«Это как бы весть с корабля прошлого, ушедшего в открытое море». Сборник писем и дневников евреев периода ВОВ. Выпуск 6 

 На протяжении уже 14 лет Научно-просветительный Центр «Холокост» выпускает серию сборников «Сохрани мои письма». Это весточки, послания, дневники со всего СССР (и не только) периода Великой Отечественной войны. Сюда относятся письма с фронта евреев — солдат и офицеров Красной Армии домой, послания из тыла на поля сражений, из эвакуации, письма из только что освобожденных районов.

Разумеется, Центр «Холокост» собирает документы не только евреев, но и членов смешанных семей, друзей, однополчан. Очень часто местные жители освобожденных районов пишут в своих весточках о событиях Холокоста, есть в коллекции организации и фронтовые дневники.

Когда в 2007 году Илья Альтман — профессор РГГУ, сопредседатель Центра «Холокост» и Леонид Терушкин — заведующий Архивным отделом Центра «Холокост», выпустили первый сборник «Сохрани мои письма», то они не думали, что проект получит столь серьезное, масштабное продолжение и такую огромную популярность у читателей. Сейчас, спустя много лет, Альтман и Терушкин понимают: у первого сборника имелся ряд недостатков.

Однако, в рамках этого долгоиграющего проекта, сотрудники Центра собрали немало писем и дневников периода войны. А с выходом шестого Сборника, поиск писем и дневников стал отдельной целенаправленной деятельностью Центра «Холокост». В эти сборники включаются письма, масса фотографий и личных документов, справок, свидетельств, похоронок, рисунков.

Шестой Сборник «Сохрани мои письма» вышел к 22-му июня 2021 года, к 80-летию начала Великой Отечественной войны, к печальной дате нападения Германии на Советский Союз и к истокам самой страшной, кровавой, ужасной трагедии еврейского народа.

Vypusk6-Oblozhka_FINALISSIMO.jpg

Среди авторов публикуемых писем и дневников 38 фронтовиков, в т.ч. 26 офицеров. В основном, лейтенанты и капитаны. Старший по званию – 46-летний полковник Аркадий Локшин. Почти половина из них были убиты, либо умерли от ран. Среди авторов - участники Гражданской войны (Л.Э. Векслер, С.В. Березнер и С.С.Бойм), которым было за 40. В 60 лет погиб сержант Израиль Гальперин. Но большинство авторов на момент призыва были в возрасте от 19 до 30 лет. 

Эти письма и дневники очень личные. Они (как и в предыдущих сборниках) отражают пребывание евреев в годы войны в действующей армии, тылу, партизанских отрядах и оккупации, Москве и блокадном Ленинграде, эвакуации. Особую группу составляет переписка с родственниками из-за рубежа: как уцелевших в годы Холокоста, так и интересующихся судьбой своих родных. Представлены дневники и письма евреев, которые скрывали свою национальность, находясь в плену. Особая группа писем – это свидетельства о погибших в оккупации родственниках от друзей, соседей и сослуживцев. Отдельного внимания заслуживают письма женщин (преимущественно, жён и сестер), а также детей фронтовиков.

Ощущения от прикосновения к этим удивительным документам поэтично выразил легендарный десантник, Герой Советского Союза Цезарь Куников: «Трудно передать, что значит на фронте получать письма. Это как бы весть с корабля прошлого, ушедшего в открытое море». Подборка его писем сестре – благодаря бесспорному журналистскому дару знаменитого героя Малой Земли – одна из самых ярких. В сборнике представлены также письма Давида Кеймаха (одного из организаторов убийства гауляйтера Белоруссии В. Кубе), будущего знаменитого литературоведа Льва Копелева, писателя Ильи Эренбурга, Кукрыниксов, одного из лучших футбольных судей СССР Марка Рафалова, представителей известных фамилий - Подвойских и Подрабинек.

