Дядя Натан. Из цикла "Братская, 3" 

Давид Кладницкий (1934-2016) был талантливый инженер, рассказчик, автор и просто талантливый во всем человек. Он был другом нашей семьи. Долгие годы Давид возглавлял конструкторское бюро одного из крупнейших оборонных заводов города Киева. Выйдя на пенсию, он занялся любимым делом. Давид писал рассказы, повести, стихи. Первые его рассказы были опубликованы в газете "Наша страна", Тель-Авив, в 1993 и 1994 годах. Затем последовали публикации в журнале "Зеркало", Сент-Пол, США, в газете "Реклама", Чикаго, США, на сайте Проза..ру и некоторых других русскоязычных изданиях. Один из своих новых рассказов, «Дядя Натан», Давид прислал мне из Киева в Америку с просьбой послать его в американский русско-язычный журнал. К сожалению, письмо с вложенной в него рукописью затерялось, однако недавно я его обнаружил среди своих бумаг. Надеюсь, что редакция «Чайки с вниманием отнесется к произведению моего покойного друга. 

Михаил Шапиро (Вашингтон)

Во двор вошел военный - высокий русоволосый мужчина с удивительными васильковыми глазами. В его петлицах была артиллерийская эмблема - такая, как у моего папы, когда он надевал военную форму, и удлиненный рубиновый прямоугольник - у папы было два кубика. Он остановился, разглядывая двор. Мы прервали игру в "жмурки" и окружили его. 

— Капитан, — с уважением сказал Нёмка Моргулис, он всё знал.

— Дядя, а вы капитан? — спросила для проверки недоверчивая Любка. 

— Конечно, капитан, — согласился военный, — где здесь третья квартира?

 — Это к нему, — с завистью показали на меня Нёмка Моргулис и Колька Гончаренко. 

Мама и бабушка сидели на веранде и перебирали маленькие краснощекие яблочки для варенья. Они назывались "райскими". 

— Добрый день, хозяюшки. Бог вам в помощь, — сказал с улыбкой капитан, — прибыл пароходом. Не дадите ли солдатику попить? 

Бабушка встрепенулась. Напоить да накормить человека она считала первейшим своим долгом. И не имело значения, кто этот человек. 

— Заходите в дом, — пригласила бабушка.

Капитан снял фуражку и последовал за ней. 

— Знаете что?! У меня в термосе горячий напиток. С шиповником. Кисленький. Это то, что вам нужно утоляет жажду и очень полезный. 

Она налила напиток в стакан. Капитан отпил немного, поджал губы и закачал головой в знак восхищения. 

— Вы делаете напиток, как моя мама... 

Это было точное попадание. Бабушка просияла. 

— Знаете что! — сказала она, — скоро придет с работы муж и зять, и мы вместе поужинаем. Они уже должны быть... 

И закричала на капитана: — Слушать не хочу! Что значит вы сыты? У вас еще есть время проголодаться... Вы меня поняли?! 

— Так точно! — подчинился капитан. 

Мама занесла на кухню медный таз с "райскими" яблочками. 

— Мама у нас - командир, — сказала она капитану, — не пререкайтесь: загремите на гауптвахту... 

— На командира дивизиона тянет элементарно. А, может быть и выше ... Меня зовут Натан, а вас? 

— Аня...

— Очень приятно. Анна - красивое имя. А как величать вашу маму?

 — Зовите: тетя Геня. 

— А меня зовут Давид, — сказал я. 

— Чтобы стать Давидом, нужно тебе еще расти и расти, — сказала мама. 

— Он у нас Дуда... 

