Продолжение. Начало в № 20 (79)
— Что-то случилось? — встревожено спросил Денис. И резко крутанул руль машины, объезжая покрытое панцирем существо — будто помесь черепахи с кошкой.
Мы неслись по спиральной дороге на вершину горы к монументу Point Udall — к самой крайней восточной точке Америки. Однако поездка, которую я с нетерпением ждала накануне, уже не радовала. Я кисло смотрела на волнистую линию пляжа, кусками абсолютно пустынного, на слепящий диск в небе и думала о том, что отпуск отравлен. Мой план вылечиться, возродиться из пепла наподобие Феникса развеялся в тот миг, когда был брошен с издёвкой мне в лицо стих Ницше — тот самый, которым я отразила в прошлом удар Сизифа. Состязаясь с ним в форуме, я не предполагала, что, стреляя цитатами, предсказывала своё будущее. “Цельный враг, приклеенный друг” — кого предпочтёшь? Враг последователен в своих действиях. Любви от него не ждёшь и от этого не падаешь в пропасть, как падаешь туда, когда предают близкие.
— Что с тобой? — повторил Денис.
— Ничего, просто жарковато сегодня.
Рассказывать не хотелось. Он никогда бы мне не поверил. Человеком он был рассудительным, доверявшим только науке и логике. Он не знал, что жизнь — это Эксперимент. О многом преждевременно было ему говорить. “Когда чего-то боишься, то мерещится бог знает что”, — рассмеялся бы он.
— Хочешь чего-нибудь холодненького? Можем заскочить купить, — предложил он. Его забота нередко провоцировала меня преувеличивать неважное самочувствие. Приятно, когда кто-то беспокоится о тебе, угадывает все твои желания. Тем более, если всю жизнь был этого лишён. Обручившись с Денисом, я перепрыгнула, как на шахматной доске, на другой квадрат — с чёрного на белый. Поменялось ли что-то от этой перестановки? Стояла-то я всё равно в центре клетки. Клетка — символ несвободы. Хорошо сказал Омар Хайям:
Мир я сравнил бы с шахматной доской.
То день, то ночь. А пешки? Мы с тобой.
Подвигают, притиснут и — побили.
И в тёмный ящик сунут на покой.
Хотя белый цвет квадрата давал надежду на лучшее. Обо мне, наконец, кто-то заботился. Ранее роль заботящегося выпадала на мою долю. Я защищала маму от издевательств отца, Марию — от Сизифа, Кирилла — от завистников, которые не могли смириться с его успехом.
Роль защитника выявила парадокс. Будучи человеком сильным, я попала в зависимость. Любовь сделала меня в чём-то безвольной. Поспорить бы со всеми философами мира! Сила человека не в глубине чувств, а в равнодушии. Любовь — наша ахиллесова пята. Мысли разъедали. Я понимала, что во мне говорят обида и боль. Глуша их, я взращивала в себе ожесточённость, хотя сознавала, что раны не этим лечатся.
— А вот и магазинчик, — сказал Денис, подъезжая к покосившейся дощатой лачуге.
Около входа сидел старый туземец с седыми червеобразными косичками на голове. Мода что ли такая на этом острове подражать облику Медузы? Он встал при нашем появлении и широко улыбнулся, демонстрируя несколько зубов, чередующихся, как клавиши рояля, с чёрными пустотами во рту.
— Мэм, сэр, прошу, — он галантно распахнул дверь, пропуская нас вперёд. Внутри помещения пахло чем-то протухшим. Коркой грязи покрыт был пол. Как в плохих фильмах ужасов, с потолка свисала вековая паутина. От духоты и вони началась головная боль, и я купила аспирин, хотя пожелтевшая коробка наводила на мысль, что срок годности таблеток давно истёк.
— Запейте, — услужливо протянул мне владелец магазина стакан с водой. Стакан был явно немыт, и я как можно вежливее, чтобы не обидеть старика, отказалась.
— Приехали к нам в отпуск? — завёл он от скуки беседу.
— Да, подумываем даже здесь обосноваться, — подхватил разговор Денис. Пока они болтали, я с интересом разглядывала стенные стеллажи, заставленные всем чем угодно: пакетами с чипсами, пачками сигарет, сладостями и сувенирами: брелками, безвкусными картинками, масками и даже российскими матрешками.
— Нравится? — подскочил ко мне владелец лавки. — Это наш местный художник делает. Он из России. Русских у нас всего двое на весь остров, и надо жe — оба художники.
