Семен Линч, восьмидесяти лет, бывший инженер из бывшего СССР, был всего лишь третий день в Колфилде в заведении для старых евреев. Он был крупный старик и был здоров как бык и никогда не думал, что однажды, присев на корточки, он не сможет подняться. Но это случилось, и на семейном совете приняли решение о Колфилде.
Все было новым здесь. И крикливые женщины и мужчины, и спящие в кресле мощи, и стоны 'ой,ой,ой' за каждым коридорным поворотом. Первые две ночи только ужас врывался в его обрывочные сны, навязывая уставшему мозгу неразрешимые проблемы. После второй ночи он сказал себе: 'Хватит Семен, трагедий. Ты ещё живой и солнце ещё светит тебе. Пей морнинг ти и афтэрнун ти. Они прочищают мозги'. А после завтрака, который доставила в его комнату молодая, симпатичная девушка из Непала, жгучие глаза которой могли прожечь даже бетон, Семен Линч вышел на ещё пустую террасу.
В углу он плюхнулся в кресло. Будучи в расслабленной позе на грани засыпания, вдруг услышал, что над его головой забасил мужской голос: ‘Наконец я увидел одного хорошего человека'. Семен Линч открыл глаза и увидел небритое лицо ещё не старого еврея. Он опирался на тележку и глаза его сияли счастьем, словно он наконец нашел дядю Сему, который обещал ему миллион.
С места в карьер он сообщил ему по-русски, что его зовут Карл, что он одессит и что у него два сына с бандитскими наклонностями и что есть два города, без которых он - конченный человек, - это Одесса и Мельбурн. Семен Линч выслушал короткую исповедь нестарого еврея и сказал: 'А почему вы решили, Карл, что я хороший человек и я - русский'? - 'А очень просто. Я сидел у моего драндулета и наблюдал за вами. Вы были очень похожи на моего дедушку, когда он медитировал. Он неплохо зарабатывл, но любил делать бедным людям мыцвыс, (одолжения, идыш), и к тому же знал наизусть все псалмы Давида. А то, что вы из Ленинграда, видно по вашим очкам и по тату на правой руке. П. Л.' Семен Линч проснулся окончательно и сказал: 'Даа…'. А Карл сказал: 'Вас удивило, как быстро я вас раскусил. Очень просто. Моим прапрадедушкой был Шерлок Холмс. - 'Да, вы шутник, Карл', - сказал Семен Линч. - 'Режьте меня на части, я был всегда таким, и ни одна сука на свете меня уже не изменит'. Он помолчал с минуту, а потом продолжал: 'Я вам скажу другое. Меня моя жена не могла изменить за тридцать лет, а она старалась. Ох, как старалась'.
Глаза Карла перестали улыбаться, и тотчас на его лице обозначились морщины, которые сделали его старше на десяток с лишним лет. Он поскреб серую шевелюру, отдал честь на американский манер и побрел к двери. Вечером после обеда Семен Линч снова вышел на террасу. Было тихо. Над ним было высокое чёрное небо со звездами, рассыпанными в непонятном человеку порядке. Они кружили и тихо смеялись над ним.
Открылась дверь и застучали несмазанные колеса драндулета. Вслед за ним на террасе появился Карл. Он поежился, посмотрел по сторонам, а потом двинулся к Семену Линчу. Он закурил сигарету, выпустил дым прямо к звездам и вспомнил что-то: 'О! Дядя Сема, вы здесь недавно и не знаете про наших корифеев. Так я расскажу вам про одну мадам, которую все здесь боятся, а я лично ненавижу'. Карл закурил другую сигарету. ‘Я бы сейчас с удовольствием выругался, но неудобно при таком интеллигентном человеке, как вы’. Он затушил сигарету, посмотрел по сторонам, на небо, ничего не обещавшего ему, и начал:
'Я не буду называть её имени. Назовем её просто важная женщина. Я присутствовал при том, когда она впервые появилась в нашем заведении. Это было примерно два года назад.