Бабушка любила угощать, и когда в доме появлялся гость, для нее бы праздник. Праздник начинался с того, что она брала свечу и спускалась в погреб. Обычно ее кто-нибудь сопровождал. На этот раз ее сопровождал капитан, которого я стал называть дядей Натаном. Когда дядя Натан с бабушкой пришли, папа, голый по пояс, умывался. Согнувшись над кухонной раковиной, он, пофыркивая, смывал мыльную пену. Мама стояла рядом, держала наготове полотенце. Дядя Натан поставил на стол миску с квашеной капустой, маринованными грибами и солеными огурцами, забрал у мамы полотенце и терпеливо стал ждать, когда папа закончит водные процедуры. Мама с недоумением посматривала на него. Папа в последний раз крякнул, нехотя расставаясь с освежающей струей воды, и взял полотенце из рук дяди Натана. В следующее мгновение он замер от удивления, рассматривая нашего гостя. Брови полезли вверх, глаза округлились. 

— Ну, и что дальше? — весело спросил дядя Натан. Папа запинаясь, сказал: 

— На… Нa - тан… И они обнялись. Натан, черт бы тебя побрал! Сколько же мы не виделись с тобой? Две вечности... Это как минимум.

Они уединились в нашей комнате. Дверь была приоткрытой, и я слышал отрывки их разговора. Они долго вспоминали сослуживцев. Потом папа достал фотографию выпускников командирских курсов, поднял белые бумажки, закрывавшие некоторые портреты. 

— Самые умные и талантливые, — говорил он. Не слишком ли много агентов иностранных разведок? Только в нашей группе трое... 

— Толя, ты не знаешь, их засылают дивизиями, — иронизировал дядя Натан. 

Нас позвали к столу. Бабушка с пониманием отнеслась к встрече старых друзей и поставила на стол большую бутылку с лучшей своей наливкой. Дядя Натан, в свою очередь, тоже с пониманием отнесся к жесту бабушки, вынул из полевой сумки и поставил на стол бутылку водки. Мама и бабушка суетились возле стола, заполняя его закусками. Я любил застолье. Мне передалось радостное возбуждение взрослых, и я пьянел от него. За столом все становились добрее и снисходительнее, и мне можно было позже ложиться спать. Я мог уединиться под деревянной крышей стола со стенами из частокола ног сидящих за столом, ножек стульев и свисающим пологом скатерти. Мне представлялось, что я пробрался во вражеский штаб и, сидя под столом, добываю секретные сведения для Красной Армии. А еще я мог оторвать нитку от бахромы скатерти и водить ею по ногам сидящих. Они начинали почесывать ноги и бить по назойливым насекомым. На этот раз было что-то среднее между застольем и обычным ужином. Папа и дядя Натан вспоминали свою совместную службу. Дедушка говорил с ними о международном положении. Бабушка утверждала, что часть сумасшедших вместо того, чтобы попасть в больницу, удивительным образом приходят к власти и затевают войны. Мама, как и я, внимательно выслушивала всех. 

После ужина мужчины, кроме меня, вышли на веранду и закурили. Солнце уходило за холмы, уводя с собой жару. Пришла робкая прохлада. Тени становились размытыми. Они растворялись в сумерках, окутывавших землю. Папа предложил пойти купаться.

Когда мы вышли на улицу, дядя Натан скомандовал: 

— Местечкины, в одну шеренгу становись. С места с песней шагом марш! Папа с дядей Натаном вполголоса запели строевую песню:

— По долинам и по взгорьям, шла дивизия вперед... 

Я подпевал... 

— Красноармеец Местечкин, не тяни ногу! Толя, он у тебя совсем необученный... 

Я не знал, что такое «не тянуть ногу», и с еще большим усердием стучал ногами по тротуару. Мы пришли на камни, покрывавшие берег правее от Спасской пристани. Это было любимое место папы. По вечерам он здесь частенько купался со своими друзьями. Осторожно ступая, папа и дядя Натан вошли в воду и бесшумно поплыли. Два круглых пятна их голов чернели среди серебристой чешуи лунной дорожки. Они исчезли и больше не появлялись. Их долго не было - и мне было беспокойно. Наконец, я услышал их голоса - они шли по берегу. 

