Существует ли рай? О посмертном воздаянии праведникам в христианстве, а точнее — о его отсутствии

Молодой историк культуры и религиовед Павел Бычков, сын известного нашим читателям постоянного автора и члена редколлегии журнала Сергея Бычкова, размышляет об одном из самых жгучих вопросов не только отдельной религии – всего мировоззрения человека. 

 Статья полемическая, вызывающая вопросы... Но ведь на то и молодость, чтобы формулировать новые смыслы или возвращать нас к утерянным... 

Несколько слов вначале

Меня уже достаточно давно раздражает антихристианская полемика, которая концентрирует свое внимание на том, что суть христианства сводится к обеспечению верующим место в раю. Начиная с марксистско-руссоистской сентенции об «опиуме для народа» и заканчивая новомодными теориями о «пустынных религиях» норвежских язычников и орегонских псевдофилософов, все повторяют одну и ту же неглубокую и в корне неверную мысль, лучше всего сформулированную еще одним «великим философом» — Лениным: «Того, кто всю жизнь работает и нуждается, религия учит смирению и терпению в земной жизни, утешая надеждой на небесную награду». На самом деле настоящему христианину абсолютно безразлично, существует ли рай или нет. Ему абсолютно безразлично отпоют ли его после смерти, отслужат ли сорокоуст, похоронят ли или кремируют. Более того, никакого рая ему никто и никогда не обещал — даже в синодальном переводе Библии это слово во всех 77 книгах фигурирует всего три (!) раза. Да, христиане веруют в бессмертие души, об аде в Евангелии тоже много интересного сказано — но у меня для вас есть новость: если вы остаетесь верующим только из опасения попасть в ад, то вы ужасный человек и вообще не христианин. Но обо всем по порядку.

Смерть и религия

Религия возникла по всей видимости именно в связи с вопросом о посмертном существовании, который беспокоил первобытных людей верхнего палеолита. Археологи, обнаружив захоронения кроманьонцев (ок. 40 тыс. лет до н.э.), выявили следы охры, которой те покрывали тела умерших. Это считается первыми знаками религиозных ритуалов в истории — однако не следует забывать, что христиане в основном являются сторонниками прамонотеистической концепции и убеждены, что до грехопадения, до появления языческих верований человек жил в согласии с Богом. Как пишет в своей книге «Магизм и единобожие» Александр Мень, в период этого гармонического сосуществования человека и Бога никакой религии и не требовалось, ибо не было разрыва и не требовалось инструментов для преодоления этого разрыва. 

Таким образом, обряды захоронения кроманьонцев являют уже следующую ступень — магическую, то есть попытку воздействия на мир нематериальный с целью обеспечить себе благополучное посмертное существование. Эту тенденцию можно наблюдать на протяжении многих последующих тысячелетий — это и захоронения шумерских царей и египетских фараонов со всей мебелью, утварью, слугами и домашним скотом, курганы скандинавских конунгов и даже современные цыганские похороны с закапыванием кроватей и шкафов. Бардо Тхёдол, один из текстов тибетского буддизма, читался над телом умершего с той же целью помочь душе сориентироваться в загробном мире и защититься от злых духов необходимыми магическими формулами.

Но христианство порывает со всеми подобными религиозными традициями. Христос напрямую говорит, что никакие обрядовые и ритуальные действия не помогут спастись от расплаты за собственные грехи: «Горе вам, законоучители и фарисеи, лицемеры! Потому что вы отдаёте десятую часть урожая укропа, мяты и тмина Богу, но пренебрегаете более важными учениями закона: справедливостью, милосердием и преданностью. Вам не избежать осуждения в аду!» (Мф 23:23-33). Таким образом, единственное, что действительно имеет значение — те действия, которые христианин совершил в своей жизни. Более того, эгоистичная забота о своем собственном спасении — это не идеал и не цель христианского существования, а уклонение от учения Христа: «ибо кто хочет душу (жизнь) свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф 16:25).