Есть ли национальная специфика у публикуемых документов, написанных преимущественно на русском языке? Письма и отдельные выражения на идиш представлены в переписка семьи Воловичей, в т.ч из-за границы; Абрама Клейнермана и Израиля Гальперина. Письма Исаака-Айзена Даена из блокадного Ленинграда написаны и на русском, и на идиш. Именно такие документы , прежде всего, свидетельствуют о национальной самоидентификации авторов. Ее можно проследить и по упоминанию религиозных праздников (так, Исаак Вовси писал с фронта в апреле 1944 г. о еврейской пасхе). О знакомстве с иудаизмом напоминают сокращенное написание слова Б-г. Лев Березнер в июле 1941г. в письме к жене вспоминал классика еврейской литературы: «Ведь только представь себе на одну минуту, что будет с нашей родиной, с нашим народом… Что будет с вами? У Шолома Алейхема есть произведение «Кровавая шутка» — это они нам готовят». Сержант Ефим Френкель писал в 1943г. о мести нацистам: «...у меня, как у еврея, к ним будет особый счёт. Я буду мстить за тех евреев, которых они бесчеловечно умерщвляют во всех сёлах и деревнях». Довольно курьезно майор Семен Гетманский поздравлял родных с православной пасхой и одновременно на идише упоминает богатыря Самсона. Израиль Гальперин пользовался вторым своим именем Арон, чтобы сообщать о месте пребывания на фронте в третьем лице, а именем Сонем (на идиш: «ненавистный враг») обозначал немцев. Вот один из примеров того, как он обходил цензурные ограничения: «Относительно Арона пишу вам, что в последнем полученном от него письме, пишет, что здоров, а дядя Сонем ещё проживает в Калининской области, но думает со временем переезжать; в общем о нём нам поменьше беспокоиться, ибо он человек нехороший, гордость его и крепкость уже ни как в молодости». Отношение к власти советских евреев отражает письмо отца Моисея Шарлата. В апреле 1942 г. он обращался из эвакуации к сыну-фронтовику (письмо опубликуют во фронтовой газете): «Особенно дорога́ Родина и её власть нам, евреям. Это она <…> предоставила нам полные гражданские и политические права, одинаково со всеми народами, населяющими её». 

Но таких писем в сборнике сравнительно немного. Как и переписки, авторы которой погибли в Холокосте. Среди них 15-летняя киевская школьница Соня Маловицкая и Вера Левина из Орла. Вот цитата из ее полного драматизма прощального письма 8-милетнему сыну Владимиру от 26 декабря 1941 г.: «Я каждую секунду жду прихода за собой, а это означает вечную с тобой разлуку. Так много я должна тебе перед смертью сказать. Я тебе мать — плохая или хорошая; когда вырастешь — разберёшься. Но мне нужно тебе сказать столько, чтоб этого хватило на всю твою жизнь, чтоб в трудные минуты ты мог почерпнуть в этих строчках то, что услышал бы от матери». 

Именно с трагедией Холокоста связана еврейская составляющая в биографии авторов многих писем. Не менее 13 подборок (более 25 %) содержат сведения об этом (не исключено, что по некоторым другим семьям сведений о казненных выявить пока не удалось). Так, Любовь Канторович потеряла 22 близких родственника: 15 - в белорусском местечке Паричи, в т.ч. трех ее братьев-подростков; у ее супруга-фронтовика в Минской области были убиты родители, брат, сестра, её муж и двое маленьких детей. У Якова Резника погибли 13 близких родственников: в с. Красностав Хмельницкой области были расстреляны его родители, жена, дочь, 16-летний брат, 15-летняя сестра, тесть и теща; старший брат Беньямин с женой и тремя детьми погиб в оккупированном Овруче. У Исаака Табака во Львове погибли родители, жена , дочь и другие родственники (всего «7 семейств»). Родители и две младшие сестры Соломона и Мириам Воловичей казнены в г. Почепе Брянской обл.; другие их родственники погибли в оккупации в литовском городе Биржай. У Александра и Льва Копелевых дедушка, бабушка, тётя и ее семья расстреляны в Бабьем Яре в Киеве. У Гиты Гинзбург родители и сестра-студентка погибли в Одесской области. В оккупированной Одессе казнены родственники и Семёна Кеймаха. Погибла мать Григория Рудина и его харьковские родственники. У Добы Альфес в Вильнюсском гетто погибли родители, брат, сестра с мужем и ребенком. Родители комбата Исаака Копелевича погибли в Даугавпилсе (Латвия). У Бети Гойхман родители, эвакуировавшиеся в Пятигорск, погибли в Минеральных Водах. У майора Семена Гетманского в Клинцах погибли дедушка и бабушка. У Меира-Лейбы Рубинштейна, дяди бежавшего из Варшавы в СССР Якова Соколовера, родные погибли в Варшавском гетто и Треблинке.