Сразу после обеда, скажем, как теперь, старики, оставшиеся в столовой потрепаться, сначала услышали необычное оживление у входа, громкий начальственный голос, неизвестно чей, а потом в моем поле зрения появилась тележка, в которую был запряжен санитар Кендил. Высокий синх, хотя и был в чалме, но больше походил на еврея, чем на индуса. На тележке лежали два чемодана и две сумки, одна больше другой, а рядом ступала, с силой вдавливая туфли сорокового размера в мраморный пол, женщина с очень важным видом. Она была непонятного, от пятидесятилетнего до семидесятилетнего возраста.
В дополнение к важности на её лице закрепилась то ли обида на все человечество, то ли желание хорошо поужинать. Её телосложение состояло из туловища, похожего на бочонок для пива литров на шестьдесят. А снизу из-под широкой юбки торчали две рояльного типа ножки. 'Эй, куда ты несёшься, человек? Имеешь длинные ноги', - успела сказать мадам и рухнула на пол. Случилось непредвиденное. Длинноногий сингх, услышав странный командный голос от незнакомой женщины, резко затормозил, и в соответствии с законом Ньютона, сумки сорвались с места и упали прямо на ноги важной женщины. Все присутствующие разом выдохнули: ‘ух' - и разошлись по углам. Она никому не понравилась. Ни ее голос, ни командирские манеры, ни походка старой заезженной клячи. ‘Откуда эта сука взялась на нашу голову’? - подумал Карл. 'А она потрясла задом, приказала сингху поставить сумки на место и продолжила путь к своему апартаменту.
Я не видел её два дня и, конечно, не скучал по ней. Только на третий день в ланч она ворвалась в столовую, рассекая воздух своим мощным, как у сорока тонного самосвала, торсом'. Тут Карл остановился передохнуть, а потом сказал: ‘А сейчас, дядя Сема, будет самое интересное. Поверьте, мне, такого театра вы никогда не видели. А я видел все. Она нырнула в кресло, стоящее у круглого столика, запертого в тихий угол столовой, вдали от неспокойных стариков, и потребовала горячей воды с апельсиновым соком. Залпом, как водку, выпила его и, постукивая ложкой о пустой стакан, старалась изобразить арию Каварадоси.
Она изобразила арию два раза, но суп с грибами все никак не приносили. И, кроме того, ни одна сволочь не аплодировала за её Каварадоси. 'Эй, там на кухне, где мой суп'? - орала она, но кухня молчала. Потеряв терпение, она зашагала к шэфу. И тут маленькая Фрида, которой было 98 лет и которой было море по колено, потому, что она уже не соображала, кто есть важный, а кто - рядовой альцаймеровец, кого кормят ложечкой, как бэби, а кто ещё при своём уме, встала со своего стула и прямиком, без тележки, затопала к столу важной женщины. Она осмотрела стол и, увидев нечто новое, взяла в руки фартук, примерила его на себя - и гордая, направилась к своему столу. Соседки по столу, улыбаясь, сказали, что ей идёт фартук, как никому другому. Расцветшая Фрида села, закрыла глаза, и тут же лёгкий храп, как легкий дымок, повился в сторону распахнутого окна. Всем в столовой не терпелось увидеть, чем эта история с фартуком закончится.
И вот важная женщина вернулась. Буряково-красное лицо и шея, а в руках тарелка с грибным супом. Голод не дал ей сосредоточиться и надеть фартук, и она, ещё не сев на стул, зачерпнула ложкой только что разогретый суп и поднесла ко рту. А в это время кто-то за соседним столиком громко чихнул. Наша героиня не сумела залить горячий суп туда, куда следует, и он полился к ней за пазуху. Она вскрикнула, вскочила со стула и помчалась в сторону кабинета начальства. Публика в столовой не расходились. Она ждала финала. И финал состоялся. Пришла главный начальник.
