В этом повествовании я расскажу о человеке, совершенно не претендовавшем на роль проповедника и морализатора, скорее – о размышлявшем, углублённом в себя, неизменно поступавшем согласно раз и навсегда выбранным им моральным правилам, необычном и очень интересном – по крайней мере, на мой взгляд.
Учебный год седьмого класса я начал в Одессе, в новой для меня школе. Соседом по парте оказался невысокий худощавый мальчик с тонкими чертами лица. Сейчас я назвал бы их аскетичными, даже иконописными, но тогда, естественно, такие слова были мне незнакомы.
«Привет, я Гарик, – сказал он. – А как тебя зовут? Не стесняйся, ребята у нас хорошие». Действительно, освоился я в классе довольно быстро, с большинством мальчиков (тогда обучение было ещё раздельным) сложились на всю жизнь тёплые, приятельские отношения, а двое из них, Марк и Гарик, стали моими очень близкими друзьями – и тоже практически на всю жизнь, хоть и с вынужденными многолетними перерывами.
Гарик оказался очень живым, подвижным, энергичным – несмотря на совсем небольшой рост, он даже успешно играл в баскетбол. Был доброжелательным, контактным, как правило, не вступал в споры и запальчивые выяснения отношений, что часто бывает в переходном возрасте. Из школьных предметов особенно интересовался историей. С взрослением у него всё чаще стала проявляться задумчивость, углублённость в какие-то свои мысли; в такие моменты он не очень охотно вступал в разговор.
А потом это проходило и он снова становился обычным мальчишкой – контактным, с хорошим юмором. Примером такого сочетания углублённости и нормального мальчишества может служить случай, описанный нашим одноклассником В. Тайхом; приведу его в сокращении: «Самым большим преступлением перед историей (с точки зрения её учителя Серафимы Исаевны – М.Г.) было заниматься на уроках истории посторонним делом, например, математикой или химией к следующему уроку. Это приводило С. И. в исступление. Острым глазом заметив нарушителя, она, рассказывая что-то отвлекающее, подкрадывалась – и коршуном бросалась, выхватывая из парты постороннюю тетрадь или книгу. Наказание следовало неотвратимо.
Вот тут за дело взялся профессионал – Гарик. Он двумя руками держал книгу под партой, украдкой в неё заглядывал, лицо его было непроницаемым. С. И. излагала новую тему и, отводя глаза, постепенно приближалась к цели. Вот она на финишной прямой. Класс замер. Сидящий рядом с ним Миша Гаузнер начал легонько локтем подталкивать его, как бы сигнализируя: «шухер» и ещё больше подогревая Серафиму Исаевну. Вот мощный кошачий рывок! Но не мышь в когтях у кошки, а… учебник истории! Класс содрогнулся от хохота! С.И. не верила своим глазам. Повертела книгу, наконец овладела и собой, и положением: «Я должна бы тебя наказать, но…один – ноль в твою пользу!»
Учился Гарик хорошо. По складу личности он был, конечно, гуманитарием, но с удовольствием решал математические задачи, особенно те, что требовали логического мышления. Надо сказать, что, вопреки установившемуся общему мнению, наш учитель математики Арон Евсеевич Рашковский привил вкус к этой науке подавляющему большинству в классе, заразил нас духом соревнования; каждый радовался, когда удавалось решить задачу более простым либо оригинальным способом. Так что Гарик не был исключением и иногда предлагал нетривиальные решения, хоть и не всегда самые простые.
После окончания школы он поступил в строительный институт. Вряд ли Гарик с детства мечтал познать тайны кирпичной кладки или устройства фундаментов, но инженером-строителем стал хорошим. Отработав по распределению в Сибири, вернулся в родной город и начал работать по специальности.
Практически всё свободное время он стал проводить в новом, не известном нам круге знакомых, но в эту свою отдельную жизнь нас не вводил. Мы с другом, о котором я упомянул раньше, встречались с Гариком довольно редко и, как говорится, в душу не лезли.
Однажды по какому-то поводу зашёл у нас разговор о религии – для нас, воспитанных в совершенно атеистическом духе, тогда достаточно абстрактный. И вдруг Гарик сказал:
– Со временем вы сами придёте к идее Бога, к религии.
– К какой именно?
– Это принципиального значения не имеет, ребята, Бог един. Для начала прочитайте «Пятикнижие Моисея» в Ветхом Завете, и при желании продолжим.
Тогда у нас такого желания не возникло. А через несколько лет Гарик сказал:
– Я уезжаю в Москву.
– Зачем?
– Попробую продолжить там образование.
Оказалось, что он поступил в Московскую высшую духовную академию в Загорске (ныне Сергиев Посад). О трудностях при поступлении – с такой внешностью и фамилией Лорбер – Гарик не рассказывал, можно было лишь догадываться. Первый год от него практически не было вестей. Приехав летом на каникулы, он очень скупо, почти односложно отвечал на наши вопросы, и мы поняли, что проявлять излишнее любопытство не следует.
