Евгений Лесин – поэт, литературный критик, журналист, редактор литературного приложения к «Независимой газете» «НГ Ex libris». Его стихи, написанные в такт времени, так же как поэзия Всеволода Емелина, Вадима Жука или Сергея Плотова, являются для всех, для нас, читающих их, некой отдушиной сегодня. А что еще делать, если страна свалена в железный XX век? О литературе, о жизни, о книгах, читайте в нашем эксклюзивном интервью.
Евгений Эдуардович, как Вас определить? Поэт андеграунда? Контркультурщик? Акын? Подпольщик-партизан?
Из упомянутого, конечно, ближе всего – акын. Что вижу, что слышу, о том и пишу. Воображения мало, идей нет. Приходится сочинять с натуры. Что касается прочих определений, то сейчас немного время другое. Пока не отключили интернет, подпольщиков не предвидится. Андеграунд и контркультура – отчасти да, они есть. Потому что не всё укладывается в мейнстрим, не все успевают колебаться вместе с линией литературной партии. Значит, кто-то так или иначе противостоит официозу. В меньшей или большей степени. Поскольку все-таки сейчас еще не совсем Советский Союз, в том числе и по причине уже упомянутого интернета. Но вообще, конечно, любое определение условно.
Ваше знаменитое – «п…….» воспринималось мною всегда, как концептуальная акция. Нередко вы из-за этого попадали в расплет и возникали драки. Сегодня не жалеете об этом?
Была относительная свобода, литераторы кричали, если не все, что хотели, то многое. Драки были и будут всегда. Жалеть можно только о том, что те времена уходят. Причем, даже не времена уходят, а годы уходят, силы уходят, молодость и задор. Другое дело, что сто лет тому назад все было примерно так же, как и сейчас. Бурные и свободные 90-е и нулевые. Бешеные десятые. Страшные двадцатые. И ужасающие тридцатые. То, что повторились, почти повторились 90-е, нулевые и десятые, – прекрасно, великолепно, волшебно. А вот новых 30-х как-то не хочется.
А жалеть можно только о том, что не сделал чего-то, не выкрикнул, не затеял и не учинил. Жалеть о сделанном – последнее дело. Как писал кому-то Ильич, надо было больше шляться. Впрочем, я сейчас цитирую не Ленина, а кого-то, скорее всего, Венедикта Ерофеева, кто писал о Ленине.
А вы резкий по своей натуре человек?
Нет, конечно. Я истерик. Какая уж тут резкость? Сплошное беснование. Если надо за час написать большую статью, то специально полчаса хожу взад и вперед по комнате. Чтобы совсем уж времени не осталось и чтобы написать как раз на абсолютной истерике, одними пальцами, так сказать. Не приходя в сознание.
Каждый накапливает в душе опыт. Вам сейчас 56 - вы молоды душой или, как наш общий друг, прекрасный поэт Емелин, чувствуете себя уставшим, пожившим?
Вот тут, дорогой товарищ, я с вами не соглашусь. Сева – по духу – моложе меня. Ярче, горячее, безумнее. «Настоящих буйных мало», пел, как вы помните, Высоцкий. Мало, но они есть. Емелин – один из таких. А я… Я ведь еще и журналист, редактор. Я просто обязан, хотя бы иногда, хотя бы в чем-то, в той или иной степени быть сдержанным. Я пишу о тех, и даже публикую порой тех, кого не считаю ни талантливыми, ни порядочными. Потому что они – объективно – часть литературного процесса, который я обязан отражать. Ну, не нравится мне кто-то как писатель, а кто-то как человек. Но он действующий, заметный литератор, значит, про него тоже надо писать.
Если верить фейсбуку, вы теперь в завязке* . Как меняется восприятие мира ОТ и ДО?
Ну, как завязал, так и развязал. Вы отнимаете у алкоголика самое дорогое, что у него есть, говорил, если не ошибаюсь, Ганнушкин, а что вы можете дать ему взамен? Ничего.
Просвещенные алкоголики завязывают, чтобы потом, так или иначе, развязать. Да, с годами приходится выпивать, а не бухать.
