В январе 2022 г. позвонил мой одноклассник и друг Олег Щекотихин, инженер-электрик, живущий в Запорожье:
– Миша, ты помнишь моего однокурсника Сашу Полянкера? Он лет десять назад подготовил, издал и подарил мне с автографом замечательную книгу воспоминаний и фотографий о своём отце – фронтовике, известном еврейском писателе и редакторе Григории Полянкере. Я подумал, что она может представить интерес для музея истории и культуры евреев, в который ты меня однажды привёл в Одессе. Поэтому вчера выслал тебе её почтой.
Получив увесистую бандероль, я был поражён высоким уровнем этого издания. Книга большого формата и объёма – почти 400 страниц плотной, чуть кремовой бумаги. На красиво оформленной суперобложке – название «Перешедший реку» на русском и идише (на обложке – ещё и на украинском). В книге больше двух десятков воспоминаний разных авторов, рецензий, стихов.
Особенно заинтересовали меня произведения самого Григория Полянкера – литературная критика, мемуары, описания его встреч с писателем В. Некрасовым, поэтами И. Фефером, Д. Гофштейном, П. Маркишем, другими деятелями литературы и искусства. Не мог оторваться я от подробных рассказов о встречах Г. Полянкера с великим С. Михоэлсом, разговоров с ним, описания спектаклей этого великого актёра и режиссёра, горьких слов об обстоятельствах его гибели.
Тёплое чувство вызвали автографы Г. Полянкеру на книгах и фотографиях Виктора Некрасова, Б. Квитко (по-видимому, сына расстрелянного поэта Л. Квитко), Мыколы Бажана, Юлиана Семёнова, Модеста Табачникова и других, менее известных, но тоже очень искренних авторов, а также стихи, посвящённые Григорию Исааковичу.
Огромное место в книге занимают фотографии. Их около 300 – чёрно-белые и цветные, семейные и военные, бытовые и писательские. На них запечатлены самые разные моменты жизни и страны, и героя книги, вплоть до Парада Победы, участником которого он был, «печатая шаг» в первом ряду сводного батальона 2-го Белорусского фронта.
Григорий Исаакович добровольцем отправился на фронт и воевал с первого до последнего дня. Он дошёл до Берлина и написал на стене Рейхстага на идиш: «Я пришёл сюда из Киева, чтобы отомстить за Бабий Яр». Вернулся капитаном с боевыми орденами.
После Победы он продолжал писать на идише и украинском, стал редактором журнала «Дер Штерн», был очень активным и уважаемым в писательской среде человеком. В книге много фотографий его собственных текстов – газетных и книжных статей, черновиков с авторской правкой, в том числе на идиш, впервые увиденном мною на машинописных листах.
В 1951 г., в разгар кампании по «борьбе с комополитизмом», Г. Полянкер был репрессирован и «за националистическую деятельность и попытку измены Родине» приговорен Особым совещанием к 10 годам лагерей. Два прекрасных украинских писателя Максим Рыльский и Юрий Яновский, рискуя, пытались ему помочь, но это оказалось невозможным, и Григория Исааковича отправили в Воркуту.
Освободили его только в октябре 1954 г., прекратив дело «за отсутствием состава преступления».
После освобождения, несмотря на подорванное здоровье, он продолжал много и плодотворно работать. В приведенном в книге перечне «Литературное наследство Г. Полянкера» около 50-ти его произведений: романы, повести, сборники на идише, украинском и русском языках, а также двухтомник «Избранные произведения» (на русском).
Можно было бы ещё много интересного написать об этой замечательной книге и восхититься объёмом, качеством и теплотой большой работы Саши Полянкера, но не это является целью моей публикации.
Я понял, что книгу нужно обязательно передать в музей, с которым у меня связаны собственные воспоминания.
Много лет моим сотрудником по конструкторскому бюро и близким приятелем был Леонид Дусман. Среднего роста полноватый крепыш, на шесть лет старше меня, он был хорошим конструктором и производил впечатление рассудительного, неторопливого, спокойного человека. Наше общение, явно приятное обоим, поначалу ограничивалось разговорами на бытовые, профессиональные и, как стало с некоторых пор принято говорить, корпоративные темы. О себе Лёня говорил мало.