О гибели родственников-евреев своим близким нередко писали сами фронтовики. Так, Исаак Табак сообщал с фронта своему тестю, что во Львове были казнены его дочь и внучка (жена и дочь автора), о чем он узнал от своего дяди, брата матери. Но чаще всего информация приходила на фронт. И.Гальперину об убийстве своего научного руководителя и других евреев Днепропетровска сообщила его сестра. 11-летняя Лена Рабинович писала брату отца на фронт в феврале 1945г.: «Дядя! Немецкие гады убили в Бабьем Яру папиного папу, маму, брата, сестру и всех их родных, которых я не знаю.< …> Дядя, если тебе доведётся встретиться с этими гадами, отомсти за наших родных и за всех, кто был замучен в Бабьем Яру, в Майданеке и в других местах».

Откуда авторы писем получали информацию о судьбах близких, оставшихся на оккупированной территории? Прежде всего – из официальных ответов местных органов власти. Обычно обращались к друзьям, коллегам, соседям, нееврейским родственникам. Они заметно отличаются как по стилю, так и по объему информации. Любовь Канторович получила сухой ответ из райисполкома, что родные погибли, а дом сгорел и подробное сочувственное письмо соседки, начинающееся словами «Дорогая Люба». Она сообщила, что «Здесь почти не было семей, которые бы не проливали слёз от всех ужасов оккупации. Из Ваших близких нет никого, только я не знаю о судьбе Вашего братика». Подруга сестры сообщает из Почепа в Саратов: «Родные твои все были расстреляны немецкими бандитами 1,5 года назад. Дом ваш сгорел при отступлении немецких извергов». Друг брата А. Шарпарёв сообщил сыну погибших в Ленинград не только о гибели семьи Ратнеров, но и о судьбе всех евреев Почепа, подробности содержания их в гетто, казни в марте 1942 г. и о реакции местных жителей. О судьбе учительницы Рахили Концевой из д. Палуж Краснопольского р-на Могилевской обл. ее мужу Александру Тимошенко сообщила их общая ученица, а он переписал это сообщение в письме сестры своей жены. Их младшие сестры были в гетто, но сумели бежать и выжили. Якову Резнику о гибели 8 его родных, включая жену и сына, сообщили соседи. Они же описали, как полицай по имени Денис убил его тестя и других евреев, за что был повешен после освобождения местечка Красностав, так и не признав вины.

Многие авторы писали конкретно о еврейских жертвах, чаще всего связанных с местами проживания родственников. Исаак Берщадский в середине февраля 1942г. «узнал зверскую расправу румын над 25000 евреями в Одессе» , где оставались семьи двух его дядей. Григорий Рудин жене в середине октября 1944г. из Риги: «Третий день не покидает меня видение кошмарной картины – тела невинных советских людей, злодейски умерщвленных немецкими извергами в лесу вблизи города….13 трупов, из них 3 – с желтыми шестиконечными звездами, с надписями по латыни и по- еврейски «еврей» во рву, наполненном сожженными телами (об этом говорят кости, пепел и т.п.), изуродованные, а потом расстрелянные зовут к мщению». Весной 45г. он дополнит эту информацию: «Как реликвию держу в кармане желтую звезду, снятую с убитой старенькой, как моя мать, женщины. Ведь я из Харькова получил письмо о судьбе близких родственников, не успевших эвакуироваться. Их судьба так же печальна, как многих рижан». Гвардий старший лейтенант Иона Горелик (погиб в Венгрии) сообщал родным весной 1944г.: «Прошел всю Украину и видал и слыхал, что немец проклятый сделал с евреями. Просто рассказать нельзя, а описать тем паче. Дорогой мой, жуть, еще хуже, когда закапывали живых женщин и детей, терзали. Не могу писать, сердце разрывается при одном воспоминании». Соломон Волович в марте 1945г. напоминал дяде в США: «Мы уже писали Вам о несчастье, которое нас постигло три года назад и о котором мы узнали больше чем два года спустя. Это несчастье выпало на долю не только нам – большая часть еврейских детей осиротела. Сотни тысяч еврейских семей, которые остались в городках Белоруссии, Украины, Литвы, были уничтожены гитлеровскими захватчиками».