В руках у неё была набитая до предела сумка неизвестно с чем. Она сказала старикам всего два слова: 'Мне стыдно'. И все. Потом молча вывалила содержимое сумки на стол. 'Подходите и берите каждый по одному слюнявчику', - сказала начальница. Она уже собиралась уходить, как проснувшаяся Фрида встала и сказала: 'А у меня есть один фартук. Мне женщина с того столика подарила'. И, держа в руке фартук, она направилась к одинокому столику, где сидела важная женщина. Потерев ещё сонные глаза, Фрида обратилась к ней: 'Я могу тебе подарить этот фартук, а ты подари мне свой пирог, что дали на десерт'.
И все старики захлопали, а одна маленькая старушка закричала: 'браво, браво'. Но вдруг шум затих. Над столами повисли отчаянные слова: 'О, боже, за что меня никто не любит? Что я вам плохого сделала, люди'? А потом из угла, где сидела важная женщина, раздался плач. Более или менее успокоившись, важная женщина направилась в открытую для всех комнату, где стояло три компьютера. Её всегда успокаивала хоть какая - нибудь работа на компьютере. Так и сейчас важная женщина приземлилась в любимое кресло, специально поставленное таким образом, чтобы клавиша с буквой 'Л' оказывалась вровень с её левым глазом. Удовлетворенная успехом посадки, она растерла ручки, сделала упражнения для шеи и позвоночника и ударила почему-то большим пальцем левой руки снова в букву 'Л'.
Потом, напрягая мышцы, правой кисти она обычно стучала в букву 'А'. Но тут проспешил мимо электрик Джон и нечаянно наступил на уроненную кем-то сливовую косточку. И, конечно, поскользнулся и упал. Проскользя два метра по надраенному полу и набрав ускорение, он головой врезался в неохватное бедро важной женщины, и естественно, затормозил. Раздался такой крик, что из кабинета главного бухгалтера выбежал худощавый, с лысиной на макушке головы, индус, неся в руке бутылку с нашатырным спиртом. 'Мадам, вдохните глубоко это средство'. - 'Пошли вы с вашим средством знаете куда'. - 'Нет не знаю', сознался наивный индус. - 'А где тот тип, который нанес мне невыносимую боль? Я его все равно найду. Не сомневайтесь, я запомнила его улыбочку.
Он это специально подстроил, чтобы сделать мне больно. За что? Я вас спрашиваю. За что'? Она лежала на полу, а лысый индус стоял рядом, не зная, что делать. ‘Мистер, вы бы лучше скорую вызвали. Неужели вы не видите, что я умираю?’. И она зарычала, как отвергнутая всей стаей старая волчица. А потом стало очень тихо. Только жалостно просилась наружу муха, где было светло и пахло сладким жасмином. Может быть, запах жасмина проник в комнату, где лежала на полу важная женщина, и разбудил её. Она открыла глаза и увидела высоко над собой давно не крашенный потолок и сказала: ‘В каком госпитале я’?
И не очень приятный незнакомый голос ответил: ‘На полу. Вставайте, мадам, хватит симулировать’. - ‘Кто вы такая, чтобы так со мной разговаривать’? За спиной у маленькой скрюченной старушки стоял главный бухгалтер. И он с почтением в голосе сказал: ‘Это бывший хирург городского госпиталя Бетя Мерц, а теперь она - наш пациент. Она посмотрит, целы ли все ваши кости’. - ‘Не хочу её! Это она кричала браво, браво. Я вспомнила ее’.
И тут откуда ни возьмись появился высокий сингх в чалме, толкающий впереди себя коляску, в которой сидела старенькая, девяностовосьмилетняя Фрида. Она бормотала непонятно что, размахивала фартуком и через каждую минуту из её замученых легких со свистом выползали слова: ‘Браво, браво’! А высокий сингх, похожий на еврея, на ломанном иврите напевал, перемалывая во рту слова, «Хаванагилу». А потом песню подхватили своим скрипучим голосом бывший хирург Бетя и лысый индус. Только важная женщина не пела. Она плакала и повторяла многократно: ‘Ну, за что, за что меня никто не любит?’
Мельбурн 2022
Добавить комментарий