. Но там была такая суматоха, что никакие предписания выполнить было просто невозможно. Наконец, прибыл состав, состоящий из разнородных вагонов: пассажирских, товарных и отрытых платформ, где межу станками и тракторами ютились люди.
Толпы людей брали вагоны штурмом, но два пассажирских вагона предназначались для женщин с детьми. Мы оказались в одном из них. Народа набилось под завязку. Никто, разумеется, не роптал – горе объединяло людей. Поезд ехал медленно, останавливался и трогался без предупреждения, поэтому люди старались без крайней необходимости вагоны не покидать. На остановках в степи, боясь отстать от поезда, мужчины и женщины справляли нужду, возле вагонов, не испытывая ни малейшей стыдливости. В пути следования наш эшелон несколько раз подвергался бомбежкам, к счастью, без жертв.
Через трое суток состав остановился посреди чистого поля, не доезжая до ст. Зимовники. Сопровождающие эшелон объяснили, что стоять придется долго, впереди фашистская авиация разбомбила состав, где есть погибшие. Медики оказывают помощь раненым, а железнодорожники будут убирать разбитые вагоны и восстанавливать пути. К нашему составу периодически подвозили скудные пайки и воду. Содержать длительное время такое количество людей в поле было невозможно, поэтому вскоре стали подъезжать грузовые машины и подводы для доставки пассажиров в Зимовники. На всех транспорта не хватало, многим пришлось идти на своих ногах. Часть измученных дорогой людей направлялась в Зимовники, чтобы там остаться, другие – дождаться поезда и отправиться дальше, а третьи – вернуться домой.
В это время в Зимовниках формировали стадо племенных коров - для переправки в район Поволжья. Сопровождали колонну несколько человек, в наспех сколоченных телегах, запряженных волами. Моя мама с Иосифом попросились к ним в помощники. Нас погрузили в одну из телег, устланных соломой, и мы снова поплелись на восток. В одной телеге была бочка с водой и продуктами. В бесконечном пространстве двигались очень медленно. До самого горизонта плоская, как блин, земля, ни деревьев, ни кустов, только полынь и бурьян. Единственным источником воды были изредка встречающиеся в пути полупустые колодцы, вода в которых пригодна только для скота. Днем останавливались для отдыха и кормежки животных. Сами ели хлеб с салом и запивали теплой водой из бочки. К вечеру наступала передышка от дороги и зноя. Распрягали волов, ужинали и ложились спать под телеги, постелив солому.
Иногда над нами пролетали немецкие самолеты, пилоты часто развлекались тем, что снижались до бреющего полета. Коровы в ужасе разбегались, падали и в суматохе калечилось. На запланированных стоянках кормов часто не оказывалось, впереди нас шли такие же колонны, которые успели опустошить запасы. Было много потерь среди перегоняемого скота. По дороге изредка встречались небольшие поселки, где жили в основном калмыки, там отоваривались питьевой водой, покупали и обменивали продукты на вещи из узлов. Наконец, добрались до Астраханского округа, надеялись, что фронт до Волги не дойдет. Обоз добрался до своей конечной цели и остался в крупном животноводческом колхозе.
Нам пришлось еще долго добираться до Астрахани на попутных подводах, где была очередная эвакуационная база. Обстановка там была еще сложнее, чем в Сальске. В связи с обострением ситуации на фронтах, поток эвакуированных намного возрос. Руководству этих баз было не до беженцев, приходилось принимать целые эшелоны раненых прямо с фронта.
Для них выделяли все подходящие городские здания. А мы с сотнями беженцев были вынуждены подолгу жить, где придется, поскольку у эвакопунктов не было транспорта для доставки людей к местам длительного проживания. Было уже холодно, но не у всех беженцев была крыша над головой, и зачастую даже не было еды. Наконец, дошла очередь до нас, одних развозили по ближайшим деревням и поселкам, других определяли в различные не совсем приспособленные для жилья помещения. Нас и еще десяток семей с маленькими детьми разместили в бывшем физкультурном зале.