Отдельная группа документов – это письма нееврейских родственников, а также тех, кто сообщал о гибели евреев в оккупации. Самое подробное письмо о Холокосте написал своей жене Зельде и ее родным в Ташкент майор, лётчик Федор Трофимов. В начале октября 1944 г. он специально со своими боевыми товарищами посетил только что освобожденный лагерь Клоога в Эстонии и подробно описал не только злодеяния нацистов, но и свои встречи с уцелевшими. Узнав, что жена майора еврейка, а его сына зовут Абрам, они подарили ему священные книги. Их, вместе с совместными фото с узниками, он также переслал жене: «Илья Эренбург на антифашистском еврейском митинге сказал – «я горжусь, что моя мать Ханна». Я тоже скажу, что я горжусь, что моя жена Зельда, моя мать Геня Янкелевна (тёща автора –И.А.) , что у меня сын Абрам.<…> За слёзы, муки и страдания моего народа, и еврейского в первую очередь, испившего всю чашу страданий до дна – я готов на всё, готов и, если надо, отдам с пользой для народа и Родины всю свою кровь и свою жизнь».

Тесно связана с темой Холокоста и информация об эвакуации и бегстве еврейского населения. Публикуемые в сборнике письма отражают драматические обстоятельства эвакуации. Как известно, для принятия решения об эвакуации, особенно для пожилых людей, должны были быть веские мотивы. Очевидно, что до 24 августа 1941 г., когда на радиомитинге еврейской общественности прозвучала информация о планах нацистов, о массовом убийстве советских евреев либо не было известно, либо люди, сталкивавшиеся с немцами в период Первой мировой войны, отказывались верить сообщениям. Из писем, отправленных накануне оккупации, лишь в письме подруге школьницы Сони Маловицкой четко прослеживается предчувствие гибели: «Настроение очень плохое. Кушать нечего. <…> Так больно видеть, когда кто-нибудь уезжает, будто бы тебя режут. И всегда думаю: они уехали, они останутся живы, а мы остались на верную гибель». Понимание грозящей опасности присутствовало и у родителей Мириам Волович в письме из г.Почеп от 20 июля 1941г.: «К нам много людей прибыло, и они едут дальше, если у них не получается остановиться. И Бог знает, может быть, и нам придется бежать, а куда — мы не знаем». Таким образом, источником информации о Холокосте выступали сами беженцы, а сдерживающим мотивом было отсутствие места для дальнейшего проживания. Ряд адресатов писем или их родных вообще эвакуировались чудом. Отец жены летчика Льва Березнера, работавший в еврейском колхозе в Джанкое, был в плену в годы Первой мировой войны; в 1941 г. он категорически не хотел эвакуироваться. Согласился выехать с семьёй только после того, как однополчане Л. В. Березнера буквально накануне оккупации приехали за его женой и сыном. Препятствовали эвакуации и другие обстоятельства. В прощальном письме Веры Левиной сыну есть такие строки: «Я, ставя на первое место долг перед Родиной, разлучилась с тобой, вместо того, чтоб уехать вместе». Успокаивали и успехи Красной армии зимой 41\42гг.; отсутствие должной информации о летних неудачах в 42-м. Неудивительно, что в письме из Пятигорска за полтора месяца до оккупации, наоборот, присутствует ощущение того, что автору, бежавшему из Молдавии, все самое страшное кажется оставшимся позади.