Только в конце 80-х, когда появились правительственные решения о льготах и привилегиях для бывших узников гетто и концлагерей, он как-то к слову, скупо сказал, что был и там, и там.
11-летнего Лёню, его старшего брата, маму и бабушку (отец, военврач, был на фронте и погиб при обороне Севастополя) румынские солдаты выгнали из квартиры в колонну евреев и прогнали по улицам в одесскую тюрьму. В помещении была ужасная скученность, удушающее зловоние. Люди голодали.
Многие женщины не могли снять с опухших пальцев обручальные кольца и ходили с перевязанными руками – были случаи, когда надзиратель не мог снять кольцо, он отрубал палец или отрезал ухо вместе с серёжкой…
Через несколько дней стали выводить из камер мужчин под предлогом разборки баррикад. Мать не смогла спрятать или откупить старшего брата Лёни Бориса, и его увели. Позже стало известно, что Борю вместе с 25-ю тысячами мужчин расстреляли или сожгли в бывших артиллерийских складах.
Из-за угрозы эпидемий их через некоторое время выпустили из тюрьмы и они вернулись в свою полуразрушенную, разграбленную квартиру. Вскоре умерла бабушка.
10 января 1942 г. был издан приказ о перемещении всех евреев в гетто. Снова скученность, голод, холод, тиф, дизентерия, высокая смертность.
В конце января в жесточайший мороз их погнали на станцию Сортировочная и затолкали в товарные вагоны настолько плотно, что можно было только стоять. Через несколько часов привезли в Березовку. Ступней и пальцев многие не чувствовали.
«Упавших при выгрузке били, – писал Л. Дусман, – а тех, кто не мог подняться, пристреливали. В вагонах остались трупы умерших и замёрзших в пути, в основном стоявших у дверей и окон. Значительно поредевший этап гнали всю ночь и следующий день. Ночью я провалился под лёд в яму с водой. Мама вытащила меня, и мы продолжали идти.
Отстать или остановиться означало смерть – или пристрелят, или умрёшь на морозе. Я падал на снег и отказывался идти, хотел только спать. Срабатывала сила воли матери – она принималась яростно растирать моё лицо снегом, не реагируя, как мне казалось, на стоны и крики от боли: «Ты должен идти! Мы дойдём и потом встретим Борю и папу – он воюет, чтобы нас освободить».
Нас загнали в полуразрушенный свинарник, где мы смогли сесть или лечь на землю, покрытую грязным снегом вперемешку с замёрзшими испражнениями свиней и людей. Мать, не мешкая, принялась спасать мои ноги. Снять валенки было невозможно, они смёрзлись с одеждой. Она разрезала их по кускам, отдирала от ног и растирала ноги снегом. Когда я почувствовал боль, а затем и теплоту, она завернула ноги в тряпки, разорвав что-то из одежды».
Это только один из описанных в книге примеров самообладания и решительности матери-врача, не раз спасавшей сына.
Через трое суток они оказались в селе Доманёвка.
На обложке книги Дусмана «Помни. Не повтори», отрывок из которой я привёл выше, на красно-чёрном фоне внутри могендовида изображена дыра с несколькими рваными краями. В ответ на мой вопрос Леонид пояснил, что такие входные отверстия оставляли в одежде пули, которыми иногда стреляли для собственного развлечения сидевшие на заборе лагеря пьяные полицаи; куражились, издеваясь над несчастными людьми, и другие мерзавцы.
Можно было бы привести много страшных описаний бесчеловечных условий их существования, помещенных в этой книге, подаренной мне Леонидом с берящим за душу автографом, но я не стану этого делать – читать это очень тяжело. Скажу лишь, что они с мамой чудом выжили и вернулись в апреле 1944 г. в Одессу.
Однако в тех страшных условиях было немало и человечных, сострадательных людей, которые помогали обездоленным. Одни, рискуя, передавали куски хлеба или варёные картофелины, другие давали возможность отогреться и даже иногда помыться. Когда стало возможным, некоторые договаривались со старостой села и забирали узников для работы вместо них в поле; оттуда можно было иногда унести свеклу, несколько морковок, немного картошки.