— Моя невеста тоже русская, — не преминул тут же доложить ему Денис.
— Да неужто? В таком случае сам Бог велел вам купить одну из них. Всё ж таки соотечественник делал. Как они называются... матрийешки.
Он улыбнулся, согнув губы в скобку, и я вдруг заметила, что одна из масок была его портретом. Та же улыбка, то же коричневое, ссохшееся лицо, косички Медузы и плутоватые сливовые глаза. Не выискиваю ли я сходство там, где его нет? Видеть в любом совпадении тревожные знаки — довольно опасный симптом. Все маски на полке казались знакомыми. Карнавальные лица, среди которых я узнала Дениса и тех, с кем навечно была накрепко связана, несмотря на разрыв: Кирилла и Марию.
— Посмотри! — не удержалась я от восклицания.
— Что? — не понял Денис.
— Маски, вон там, на верхней полке!
— А-а... да, любопытно, — протянул он без всякого интереса.
— Тебя ничего не удивляет?
Хотела добавить: “Это же вылитый ты”, но, покосившись на старика, взиравшего на меня с хитрецой, остановилась.
— Это наши местные делают, — пояснил тот. Пододвинул лестницу с выпавшими через одну, как и его зубы, ступеньками. С удивительной для его возраста прыткостью взобрался наверх, снял с полки маску — двойника Дениса — и протянул мне.
— Дешевле нигде не найдёте, — начал он уговаривать.
— Взгляни, — обратилась я к Денису. Он равнодушно посмотрел и двинулся к холодильнику с прохладительными напитками.
— Завернуть? — не отставал владелец магазина.
Я повертела маску в руках и только решила, что вижу некий мираж, как бывало, когда сидела перед полотнами Марии, как вдруг мой взгляд зацепился за подпись автора на картонном подбородке. Знакомое до боли имя. От неожиданности я бросила маску на прилавок, будто ужаленная одной из многоножек, коими кишел весь остров.
— Что-то не в порядке, мэм? — участливо спросил владелец магазина.
Померещилась или нет насмешка в его голосе? Я пытливо на него посмотрела и увидела, что у него были разные, как у Булгаковского Мефистофеля, глаза. Один — безумный, сажевый с утонувшим в бездонной черноте зрачком. Второй — светло-сапфировый, зоркий, умный. Не была ли шарада с масками подготовлена к моему приходу? Хотя откуда этот сушёный, похожий на мумию старик мог знать, что мы окажемся на его улице и заскочим в его захудалый магазинчик? Объяснение этому могла быть только одно — Сизиф управлял мной, как марионеткой. Гипнотизировал, как Марию. Могло быть и другое, более правдоподобное объяснение, — постановка с масками была плодом моей мнительности.
— Чья это подпись? — спросила я.
— Какая подпись? — притворился он. Надел очки и медленно, коверкая буквы, прочёл имя моего бывшего мужа: — Кирилл Невезучий.
Забавные вещи вытворяет с нами судьба. Охваченная жаром любви — слепой и разрушительной, я прикрепила к себе чужую фамилию, бездумно взвалив на себя то будущее, которое она предрекала. В “невезучую” я превратилась в тот миг, когда обменялась с Кириллом обручальными кольцами. А, может, задолго до этого, в тот день, когда спланировано было это обречённое на развод замужество. Мой неудачный брак, как и остальные препятствия и беды, были частью Эксперимента. То, что наша жизнь — Эксперимент, я разгадала, к сожалению, не так давно. Если бы я докопалась до правды раньше, многое удалось бы предотвратить.
— Так это ж наш местный художник. Я поначалу подпись-то и не приметил, — сказал подозрительный старик. Недобро усмехнулся, и зашевелились на его голове косички-змеи.
— Как он выглядит? — спросила я в надежде, что за фамилией Невезучий ничего не кроется, кроме совпадения. Хотя я знала, что совпадения бывают редко.
— Как выглядит... полноватый такой мужчина лет пятидесяти. Вы что, с ним знакомы?
— Нет, встречала его однофамильца, вот и подумала, не он ли это.
— Видать запал в душу, коли забыть не можете, — распоясался он вконец.
— Ну что, поехали, — к моему облегчению прервал нас Денис. Он расплатился за покупки, и мы двинулись к двери.
— Удачной вам поездки! — крикнул нам вслед старик. — Поосторожнее там. Местечко это с монументом, прямо скажем, небезопасное. Престранные вещи там происходят.
“Откуда он знает, что мы туда едем?” — вздрогнула я.
