Международный день друзей. Столькие мои "уже за Флегетоном", как сказано Ахматовой. Вспоминаю о них и - шлю привет, по счастью, живущим. Люблю фразу из старинного персидского сочинения: "Не счесть пострадавших от любви, но никто не пострадал от дружбы"... Международный день архивов. Ну теперь жди-пожди открытия некоторых!.. Фестиваль Баха в Лейпциге. Хочу! Сначала в церковь Святого Фомы, ну, а потом грешным делом в фаустовский погребок Ауэрбаха. Мефистофиль - свой... Семик("Зеленые святки") у славян - окончательная граница весны и лета... Федорин день. Да, чтимая церковью великомученица Феодора. Но велика сила словесности, особенно созданной для детей: невольная мысль о разнесчастной неряхе, героине Корнея Чуковского... ПЕРСОНАЛИИ: Нерон, Диккенс (что-то я уже посмел изречь о том и о другом). Анна Григорьевна Достоевская (о ней - не мною - точно сказано, что крайне редко русской литературе так везло с писательской женой!). Недо Нати, знаменитый итальянский фехтовальщик ХХ века, шестикратный олимпийский чемпион. Тут вспомнились уроки фехтования, полученнные в отрочестве (кажется,пригодились в стихосложении). А также одна старинная неополитанская история: два учителя фехтования поспорили, кто из них больший умелец. И один по ходу, что называется, товарищеской встречи на берегу Неаполитанского залива, не желая сотоварища по ремеслу убивать и превращать состязание в дуэль, кончиком шпаги поочередно срезал с кафтана противника все пуговицы. Перламутровые...
Остановлюсь на важной для Отечества дате - 350-летии Петра Великого. Стихов и поэм, повестей, романов и пьес, кинофильмов, речей и научных исследований об этом столь колоритном, одновременно и гениальном,и ужасающем деятеле, так много. Случалось, что одни и те же авторы на протяжении жизни высказывали взаимоисключающие мнения. Достаточно, к примеру, сравнить дореволюционный "День Петра", сочиненный А.Н. Толстым, и его же вполне советский роман "Петр Первый"(известен восхищенный, хоть и содержащий ненормативную лексику отзыв И. А. Бунина). И как часто спорил сам с собой Пушкин! Но замечательно наблюдение Блока об особом волнении Пушкина всякий раз, когда он прикасался к этой теме...
Позволю себе предъявить несколько собственных стихотворений.
Михаил СИНЕЛЬНИКОВ
УЛИЦА АСТРАДАМСКАЯ
На Астрадамской… Там воздуха много,
Много безмолвия, и Амстердам,
Созданный волей Петра-полубога,
Чудится, высится, зыблется там.
Впрочем, не создан. Прорыть не сумели
Стройных каналов… Моря далеки…
И обратились к финляндской купели,
К мощному устью широкой реки.
Здесь мастерскую под небом открытым
Необоримый Вучетич воздвиг.
Давит громадой, казённым гранитом
Выше забора поднявшийся лик.
Блочных трущоб созерцая строенья,
На колокольнях стоят звонари,
И всё равно нерушимы виденья
Царства, которое носим внутри.
* * *
Трагедии писала Софья,
Стих силлабический звучал
И презиралась песнь холопья,
Исток тонических начал.
Петра победа предвещала
Восставших ритмов кутерьму,
И затаённые начала
Смогли развиться потому.
И звуковое пограничье
Запечатлело их борьбу -
Его ужасное величье,
Её ужасную судьбу.
ПЕТР ВЕЛИКИЙ
Он с верфи шёл усталый и счастливый,
Голландским детям раздавая сливы.
Всем не хватило – хлынул град камней.
Зеваки становились всё шумней.
Он виселицу на своём участке
На всякий случай для своих возвёл.
Кого-то вешал больше для острастки,
И был непроницаем частокол.
В анатомичке спутникам брезгливым
Он повел кишки зубами брать.
Потом в трактире упивался пивом,
Затем бордель. Подъём обычный – в пять.
И вдруг влюбился в пасторскую дочку.
Когда же ей пресытилась душа, -
Пятнадцать тысяч талеров в рассрочку.
Была она, как видно, хороша.
* * *
Как этот дьявол был неутомим
И на голландской верфи и в борделе!
И Вавилоном сделал Третий Рим,
И руки ненасытные смердели.
То брался за работу палача
И сына мучил, и лужёной глоткой
Ввёл Просвещенье, на бояр крича,
И сифилис лечил казённой водкой.
С годами становился всё пьяней,
С отвёрткою склонялся над иконой,
Гусиным цугом запрягал свиней
И выезжал в карете золочёной.
И бороды палил, и зубы драл,
И растлевал, и жар вдыхал у домен,
И рыбаков спасал у финских скал,
И вдруг упал, бессилен и огромен.
Всё порывался буйствовать и жить,
И на одре одолевал недуги.
Пришлось его подушкой придушить
Любовнику и венчанной супруге.