О попытках реанимировать антисемитские настроения в последний период войны сообщает дневник Виктора Житомирского. В записи от 11 января 1944 г. сообщается об антисемитских листовках, которые нацисты сбрасывали с самолётов под Ленинградом от имени «Русской Армии Освобождения». Автор отмечает, что это «явная фальшивка, написанная без знания нашего быта». Но делает важное наблюдение: «она может оказать на некоторых влияние, т.к. антисемитизм очень живуч».

 Несомненную ценность представляют сообщения фронтовиков и партизан об уничтожении евреев, других мирных граждан и военнопленных. 

Отметим отчет о пребывании за линией фронта командира диверсионной группы Давида Кеймаха (февраль 1942г.): «Немцы поймали еврейку Мирскую, крещенную, с двумя детьми до 10 лет и расстреляли их; повесили на воротах в дер. Нешково одного еврея». Спустя несколько дней он этот сухой отчёт эмоционально дополнил в письме к жене: «О, если бы я тебе рассказал, что творят эти «цивилизованные дикари». Вот сейчас отправлюсь опять на них, не дать им ни минуты покоя ни днем, ни ночью». Начштаба саперного батальона Лев Верник (его брат Хаим погиб в 1943 г.) за день до гибели, 22.11.41, писал родным: «Они, сволочи, очень издеваются над нашими ранеными и убитыми». Ц. Куников в конце 1941г. сообщал сестре: «Я видал в отбитом нами Ростове кварталы, население которых, старики, женщины, дети, — целиком было расстреляно — невинно и бессмысленно». Сержант Ефим Френкель летом 43-го негодовал: «На пути своего отступления эти двуногие звери мирное население угоняют с собой, а кто не может двигаться пешком, пристреливают, несмотря на годы, маленьких детей, стариков и женщин». Майор Семён Гетманский писал в 1943 г.: «Я сейчас читаю, что творили изверги человечества в ныне освобожденном Брянске, Бежице, Жудилово и во всех освобожденных нашей Красной – славной армии городах, у меня мурашки пробегают по телу». Сержант Ефим Френкель в 1943 г. находился в районе Орла: «Население довольно освобождением, рассказывают жуткие истории, у не знающего человека, на что способны эти двуногие звери, волосы становятся дыбом». Дневник и письма Н. Цейтлина содержат ценные сведения о встречах с освобожденными рабами 3 Рейха. 28 марта 1945 г он сообщал фронтовому товарищу о найденных им письмах угнанных в Германию: «Все они не переставали мечтать о родине, и когда нельзя было писать на родину, они писали друг другу: невольники писали рабам, рабы невольникам». Фронтовой шофёр Рувим Подрабинек весной 1945 г. встречал спасенных Красной армией в Данциге: «...беженцы, толпы беженцев. Очень много русских, возвращающихся на родину». Уже после войны Наум Цейтлин сообщал родным: «В одном селе на западе от Берлина мы освободили детский дом, состоявший из русских, белорусских и украинских детишек. К нашему приходу в детском доме осталось всего 26 человек ребят. О том, что пережили эти дети, можно говорить долго». То, что видели своими глазами фронтовики, логично вызывало у них чувство безжалостной мести. Оно присутствует во многих письмах (Ц. Куникова, С. Воловича, Л. Верника и др.). 

Две подборки посвящены судьбам евреев-военнопленных. Ицхак Бельферман попал в плен осенью 1943 г. выдавал себя за караима. Был в марте 1945 г. освобожден американцами, с этого времени вел дневник, где описал как пребывание у союзников, так и проверки после передачи в советскую зону. Сергей Березнер оказался в плену уже осенью 1941г. Лишь летом 1945г. он, лечившийся от туберкулеза, связался с женой и описал обстоятельства своего пребывания в плену. Эта подборка интересна и деталями непростого восстановление связей с семьей. 