Леонид описал семью выручавшего их Петра Молдованенко, о котором через 60 лет официально свидетельствовал, помог подготовить документы на звание «Праведник народов мира», и тот его получил. Многим людям Леонид помог оформить удостоверения малолетнего узника.
Л. Дусман, на общественных началах представлявший в Одессе израильский национальный мемориал Катастрофы (Холокоста) и Героизма Яд ва-Шем, активно занимался этой важной работой до самого своего ухода из жизни.
В 2003 г. Леонид привёл меня в созданный за год до этого Музей истории и культуры евреев, одним из членов совета которого он был.
Музей располагался в старом одесском доме, на первом этаже которого еврейский общинный центр «Мигдаль» выкупил большую коммунальную квартиру. Никакой вывески ни на воротах, ни на входной двери в глубине типичного старого одесского двора не было – только несколько ступенек и звонок. Причины понятны.
Две относительно крупные комнаты, ставшие залами, удачно сочетались с несколькими совсем небольшими помещениями, любовно оформленными и разнящимися по тематике, экспозиции и дизайну.
Чего там только не было! Предметы еврейского быта, одежда, утварь, музыкальные инструменты чередовались с расположенными в застеклённых стендах самыми разнообразными документы: старинными свидетельствами об образовании – и приказами румынской оккупационной администрации; письмами с фронта – и сведениями о количестве еврейского населения европейских городов в конце XIX века, старыми открыткаим, книгами, фотографиями, вырезками из газет.
В небольшом помещении – музыкальная шкатулка, а рядом чернильный прибор Ноте Лурье на письменном столе того времени. Коллекция банкнот различных эпох (в том числе «одесские деньги» 1917 года). Рядом открытки общества пособия больным беднякам-евреям и документы, связанные с деятельностью Одесской еврейской больницы и еврейского ремесленного училища общества «Труд». На стенах – афиши еврейских театров, дипломы, картины еврейских художников. Короткий коридор, ведущий в следующий зальчик, переоборудован в «кухню» с «печкой», набором утвари разных лет, инструментов, примусов и т.п.
Отдельный зал был посвящен памяти жертв Холокоста в Одесском регионе. Рядом со скорбной статистикой (в Одессе и области погибло около четверти миллиона евреев) немногие уцелевшие фотографии погибших.
Впечатляли документы, фотографии и предметы, свидетельствующие об активном участии евреев Одессы в героической обороне города в 1941 г. Здесь же – диплом и медаль «Праведнику народов мира», которыми институт Яд ва-Шем удостоил настоящего русского интеллигента профессора Евгения Александровича Шевалева, руководившего в годы оккупации Одесской психиатрической больницей, и его сына Андрея, в ту пору студента. Благодаря их усилиям в этой больнице спаслись от гибели сотни евреев.
Специальный блок материалов был посвящен семье Л. Дусмана: фотография гимнастической команды спортклуба «Маккаби» в 1917 г., где среди спортсменов – отец Леонида и его дядя, позднее погибшие на фронтах войны; фото старшего брата, сгоревшего в артиллерийских складах, и самого Леонида Дусмана. В этом же помещении – подлинное одеяло и отцовский гимназический башлык, которыми мама согревала сына на «дороге смерти», – так называют маршрут, по которому гнали евреев из Одессы в морозную зиму 1941 г.
Я перечислил лишь часть экспонатов.
Леонид познакомил меня с создателем и первым директором музея искусствоведом Михаилом Маркусовичем Рашковецким. Он произвёл на меня прекрасное впечатление культурой речи, манерами, доброжелательностью, профессионализмом и явной увлечённостью любимым делом.
Рашковецкий провёл меня по комнатам и залам, а потом спросил, смогу ли я передать музею что-либо из имеющегося у меня для размещения в экспозиции.
Через несколько дней я принёс несколько предметов. Честно говоря, жалко было отдавать письмо с фронта от моего дяди Семёна Шевелёва и моё ответное патриотическое письмо, написанное большими печатными буквами, которые почему-то косо сползали вправо, а буквы Я и И были написаны как R и N. Это не удивительно – в 1942 г, когда оно писалось, мне было шесть лет…
Тёплое чувство вызывала открытка, посланная в 1903 г. моим дедом невесте – будущей моей бабушке. С ними рядом, в одной квартире, я прожил со своего рождения до смерти этих дорогих мне людей, вложивших в меня много добра, заботы и житейской мудрости *.