Там было много матов, предназначенных для спортивных целей, водопровод и туалет. После мучительной дороги это помещение казалось вполне комфортным для проживания. Топили очень экономно, приходилось постоянно кутаться во все, что было с собой. Выдавали талоны на еду, и даже молоко для младенцев. Раз в неделю водили в баню.
Фронт все ближе продвигался к Астрахани. Налеты фашистской авиации на город участились, из тылового город становился прифронтовым. Создалась реальная угроза захвата противником Астрахани. Начались строительство укреплений и бомбоубежищ силами трудоспособного населения. Иосиф вместе с мамой и другими женщинами и подростками принимали участие в этих работах. В конце октября руководство Астраханского округа приняло решение об эвакуации тяжелораненых, оборудования заводов, стариков и женщин с маленькими детьми в Гурьев через Северный Каспий. Весь плавсостав был занят доставкой нефти из Баку в Астрахань, поэтому для эвакуации были выделены рыбопромысловые суда. Народу на судне было не меньше, чем в ростовском вагоне.
Большой поток пассажиров шел не только из Баку, но и из других портов. В середине ноября 1941 г. мы прибыли в Гурьев. Несмотря на то, что линия фронта оставалась сравнительно далеко, Гурьевская область считалась прифронтовой и на ее территорию постоянно падали вражеские бомбы. Фашисты ожесточенно туда рвались, так как там были расположены огромные нефтехранилища.
В самом Гурьеве тоже находился эвакуационный пункт. Внезапное и массовое нашествие эвакуированных не могло не вызвать множества проблем, в первую очередь, – бытовых. Нас и еще десяток семей с детьми поместили в пустой амбар, где голодные и измученные люди устроились на ночлег, прямо на земле, постелив солому. Снова начались перебои с питанием и водой, уже не говоря о санитарном состоянии. Ни туалетов, ни водопровода, ни других элементарных условий для проживания. Через сутки каждой семье выделили пропитание – картофель, макароны и муку. Но не на чем было варить еду. Разжигали на земле огонь между парой кирпичей - и готовили неприхотливый обед. Большинство беженцев расселяли в аулах и селах.
Мама каким-то чудом разыскала местный военкомат и сообщила, что мы семья военнослужащего, воюющего на передовой (хотя никаких сведений об отце мы не имели). И действительно, несмотря на неразбериху, там сделали запрос, сообщили полевую почту отца, а нас определили на «блатное» место – Ахангаранский район Ташкентской области, в поселок, откуда только что депортировали российских немцев. Нам достался уютный домик, с приусадебным участком. Мама и дяди устроились на местную МТС (машинно-тракторную станцию). От отца письма приходили редко, а вскоре и вовсе пропали. Оказалось, что он получил тяжелое ранение в голову и долго находился в госпитале.
Домой мы вернулись весной 1945 года. У нас в доме проживали родственники, 8 человек в трех комнатах. Выяснилось, что во двор нашего дома попала бомба и дом был поврежден. Трещины были такие, что зимой лед покрывал стены даже изнутри. Отец закончил войну в Чехословакии, но домой возвратился только осенью 1945 года. По специальности он был фотограф, мама - ретушер негативов. Они вернулись на работу в фотокомбинат, где работали до войны и где состоялось их знакомство.
---------------
Из Википедии: 9 мая 1975 года в Змиёвской балке был открыт мемориал жертвам нацизма. В 2011 году на мемориальном комплексе заменили памятную доску. На прежней, установленной в 2004 году, была надпись: «11-12 августа 1942 года здесь было уничтожено нацистами более 27 тысяч евреев. Это самый крупный в России мемориал Холокоста». На новой табличке слово «евреев» заменено на «27 тысяч мирных граждан Ростова-на-Дону и советских военнопленных».
Добавить комментарий