Мы уселись в машину, и я спросила Дениса, не говорил ли он ему, куда мы направляемся.
— Не помню. Вроде не говорил, — произнёс Денис. Завёл машину и понёсся ракетой по кишкообразной узкой улочке. Он обожал бешеную скорость, что трудно было в нём заподозрить, глядя на его флегматичный вид, и носился по коридорам городка наперегонки с местными жителями — не меньшими лихачами. Невзирая на мою просьбу не рисковать, он круто повернул и едва не задел крылом оранжевый автомобиль-“жук”. Тот резко вильнул в сторону и, не сбавляя, как и Денис, скорости, полетел дальше. “Have a nice day!” — пожелала нам надпись на его заднем стекле.
Запахи, вкус, цвет часто опрокидывали в прошлое. Тотчас припомнилось, как Мария мечтала о таком же солнечном, озарявшем улицы автомобиле. “Хочу крошечную машинку и весёленькую, как игрушка”, — мечтала она. “Не боишься, что на каждом углу полицейские будут останавливать? Яркая машина бросается в глаза”, — отговаривала я. “Так это ж здорово, если остановят. Обожаю американских полицейских. У них такой геройский вид. В мужчине должна чувствоваться сила”... Воистину противоречива человеческая природа. Мария жаждала одного, а выбрала другого — не мужественного защитника, а мошенника. В том, что Сизиф (так я окрестила её избранника) был жуликом, я убедилась довольно быстро. “Остановись! — обрубила я опять себя. — Забудь. Твоя помощь ей уже не нужна. Не она ли тебе сказала, что дружбе конец?”
— Ну, как головная боль? Полегчало? — спросил Денис. И, выехав из сердцевины городка, мы взвились на вершину горы, где стоял монумент.
— Полегчало, — кивнула я, любуясь им — то, что я всегда делала, когда он вёл машину. Скорость пробуждала в нём того самого бесстрашного героя, о котором когда-то мечтала Мария. Его глаза горели азартом, выпрямлялись плечи, окрашивалось мужеством лицо. За рулём в нём просыпался человек, о существовании которого мало кто знал — игрок, не способный прожить без риска. “Позаниматься бы с ним на такой скорости любовью”, — подумала я. Представляя, в каких неожиданных местах мы могли бы этому предаться, я очутилась в одном из дешёвых злачных мотелей, рассыпанных по острову, куда, не имея сил ждать, затащила в уме Дениса. Он в нетерпении сорвал с меня майку, шорты и...
— Приехали, — прервал он.
Пока я, подавляя в себе ту бурю чувств и желаний, от которых приехала лечиться на этот остров, выбиралась из машины, он внимательно смотрел на меня. Не проник ли он в мою фантазию? Любовь развивает умение читать мысли любимых. А если проник, почему не развернулся и не влетел с той же самолётной скоростью в джунгли, где притаился среди лиан мотель с искушавшим названием “Жаркие ночи”? Значит, не проник. И это только к лучшему. Если бы оказались мы в незабываемых “Жарких ночах”, то я опять перестала бы принадлежать себе. Этого я не могла себе позволить. Наслаждения ничего не приносят, кроме страданий. Правы буддисты: заглушишь желания — устранишь боль. Прошлое убило во мне желание любить. “Убило ли?” — всё чаще и чаще спрашивала я себя, когда смотрела на Дениса.
Я вышла из машины и, жмурясь от потока солнца, от которого не спасали ни широкополая шляпа, ни тёмные очки, подошла к бетонному барьеру, окружавшему площадку с Point Udall. Глянула вниз, где торчали в пропасти осколки скал, белела полоска дикого пляжа, плыло на волнах к горизонту стадо “барашков”. Отчего-то стало не по себе. “Местечко там небезопасное”, — припомнилось предостережение странного старика.
Безлюдность. Отсутствие звуков, утонувших в шуме ветра и океана. Ощущение оторванности от всего мира, будто гора с монументом находилась в ином измерении. Всё это обостряло слух и зрение, как в ожидании боя во время затишья.