Передал я потёртые на сгибах многотиражку оборонного завода, где работал во время войны отец, и газету «Известия». В них был опубликован Указ о награждении орденами группы работников завода, в том числе и отца, а в многотиражке – ещё и фотографии награждённых.
Интересно, что на этой же странице «Известий» было размещено обращение сдавшегося в плен командующего группировкой немецких войск под Сталинградом фельдмаршала фон Паулюса с призывом к капитуляции подчинённых ему войск.
Вот отрывок из него:
«К немецкому народу.
К военнопленным немецким офицерам и солдатам, находящимся в СССР.
Германия не располагает резервами, которые смогли бы восстановить положение. Война для Германии проиграна.
В этом положении Германия оказалась… по вине государственного и военного руководства Адольфа Гитлера.
…Методы обращения… с населением оккупированных областей вызывают отвращение у каждого настоящего солдата и… должны навлечь на нас самые тяжёлые упрёки со стороны всех народов мира.
Еcли немецкий народ сам не откажется от подобных злодеяний, он будет нести ответственность за всё.
Германия должна устранить Адольфа Гитлера и установить новое государственное руководство, которое закончит войну…
Паулюс, генерал-фельдмаршал».
8 августа 1944 г.
Рашковецкий сделал для меня ксерокопии этих бесценных документов и написал: «Оригиналы переданы…»
Завершил набор старинный серебряный дедушкин подстаканник с рельефными лебедями, чудом сохранившийся у каких-то довоенных соседей и возвращённый бабушке.
При передаче принесённых мною предметов присутствовал помощник Рашковецкого, молодой человек, представившийся скромно – Володя. Он регистрировал будущие экспонаты, живо интересуясь ими и задавая мне вопросы; чувствовалось, что он увлечён своим делом.
В течение нескольких лет я периодически бывал в музее, участвуя по приглашению Рашковецкого в проводимых там интересных мероприятиях либо приводя туда приезжавших из-за границы знакомых.
Выйдя во двор после одного из таких посещений, я увидел группу людей, с которыми Володя начинал экскурсию. Рассказывая о доме, в котором расположен музей, он обратился ко мне:
– Михаил Яковлевич! Вы, наверное, смогли бы дополнить меня.
– Нет, Володя, об этом доме Вы знаете явно больше. Но я могу рассказать о моём доме, известном как дом Фальц-Фейна, и других зданиях в районе улицы Гоголя.
– Это было бы замечательно, – обрадовался Володя.
Мы двинулись на Соборную площадь, где он как профессиональный экскурсовод рассказал о Спасо-Преображенском соборе, восстановленном после взрыва в 1936 г. борцами с «опиумом для народа» (на этом месте 65 лет находился общественный туалет), о памятнике Новороссийскому и Бессарабскому генерал-губернатору князю М. С. Воронцову, так много сделавшему для развития Одессы.
Пройдя мимо прекрасного Пассажа с обилием замечательного скульптурного декора, спроектированного архитектором Л. Л. Влодеком, мы пересекли Дерибасовскую и через Городской сад прошли на ул. Гаванную. Там я показал экскурсантам один из самых старых сохранившихся домов Одессы. На его портике уцелел год постройки – 1819-й. Дом принадлежал Феликсу Дерибасу – родному брату Осипа Дерибаса, одного из основателей Одессы. В этом доме бывали А. С. Пушкин, А. Мицкевич, М. С. Воронцов и другие жившие в Одессе выдающиеся личности ХІХ столетия.
В построенном в 1830 г. и неоднократно перестраиваемом до1890 г. особняке графа М. Д. Толстого, перед которым мы остановились на Сабанеевом мосту, размещён Дом учёных. Это – одно из красивейших зданий Одессы. С ним меня многое связывало, поэтому я смог рассказать о нём не по путеводителю, а намного интереснее.
Показал я экскурсантам и стилизованный под классический средневековый британский замок так называемый Шахский дворец, построенный во второй половине XIX в. архитектором В. Гонсиоровским.