Увидев Гарика, приехавшего на каникулы после второго курса, мы испугались. Его худоба и аскетичность нас давно не удивляли, но тогда на бледном до голубизны лице с почти бесцветными губами жили только глаза. На наши вопросы о самочувствии он совершенно спокойно ответил: «Наверное, Господь скоро призовёт меня к себе». После более подробных расспросов Гарик нехотя сказал, что испытывает постоянную боль в желудке; по-видимому, это опухоль. От предложения обследоваться у специалистов категорически отказался: «На всё Господня воля».
Естественно, мы не могли с этим смириться и организовали консультацию у одного из лучших гастроэнтерологов города, выпускника нашей школы, хорошо помнившего Гарика. Уговорить его воспользоваться этой возможностью было непросто, но всё же обследование и консультация состоялись. В результате оказалось, что никакой опухоли у Гарика нет, но есть крайне запущенный гастрит.
Стало ясно, что грубая пища, посты и суровый, практически монашеский режим в данном случае губителен. Пройдя серьёзный курс лечения и получив строгие медицинские рекомендации, Гарик вернулся в академию с твёрдым намерением продолжать занятия.
Видимо, его руководители, узнав о происшедшем, оказались разумнее Гарика и отчислили его по состоянию здоровья. Вернувшись домой, он решил не продолжать работать по инженерной специальности и поступил библиотекарем в местную семинарию. Начался период, определивший всю его последующую жизнь.
Навещая довольно редко, обычно вечером, Гарика дома, я всегда видел одну и ту же картину – верхний свет выключен, на письменном столе, освещённом лампой с зеленоватым абажуром, много книг и рукопись, над которой он работает. От разговоров о предмете своих занятий он вежливо, но достаточно твёрдо уходил. Из отрывочной информации, которую Гарик редко и скупо озвучивал (а я не считал возможным более подробно расспрашивать), создавалось впечатление, что он пишет серьёзную богословскую работу. Изредка удавалось уговорить его выйти погулять и пообщаться, но чаще он извинялся и тактично отказывался.
Гарик никогда не был женат, не встречался с девушками, не участвовал в наших дружеских встречах и вечеринках, жил вдвоём с мамой. При этом в общении с приятными ему людьми с удовольствием поддерживал разговор, неизменно бывал доброжелателен, а иногда весел и остроумен. Так продолжалось несколько лет.
В середине семидесятых он одним из первых моих одноклассников уехал в Израиль – и исчез на почти два десятка лет. Случайно нам стало известно, что Гарик живёт нормально, по-прежнему вместе с мамой, работает по своей специальности. Нам он за это время не писал ни разу.
Наконец, в начале девяностых его встретил там наш одноклассник и, ссылаясь на неоднократные недоуменные беседы о нём с нами, попросил написать кому-нибудь из нас. Через некоторое время мы получили от него письмо. Оказывается, Гарик все годы был уверен, что переписка с заграницей принесёт нам большие неприятности и, оберегая нас, не считал возможным это допустить. Так завязалась наша подробная переписка.
Во второй половине девяностых моя жена и я побывали в Израиле. Естественно, связались с Гариком по телефону, сообщили о месте своего пребывания, и в ближайший выходной он приехал к нам. Проговорили целый день. Когда он узнал, что мы уже успели побывать на автобусной экскурсии, во время которой жене стало плохо (именно тогда выяснилось, что она по состоянию здоровья не переносила автобусные поездки), он вынул из бумажника все имевшиеся там деньги и категорически попросил нас перемещаться по стране, включая самые дальние поездки, только на такси; никакие возражения не принимались.
Из рассказа Гарика мы узнали, что он много лет руководит строительно-дорожным департаментом мэрии одного из городов, живёт по-прежнему с мамой, а в выходные дни продолжает работать в двух серьёзных библиотеках – Русской православной миссии в Иерусалиме и православного монастыря в городе, где он живёт. О тематике работы сказал, что она – продолжение начатой много лет назад.
Через несколько лет заболела его мама. Гарик перестал работать, организовал максимально возможную заботу о ней дома, а когда это стало невозможным – поместил мать в самый лучший дом престарелых, где были обеспечены хороший уход и медицинское обслуживание. При этом он приходил к матери три раза в день: утром помогал ей умываться, кормил и, если позволяла погода, вывозил в сад на прогулку; днём кормил обедом и беседовал с ней на террасе; вечером опять кормил и снова вывозил в сад.
Однажды в телефонном разговоре я спросил его:
– Ты так часто бываешь у мамы потому, что не доверяешь персоналу?
– Прежде всего потому, что это общение в любой день может закончиться.
После смерти мамы Гарик впервые за тридцать лет приехал к нам. На второй день, когда моя жена ушла на работу, он попросил меня связать его по телефону с главой одесской епархии Митрополитом Агафангелом. Я с изумлением посмотрел на него – уж очень неожиданной была просьба об общении на таком уровне! Соединился с Епархиальной канцелярией и услышал такой разговор:
– Пожалуйста, дайте трубку клирику Его Преосвященства.