Отметим и другие темы, отраженные в сборнике. Прежде всего, это письма о любви. Сергей Березнер признавался жене в первые недели войны: «Мы с тобой уверены, что любовь вечна, и никакие расстояния не могут порвать золотую цепочку нашего счастья». Комбат Исаак Копелевич жене, которую звал Солненько: «Говорят, что со временем чувства переходят в привычку. А я по опыту говорю, что нет. Вот уж больше 13 лет, как мы вместе, а чем дальше, тем больше я восхищаюсь тобой, твоей благородной, прямой душой». В послевоенной переписке с матерью москвича Рувима Подрабинека – драматическая история знакомства и попытка устроить личную жизнь с девушкой из Берлина: «По крови Рут наполовину немка (по матери), наполовину еврейка (отец ещё в 1933 г. по приходе гитлеровцев к власти был арестован и послан в специальные для евреев лагеря, где, вероятно, и погиб, так как на протяжении всего этого времени никаких известий о нём нет). В эти 12 лет ей пришлось много претерпеть как «мишлинг»». Несмотря на взаимные чувства, быть вместе молодым людям было не суждено. 

Особенно пронзительны письма фронтовиков, адресованные детям. Матвей Шварцман делился с женой: «Видел сегодня ребёнка и вспомнил Микушку. Кстати, я вспоминаю его всегда, когда глажу свою стриженную голову». В другом письме просил жену: «Считай законом в его присутствии: никогда не повышать голоса, ругаться, плакать etc.». Ц. Куников советовал племяннику-школьнику: «А главное сейчас для тебя — это научиться не бояться. Страх может быть в каждом из нас, это не значит, что ты трус. Надо воспитать в себе умение обуздать нервы и изгнать страх». Жизнь в эвакуации, особенно для женщин с маленькими детьми отнюдь не была легкой. София Рудина сообщала мужу: «Мы все в поисках комнаты, в дыру идти не хочется». Быт эвакуированных передают трагические письма латышской еврейки Сары Вовси (ее мужа-художника призвали в армию в 1942 г.): «Меня волнует завтра и особенно эта грязная ужасная осень. А мы без одежды почти и без обуви».; «...я купила нам кровать за 150 р., чтоб не спать больше на полу, и демисезонное одеяло». Ее страдания в Узбекистане с болеющей дочкой, попытка выехать к родным на Урал, смерть в дороге после путешествия в более чем 1 000 км не оставят читателя равнодушным. 

Блокаду Ленинграда отражают несколько источников. Дневник Виктора Житомирского не только о голоде, смертях, но и о силе духа ленинградцев. 

64-летний провизор И.-А.Даен в письме жене на идиш более подробно, чем в письмах детям на русском, описывает страдания ленинградцев в конце 41-го , но делает оптимистичный вывод: «Несмотря на это, все мужественны и сильны». В январе 42-го автор умер от голода. Ценны для истории и наблюдения журналиста Григория Рудина о Ленинграде осенью-зимой первого года войны в письмах жене: «Очень рекомендую прочесть в «Ком[сомольской] Правде» за 5 июля «Февральский дневник» - стихи Ольги Берггольц». 

Будущий известный советский футбольный арбитр Марк Рафалов нередко вспоминал о «футбольной закалке» и благодарил друга за присылку информации о ходе первенства Москвы по футболу: «Очень приятно на время погрузиться мыслями в «прекрасное далёко».

Уникальна переписка членов семьи Волович - проживавшей в Москве Мириам и ее брата, фронтовика Соломона, - с родственниками из Северной Ирландии, США, Южной Африки. Об участии членов семьи в войне в армии США сообщал их дядя из Ричмонда: «Мой сын в армии, он сражается в Германии. Надеюсь, он здоров. И моя старшая дочь Бейла тоже служит в добровольческом подразделении на флоте... А моя младшая дочь Маня Бася работает в госпитале».