Дом, в котором я живу, известен не только в Одессе, но и за её пределами как «Дом с атлантами», или «Дом Фальц-Фейна» (мой очерк о нём опубликован в «Чайке») **. Я привёл экскурсантов в наш необыкновенный двор и рассказал об истории и архитектуре этого замечательного архитектурного комплекса.
Последние лет 10-15 я в музее практически не бывал – сказывались изменившиеся обстоятельства моей жизни. Говорили, что М. М. Рашковецкий уехал в Израиль, надеясь там вылечить от тяжёлого заболевания своего отца – фронтовика, прошедшего всю войну, награждённого многими орденами и медалями. Слышал, что вроде бы преемником Рашковецкого в музее стал Володя.
Поэтому, получив книгу А. Полянкера, с описания которой начал этот очерк, я позвонил в музей и, не будучи уверен, всё же попросил к телефону Володю. К моей радости, он взял трубку. Я представился и спросил, помнит ли он меня.
– Михаил Яковлевич, как вы можете сомневаться? Помню всё – и подаренные Вами экспонаты, и ту замечательную экскурсию, которую вы провели, и стенд, посвящённый вашей жене ***. Очень рад вас слышать. Как вы живёте?
Я поблагодарил Владимира, рассказал ему о книге Полянкера и спросил, заинтересован ли музей в её получении.
– Конечно, очень заинтересован.
– Тогда я буду искать возможность передать её вам, так как мне самому сделать это затруднительно.
– Михаил Яковлевич, ни в коем случае никому не поручайте! Я использую этот повод для встречи и с удовольствием навещу вас через день или два. Дом я помню по той экскурсии, а время и номер квартиры уточним по телефону – я позвоню.
Мне было очень приятно это услышать.
Через два дня он действительно позвонил и слабым голосом сказал:
– К сожалению, наша встреча откладывается – у меня ковид. Но как только приду в себя – позвоню и непременно приду.
Я пожелал ему выздоровления, понимая, что раньше, чем через 2-3 недели встречу ждать нереально. Но книгу, лежавшую с момента её получения на подоконнике (устроить её в полку из-за размеров было проблематично), решил оставить на месте. Тогда же мне пришла в голову мысль написать очерк, который вы сейчас читаете.
Но жизнь часто ломает наши планы и диктует свои условия. Ни через две, ни через три недели Володя не позвонил. А вскоре произошло непредвиденное – наступил страшный день 24 февраля, когда разразилась война…
Книга продолжала лежать на подоконнике, а я вместо написания очерка занялся совсем другими, насущными делами.
16 марта Володя позвонил:
– Михаил Яковлевич, мне было затруднительно с вами связаться раньше, чтобы сказать, что наша встреча откладывается.
– Болезнь оказалась серьёзнее, чем предполагалось? – обеспокоенно спросил я.
– Нет, состояние улучшилось довольно быстро.
– Наверное, вы заняты появившимися проблемами? (я имел в виду музейные дела).
– Я в армии.
– В территориальной обороне?
– В действующей армии.
– Вы военный специалист?
– Нет, я никогда не служил.
– Но ведь таких «рядовых необученных» не призывают. вас мобилизовали?
– Я пошёл добровольцем.
– Сколько вам лет?
– Сорок два.
Я несколько секунд помолчал, осмысливая услышанное. Потом спросил:
– Ночуете пока дома?
– Что вы, Михаил Яковлевич, я в казарме. Пока в Одессе. Нас обучают и тренируют. Стараюсь не отставать от молодых.
Я пожелал ему удачи и подумал, насколько правы те, кто не рекомендуют долгосрочное планирование своих дел и поступков.
Впрочем, как оказалось, и краткосрочное тоже…
Источники: Википедия, книги Александра Полянкера «Перешедший реку» и Леонида Дусмана «Помни. Не повтори», статья М. Рашковецкого «Еврейский музей Одессы» на сайте «migdal.org.ua» и др.
* – см. мою публикацию «Дорогие мои старики» https://www.chayka.org/node/11668
** – см. мою публикацию «Как бывает полезен новый асфальт в старой Одессе» https://www.chayka.org/node/12297
*** – см. мою публикацию «Музейный стенд и целая жизнь» https://www.chayka.org/node/9109
Добавить комментарий