— Теперь твоя очередь, — сказал папа, раздевая меня. Папа терпеливо ждал меня, пока я плескался в реке. Потом мы втроем сидели на теплых камнях. Сохли. На Днепре разноцветными точками светились бакены. На противоположном берегу горел костер. Иногда беспокойный всплеск рыбы разрушал тишину. Река пахла лугами, сеном и парным молоком. 

— Осторожно, здесь камни, — сказал кто-то из реки, и мы увидели темный силуэт лодки, плывшей по течению рядом с берегом.

***

Теплыми летними вечерами через окна в палисадник передавали перину, подушки, простыни и одеяло. Все это раскладывалось на столе. Получалось величественное ложе, на которое ложилась моя бабушка: она любила спать на свежем воздухе наедине со звездным небом. Я завидовал бабушке, но мне спать в палисаднике не разрешали. 

— Я вам уступаю свое место, — когда мы появились, сказала дяде Натану бабушка. 

— И я хочу, — сказал я.

На этот раз мне разрешили. Пришел папа узнать, как мы устроились и покурить.

 — Я купил книжку о звездах, — сказал дядя Натан, — хочу разобраться с ними, но все некогда. Говорят, по звездам предсказывают судьбу. 

— Не люблю гаданий, ответил папа, — есть такое счастье: счастье неведения. Если бы знали свою судьбу, было бы неинтересно жить и, может быть, страшно... 

Слова отца запали мне в память. Прошло много десятилетий - и я согласился с ним. В самом деле, существует такое странное счастье... Каково было бы жить ему, если бы Он тогда знал, что жить осталось ему чуть больше двух лет и погибнет он в нескольких десятках километрах от Киева - возле Борисполя. И никто не будет знать, где его могила... И была ли она. Бросили его, как многих погибших, в противотанковый ров и засыпали... 

Пожелав спокойной ночи, папа ушел. Мы лежали и молча смотрели в небо. Звезды светились ровным светом и мерцали, словно посылали какие-то сигналы. 

— Спишь? — сонным голосом спросил дядя Натан.

Я не успел ответить, он уже тихо похрапывал. Во дворе одно за другим гасли окна, стало совсем темно. 

Я проснулся ранним утром. Рассвет замазал звезды на небе. Кособокая луна, бледнея, одиноко висела над нами. Потом и она растворилась. Второй раз я проснулся, когда в голубом небе царствовало солнце. Кто-то с натугой считал: «Восемьдесят шесть! Восемьдесят семь! Восемьдесят восемь!» Это дядя Натан, приседая, вел счет. 

— Вставай, лежебока! — сказал он, увидев, что я открыл глаза. Я сполз со стола на скамейку, с нее на землю и стал рядом с дядей Натаном. 

— Бокс! — сказал он и, пригнувшись, стал ласково обрабатывать меня кулаками. — Держись, Гонобобель! Меня рассмешило неизвестное мне слово. Много лет спустя я случайно узнал, что в некоторых местностях так называют голубику. Дядя Натан наступал, его удары становились жестче: — Гонобобель, наступай! Я нерешительно бил кулачками воздух. 

— У него с этим плохо, — услышал я сзади голос папы. — Учил его, учил, и никакого толка. 

Папа учил меня драться. Но эта наука мне не давалась - во мне не хватало "спортивной злости". Намерено ударить я не мог. Через много лет я понял, что отец мой был прав, и я жалел, что не постиг умения драться.

 — Умываться и завтракать! — сказал папа. 

После завтрака они с дядей Натаном ушли. А вечером мы проводили нашего гостя на пристань. Папа и дядя Натан курили. Пароход тоже дымил. Дядя Натан бросил папиросу, поднял меня, и я стал выше его. 

— Прощай, Гонобобель! — сказал он и уколол своими усами, целуя. Его васильковые глаза были грустными. Я вспомнил, как сегодня за завтраком бабушка спросила: «Натан, где вы взяли такие глаза?» 

— Выменял на базаре, ответил он. — А что? Они мне идут? 

Он поставил меня на землю. Обнял отца. Они долго прощались. Белый пароход терпеливо ждал. Дождавшись, протяжно загудел и увез нашего капитана.