Особо следует сказать о высоком интеллектуальном уровне некоторых авторов (Копелевы, Ц. Куников, Н. Цейтлин, М. Щварцман). Их документальное наследие – ценнейший источник о поколении, которое завоевало Победу. Во многих письмах говорится о прочитанных книгах , кино, театре, музыкальных произведениях. Наум Цейтлин в дневнике которого постоянные отсылки к литературным произведениям, в августе 1942 г. был удивлен тем, что не обнаружил книг в немецких блиндажах. Он же просил И. Эренбурга выслать ему одну из книг писателя: «Ваши статьи, товарищ Эренбург, не только увлекают, не только волнуют, будоражат мысль, зовут к священной мести. Они укрепляют в каждом из нас уверенность в себе, в силе своего оружия, в нерушимой прочности построенного нами общественного порядка, в правоте дела, за которое мы боремся, уверенность в победе!». 

Фронтовики размышляли не только о личном, но и самом важном для страны. Ц. Куников предлагал в письме сестре 29 июня 41-го: «Нужны сценарии коротких фильмов, статьи, показывающие звериное нутро гитлеровщины». Рядовой Матвей Шварцман летом 42-го размышлял: «Нас перед отсылкой на фронт подготовляли странными речами, что мы должны умереть за Родину. Похоронные речи здесь очень в моде. Никто, почему-то, не сказал, что Родина не умирать нас посылала, а побить немцев. Для этого у нас и людей хватает и техники. Нужно только уметь. Если будет необходимо, мы умрём, но нам необходимо победить немца, а это тяжелее, чем просто умереть». В. Житомирский обращался к взаимосвязи политике государства и войн: «Государства вооружаются только для нападения. Только слабая армия имеет задачей оборону. Но как только она станет сильнее других, она из оборонной силы превращается в нападающую, диктующую свои условия. Иначе быть не может в мире, где равновесие устанавливается вооруженной силой».

Находясь в пекле сражений и предчувствуя свою гибель, Матвей Шварцман просил жену: «Раиса! Какие бы изменения в твоей жизни не произошли бы или в моей, включая мою смерть, прошу сохранить мою диссертацию, отзывы и записи в тетрадях. Всегда за них отвечаешь. Мишка, если он благополучно вырастет, должен все мои заметки разобрать…это моё завещание».

О боевом пути авторов – в одном из писем В. Житомирского: «Проехали Румынию, частично Югославию, всю Венгрию от Сегеда до Шопрона и сегодня, пересев на машины, въехали в Австрию». О пребывании в Польше и Германии, взятии Берлина мы узнаем из писем ст. лейтенанта Лазаря Векслера. Ст. лейтенант Алексей Розенблюм утверждал: «Население нас всюду встречает дружно, с радостью как освободителей. Польский народ очень гостеприимный». 

У евреев - фронтовиков Победа действительно стала праздником со слезами на глазах. Эти чувства отражены в письме от 9 мая 45-го гв. лейтенанта Евно Горелика : «Утеряны самые близкие родные люди.. …мне очень часто при мысли о том, кого я найду на родине, аж страшно становится. Раньше все это не чувствовалось как сейчас, когда уже все кончено и предстоит скорое возвращение домой. Хотя и слово домой ведь тоже неправильно употребляю. Ведь его-то нет у меня». 

Разумеется, мы отразили далеко не все темы сборника (юмор, взаимоотношения с детьми, реакция на действия союзников, участие в боях, характеристика освобожденных стран и народов и др.). Надеемся, что каждый читатель найдет в нем что-то новое и важное для себя.

***

Мы благодарим всех, кто содействовал подготовке этой книги: прежде всего - родных и близких авторов писем и дневников; всех, кто передал нам подлинники и копии публикуемых документов. Этот выпуск посвящен памяти руководителя таганрогского отделения Центра «Холокост», бывшего малолетнего узника нацистских тюрем Т.М.Отерштейна, скончавшегося в этом году. Это его усилиями был создан мемориал памяти евреев Таганрога, а также первый в России памятник детям-жертвам Холокоста. 

 Илья Альтман, 9 мая 2021 г.