К несчастью, языческие воззрения на протяжении истории стремились внедряться в авраамические религии, и христианство не стало здесь исключением. Несмотря на то, что с первоапостольских времен со смертью не было связано ни одного церковного таинства, постепенно вырос целый комплекс обрядов — отпевание, погребение, панихида, сорокоуст. Многим, незнакомым с христианским вероучением, кажется, что, совершая все эти требы, они обеспечат своему почившему родственнику райское блаженство.

А что же с раем? Разве Царствие Небесное — не об этом?

Как я уже упоминал, слово рай встречается в синодальном переводе три раза — например, в книге пророка Исаии он синонимичен эдемскому саду: «Так, Господь утешит Сион, утешит все развалины его и сделает пустыни его, как рай, и степь его, как сад Господа» (Ис 51:3). Эдемский сад — это некое место, где были сотворены Адам и Ева и которое они покинули вследствие грехопадения. 

Это аллегория Золотого века, когда человек жил в гармонии с Богом. Даже само слово «рай» (вырай, вырей, ирий), в старославянской и древнерусской лексике имеет языческую этимологию — это потусторонний мир, вечнозеленая страна из славянского фольклора, куда улетают на зимовье птицы («како птица небесные из ирья» пишет в конце XI в. Владимир Мономах). Греческое и латинское слово парадиз (παράδεισος) также имеет языческие коннотации, связанные с Елисейскими полями и Островами блаженных. Большая часть народной символики, связываемой с раем, черпается либо из языческой традиции, либо из соседствующей исламской, либо из образа Эдема. Апостол Павел же уклончиво говорит о том, что «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило на сердце человеку, что приготовил Бог любящим его» (1 Кор. 2:9).

Термин «Царствие Божие/Царствие Небесное» в Евангелии очень часто выступает синонимом не локации, не потустороннего мира, а некоей временной протяженности, в частности — пребывания Бога среди людей. Иоанн Креститель говорит о том, что «приблизилось Царство Небесное» (Мф. 3:1), Иисус говорит, что «есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие» (Мк. 9:1). Еще Царствие — это некая истина, что-то нематериальное, но существующее в сердцах и душах верующих:

• «Не придёт Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:20)

• «Ибо Царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир, и радость во Святом Духе» (Рим. 14:17)

Таким образом, Царствие Божие — это не садик с ручьями и пальмами, где души умерших в виде ангелочков летают с арфами в руках, ничего не делая и развлекаясь, а вера и праведная жизнь по евангельским принципам. В принципе все учение о посмертном существовании можно разделить на две категории — бытие с Богом и вне Его, что и является адом. Никакого намека на райские блаженства и беспечное отдохновение мы не найдем, сколько не ищи. Более того, христианство не обещает своим последователям ничего, кроме креста и Голгофы. Куда последовал Христос после смерти? Как ни парадоксально — в ад. Почему же грешный человек думает, что пост и походы в церковь обеспечат ему нечто иное?

Конечно, я не первый, кого посещали подобные мысли. Разве отсутствие рая способно сподвигнуть христианина отказаться от своей веры? Разве новость о том, что Второе Пришествие не состоится и что этот мир не будет спасен, лишит смысла евангельскую проповедь? 

Очень созвучными мне кажутся слова Достоевского, которые он написал в письме Фонвизиной в 1854 г.: «Нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной». А еще точнее сказал Клайв Льюис в своих «Письмах к Малькольму», словами которого я и завершу эту заметку: «Ты знаешь мою историю. Ты знаешь, почему я не боюсь, что меня завлекли в христианство надеждой на вечную жизнь. В Бога я уверовал раньше, чем в рай. И даже теперь — допустим невозможное — если Его, несомненно Его голос скажет мне: «Они тебя обманули. Ничего такого Я сделать для вас не могу. Моя долгая борьба со слепыми силами подходит к концу. Я умираю, дети. Пора опустить занавес», — изменим ли мы Ему? Разве мы не ответим, как викинг: “Великаны и тролли побеждают. Умрем же на правой стороне вместе с Одином”?».