– …
– Передайте Его Преосвященству, что его просит взять трубку Георгий Ефимович Лорбер.
Прошло несколько минут, и я услышал:
– Да, Ваше Преосвященство, это Георгий Ефимович. Да, я приехал. С удовольствием. Когда Вам удобно? Завтра? В котором часу? В 12? – он вопросительно посмотрел на меня, я кивнул. – Вполне. Нет, спасибо, меня привезёт мой друг на машине. Надеюсь. До встречи.
Положив трубку, спросил:
– Тебя не затруднит подождать в саду монастыря час; думаю, не больше? Там очень красиво, погуляешь, почитаешь книжку. Если ты занят, я обратно доберусь сам.
Естественно, я подтвердил согласие. За 15 минут до назначенного времени мы были у входа в резиденцию. Как и предполагалось, Гарик вышел примерно через час в сопровождении самого Митрополита, который проводил его до выхода и распрощался.
В машине я спросил, чем был вызван столь уважительный приём на таком высоком уровне.
– Когда я работал в библиотеке семинарии, её ректором был архимандрит Агафангел (Саввин) – теперешний Митрополит. Мы с ним и ещё одним преподавателем, крупным богословом, вели втроём долгие и весьма интересные дискуссии.
– Удивительно, что он через тридцать лет это не забыл.
– Меня это не удивляет, у него до сих пор прекрасная память, это проявилось и во время нашей сегодняшней беседы.
Больше мы с Гариком на эту тему не говорили. Потом с удовольствием встретились с оставшимися в городе одноклассниками – «бойцы вспоминали минувшие дни», гуляли по городу. В последующие годы Гарик ещё дважды приезжал в Одессу летом, когда в Израиле особенно жарко.
Как у всех пожилых людей, у него были проблемы со здоровьем, но Гарик, продолжая жить один, с ними справлялся. Ему установили два стента в коронарные артерии, провели операцию на сосудах ног, и он подолгу гулял вдоль моря.
Однажды после заката солнца Гарик, как обычно, пришёл на пляж, закатал брюки, зашёл по колено в воду, полюбовался видом вечереющего спокойного моря и упал лицом вниз. Когда к нему подбежали, он уже был мёртв. Потом стало известно, что он умер во время падения.
Говорят, что такой смертью умирают праведники.
А теперь – важное продолжение темы этого очерка. Хочу заранее предварить возможные радикальные и бескомпромиссные утверждения о том, что родившийся евреем не имеет права становиться христианином. Приверженцы этого тезиса приводят обычно в качестве негативных примеров имена О. Мандельштама, Н. Коржавина, Э. Неизвестного, А. Галича, Л. Улицкой, К. Райкина и других, называя их предателями еврейского народа и чуть ли не проклиная.
Ни в коем случае не считая себя знатоком проблемы, хочу высказать своё собственное мнение. Человеку от рождения дана свобода воли, свобода выбора. И если он в результате этого внутреннего выбора не стал причинять вред другим людям, не изменил самому себе, то этот выбор – его личное дело. Предателем-отступником, да и то с некоторыми оговорками, можно считать религиозного иудея, сменившего свою собственную веру на христианство.
А если человек обрёл для себя Бога, впервые приобщившись к религии – так случилось – в виде христианства, и стал ещё более осознанно, чем раньше, следовать десяти заповедям, изложенным в Торе (впоследствии названной христианами Ветхим Заветом), он никого не предавал. В этом смысле он не имеет ни перед кем моральных обязательств, и единственный критерий оценки его как личности – поступки по отношению к другим людям.
Мой друг был по-настоящему добрым человеком; он всегда был склонен помочь и, скорее, простить, чем осудить, а намеренно навредить было для него недопустимо.
Не с целью оправдания (он, на мой взгляд, в этом не нуждается), попытаюсь предположить объяснение его приходу к христианству. Гарик, как и практически все мы в те годы, рос и формировался в духе атеизма. Вероятно, в его приходе к Богу сыграли роль люди, ставшие для него моральными авторитетами и передавшие ему свои убеждения, созвучные его внутренним установкам.
В реальных условиях 60-х годов общение с умными людьми, обладавшими неведомыми для Гарика ранее знаниями и убеждёнными сторонниками веры в Бога, а также доступ к религиозной литературе были реальны для него лишь в рамках христианства. Приведу слова физика Юрия Дегена: «Если моя вера (в Бога – М.Г.) и толкала меня к какой-либо религии, то лишь к единственной более или менее доступной [тогда] в моём окружении – православному христианству». Справедливости ради нужно сказать, что Ю. Деген впоследствии, переехав в Израиль, стал исповедывать не христианство, а иудаизм, но приведенные его слова в той или иной мере помогают объяснить искренние побуждения моего друга.
Приобщившись к религии и проникнувшись моральными принципами христианства, Гарик самому себе не изменял и не противоречил. Именно об этом свидетельствует его слова, ставшие названием этого очерка.
Добавить комментарий