— Не двигайся. Отличный получится портрет, — велел Денис. Пока я глазела по сторонам, он извлёк фотоаппарат, и, пользуясь моей рассеянностью, быстренько сделал десятка два снимков. Снимать меня он обожал. Несмотря на мои запреты, подстерегал меня в самых неподходящих для съёмок местах. Когда я возилась на кухне. Когда, отдыхая, лежала в траве на заднем дворе. Когда искала уединения. “Ты ничего не понимаешь, — убеждал он, — лучше всего ты выглядишь, когда думаешь, что тебя никто не видит”. И я не объясняла, что избегала фотографироваться по другой причине. Снимки выявляют в людях то, что скрывается в жизни за фасадом болтовни. Фотографии обнажали мою суть, как и его — о чём он не догадывался. В жизни он казался мягким, добродушным, податливым. На фотографиях же получался таким, каким был в действительности — твёрдым и непреклонным.
— Теперь повернись... вот так, здорово... теперь чуть-чуть в сторону... облокотись о барьер... вот так, молодец, отлично, — командовал он, утомляя меня съёмкой.
Я встала, как он просил. Расслабилась, повинуясь его приказу не быть деревянной. Уронила взгляд на барьер.
— Ну, что такое? Так хорошо стояла, — разочарованно протянул Денис, когда я испуганно дёрнулась. — Что ты там увидела? Скорпиона?
— Посмотри, — сказала я. Не скорпиона я увидела, а серебряный браслет — цепочку из миниатюрных троек и нулей, когда-то обвивавшую запястье Марии. Мой подарок на её тридцатилетие в прошлом году.
— Кто-то забыл, — произнёс Денис, равнодушно глянув на находку.
— Никто не забыл. Это нарочно здесь оставили, — выпалила я, запоздало сообразив, что следовало смолчать. Приоткрывая один секрет, невольно раскрываешь и остальные.
— О чём ты? — не понял он.
Пока я размышляла, не посчитает ли он меня сумасшедшей, если всё ему расскажу, раздался визг шин и на площадку влетел знакомый оранжевый автомобиль-жук. Он лихо объехал памятник и резко затормозил в метре от нас.
— Hi! — ослепил нас американской улыбкой его владелец — широкоплечий актёрской внешности молодой человек. Тот самый типаж, от которого я шарахалась после развода с Кириллом. Восемь лет брака научили меня видеть некрасивость в красоте и, наоборот, красоту в некрасивости. До сих пор было тяжело вспоминать, как, поигрывая мускулами плеч, перекатывавшимися под кожей бейсбольными шарами, Кирилл прохаживался по улицам Далласа. Знали бы наивные женщины, воровавшие его у меня восторженными взглядами, что красота мужчины не в этом! Знали бы они, что, принадлежа им всем, он никому не принадлежал. Одно время я несправедливо винила их всех в его неверности. “Нельзя украсть того, кто не хочет быть украденным”, — говорила я себе позже.
— Hi! — откликнулись мы. Я — в уверенности, что нам попадёт за неосмотрительность на дорогах, а Денис удивляясь, что опять столкнулись спустя полчаса.
— Вы случайно не видели здесь браслет? — спросил незнакомец.
— Да, вон там, — кивнул Денис в сторону находки.
— Вот спасибо, — рассыпался тот в благодарностях, — а я весь остров исколесил. Вот жена обрадуется. — Прищурился, вдруг узнав нас, и весело присвистнул: — А это случайно не вы меня чуть не сбили?
— Да, я, — признался Денис, — ради Бога, простите. Улицы здесь, сами знаете, жуть какие узкие. Столкновений трудно избежать.
— Знаю. Сам не раз на других наскакивал. Здесь все носятся сломя голову. Ну ладно, я поехал, а то жена заждалась. Ещё раз спасибо, — попрощался и прыгнул в машину.
— Вы забыли браслет! — крикнул Денис.
— Нет, не забыл, это вам на память, — улыбнулся тот. Проткнул меня мефистофельским взглядом и укатил.
— Бывают же на свете чудаки, — пожал плечами Денис. — Оставим браслет здесь, он позже за ним вернётся.
— Он не вернётся, — сказала я. Взяла браслет, внимательно рассмотрела каждый штрих и, убедившись, что меня не обманывает зрение, бросила в сумку. Память о Марии заглушила здравый смысл — вещи, хранившие прикосновение рук Сизифа, были небезопасны, как и он сам. То, что это было его проделкой, я не сомневалась. Мучило одно — знала ли об этом Мария, добровольно ли она отдала ему мой подарок, позволяя глумиться надо мной?
— Зачем тебе это? — удивился Денис. — Лучше заедем в магазин и купим новенький.
— Не надо. Давай вернёмся в гостиницу. Мне надо кое-что тебе рассказать.
И вдруг сообразила, что завтра 10 июля — день, с чего всё началось прошлым летом.
Добавить комментарий