Но сейчас – вот именно сейчас, сегодня и завтра – нельзя не бухать. Окружающее слишком страшно. Плюс ко всему тут как при Сталине. Или трястись каждую ночь и все равно сесть. Или бухать и даже на расстрельный полигон идти с похмелья. Как ни крути, лучше последнее. Да и больше шансов выжить, если ты «социально близкий». Я так часто ночевал в вытрезвителях, меня так часто забирали в милицию, что… ну, в общем, милиция мне несколько раз здоровье, а то и жизнь спасла. Спать в сугробе небезопасно, доложу я вам.
Сегодня вам хорошо пишется?
Да. Я вообще не сочиняю, когда выпивший или когда болею. Сейчас уже пятый месяц не пью. Что еще делать-то? До интернета, точнее, до социальных сетей, до жж - писал относительно редко и мало. Интернет дает немедленный живой отклик. Лайк поставили, писателю приятно.
Вас часто об этом спрашивали, но все-таки. Кто ваши любимые поэты?
Из живых Емелин и Чемоданов. Из относительно недавно умерших – Александр Щуплов и Александр Тимофеевский. Немиров. Из классики – Николай Глазков, Олег Григорьев, Саша Черный, Василий Курочкин, Николай Олейников. Василий Капнист.
Помню выход вашей книги на заре двухтысячных «Русские вопли» и знаменитую фотографию, где Илья Кормильцев держит вашу книгу в руках. Как он отзывался о той книге? Вам известна его реакция?
Честно сказать, не помню, не знаю. Я к нему хорошо относился и сейчас уважаю и ценю, но общался мало, больше как с издателем.
Кормильцев ведь был тоже по образованию химик. Он, наверное, видел в вас своего собрата...
Вряд ли. Но вот то, что писатели, которые учились не только в гуманитарных вузах, но еще и в нормальных, отличаются от «чистых» писателей – тут не поспоришь.
Вы же - химик - как вы перепрофилировались, уйдя в литераторы?
Очень просто. Я долго – с перерывом на армию - учился в Московском институте стали и сплавов. И ко всем предметам надо было готовиться, что-то знать. Кроме Истории КПСС. Там можно было просто открыть рот и нести что попало, все равно ниже четверки не поставят. Оказавшись в Литературном институте, я с удивлением обнаружил, что там все предметы – одна сплошная история КПСС. Надо просто читать много книжек. И если сама по себе история КПСС – штука противная, то тут еще и книжки интересные. Так что экзамен в гуманитарном вузе – за редчайшим исключением – просто разговор с умным человеком о хороших книжках. Что может быть лучше? Ничего.
Вы учились в Лите на курсе знаменитой Татьяны Александровны Бек. Как вы вспоминаете то приятное для себя время?
С любовью. И Бек вспоминаю с любовью. И нежностью. И Сергея Чупринина, дай бог ему здоровья, тоже. Я ведь писатель в первом поколении. И все публикации, а затем и работа в газете, союзы писателей и пр. и пр. – все исключительно заслуга моих преподавателей. Они брали меня «за ручку» и водили по редакциям, носили туда рукописи. Бек меня привела в газету «Книжное обозрение», к поэту Щуплову. Бек печатала у себя в журнале. А потом я печатал Татьяну Александру уже у себя в газете. И не только ее. Нас, литераторов, такая узкая прослойка, что мы почти все, если и не приятели, то хорошие знакомые. Как сто лет тому назад. Оттого и ссоримся, конечно. Дуэлей нет, но многие все равно не выживают. Вот и Бек тоже.
Говорят, что вы должны были писать в Лите работу по творчеству Венички Ерофеева. Что помешало? Не хотели бы вернуться к этой идее снова и написать добротную книгу о нем?
Что помешало? Увлекся материалом. А книжку написал, и даже издал. Называется – «И немедленно выпил». Правда, по недоразумению на обложке и в выходных данных значится «Лесин и немедленно выпил» (М.: РИПОЛ Классик, 2016). И один текст – который как раз и называется «И немедленно выпил» - туда не попал. Куда-то он задевался. Есть только журнальная его публикация в сильно сокращенном виде, и какие-то бумажки.
Почему «Москва-Петушки» - гениальная поэма?
Не знаю. Почему «Герой нашего времени» - замечательная проза? Да вот сел парняга и сочинил такую классную штуку. Нам просто повезло, что они – авторы любимых книжек – были в нашей жизни и в нашей литературе. Что Ерофеев был, Пушкин, Лермонтов, Ахматова, Лукиан, Рабле.
Что электричка такая ходит, от Курского вокзала до города Петушки. Где в Музее петуха есть экспозиция, посвященная Ерофееву. Где я как-то раз, кстати, побывал и в вытрезвителе. Правда, не ночевал. Нас двоих забрали, но быстро отпустили. Ибо мы не сильно пьяные были. И было нас вообще-то четверо, но забрали только двоих. Хотя и ненадолго. А приехали – просто так. Выпить и закусить.
С самим Венечкой вам не доводилось выпивать и закусывать?
Нет. Он слишком рано умер. Я еще даже в Литературный институт не поступил, а он уже умер.
Самый великий человек, с которым вас сводила жизнь?
Игорь Яркевич. Писатель уровня того же Ерофеева. Но его я знал довольно близко, мы жили в соседних домах, он на Большой Пионерской улице, я на Малой Пионерской улице. И сейчас там живу.
Кроме Ерофеева и Яркевича, кто на вас сильно влиял? Писатели, философы, художники, режиссеры, революционеры...
Да я, наверное, уже почти всех назвал. Из неназванных – писатель Николай Носов. Бертран Рассел, автор книги «Почему я не христианин». Шаламов.
Мои друзья и коллеги, те с кем я в одной газете работаю, – поэты Андрей Щербак-Жуков и Елена Семенова, те вместе с кем буду выступать вот прямо сегодня в Зверевском центре – Сергей Синяков и Екатерина Богданова. Всех не назвать, да я и не буду пытаться.
А в своей жизни пробовали рисовать? Вот как Адольф Гитлер, например...
Я учился в художественной школе, работал художником в таксомоторном парке, в армии был сначала ротным художником, потом начальником клуба в батальоне. За портрет Ленина на заборе воинской части угодил на гауптвахту.
«Портрет Ленина на заборе»? Да, ну?! Сильно!
Да, это все молодость, молодая прыть. Буйная, так сказать, молодецкая кровь…
Когда вы поняли, что Маркс, Энгельс, Ленин-Сталин - это гибло?
Не уверен, что и сейчас в них окончательно разобрался. Маркс – поэт, Сталин – поэт, даже Ленин сочинил одну стихотворную строчку («В Шуше у подножия Саяна»). Только Энгельс подкачал, бедолага. Зато он был капиталист.
Ленин был – «гриб»?
Нет. Он цветок. Поникший лютик. Никто ему не нальет в Мавзолее…
В искусстве вам не кажется, что сегодня «тянем слово залежалое», что это все когда-то было-было-было?
Ничего не поделаешь. Все уже давно украдено до нас. И все уже написано до нас.
Вам нравится, как вы проживаете жизнь? Что бы хотелось бы изменить в себе?
Ага. В смысле, нравится. А изменить надо все на фиг. Потому что все происходит слишком быстро, хорошо хоть – неправильно.
Незавидна участь российского интеллигента в России в 2022 году. Страна поделилась на тех, кто остался и тех, кто уехал. Вы могли бы сказать, что сегодня мы живем в «паскудное время»?
Паскудное оно или не паскудное, а бухать надо, иначе совсем тошно.
А как вы относитесь к формулировке – «хороший русский», в которую нас, как в упаковку, пытаются запихнуть западные оголтелые либералы?
Хорошему человеку всегда хорошо.
Вы явно не поддерживаете весь ужас войны. Это видно по стихам. Как, кроме творчества, можно выразить свой протест, без риска быть посаженным или убитым в России?
Я целиком и полностью поддерживаю все то, что мне велят поддерживать пропагандисты из телевизора. Но бухать, все равно надо.
Вами написаны, наверное, тысячи стихов, в которых виден вы - настоящий, ранимый, сомневающийся, но тщательно маскирующий это. Как вы думаете, есть ли шанс у каких-то из них стать «нетленкой» как символ времени?
Всегда есть положительная не равная нулю вероятность, что хоть что-то из того, что я сочинил не г….
И напоследок спрошу: какую функцию несут ваши стихи?
Ну, некоторые мне нравятся. Другие помогают жить. Обидели, а я в ответ ругательный стишок сочинил. Вот и полегче стало.
----
* Отказ от вредных привычек, пагубных пристрастий (обычно об алкогольной зависимости), Викисловарь, прим. ред.
Добавить комментарий