Прозрачный паровозик с белыми колесами

Сын моей сестры попросил в подарок паровозик. И не какой-нибудь, а именно прозрачный — “хочу, тетьТань, видеть, как внутри у него все крутится”, — и именно с белыми колесами.

Пришлось побегать. В “Детском мире” среди похожих на бронированных лягушек танков, увенчанных кричащими американскими флагами размером с простыню, трансформируемых чудовищ и чудовищных трансформеров, фигурок назгулов, эльфов, хоббитов и лошадей из “Властелина колец”, пышных кукол всех рас и оттенков кожи, моделей гоночных болидов, тракторов с педалями и всего такого прочего искомый паровоз я таки нашла. Правда, на ценнике меня ожидал сюрприз — локомотив стоил примерно половину моей месячной зарплаты. Для родного племянника, конечно, не жалко, только имеет ли смысл дарить четырехлетнему пареньку, увлеченному исследованием тайн мира, радиоуправляемую игрушку? Через два дня дистанционный пульт хрустнет на крепких молодецких зубах, а спустя неделю разонравившийся паровоз (почему-то сам ездить перестал, бяка, — приходится катать!) попадет в катастрофу: направляемый умелой и безжалостной рукой, столкнется, например, со шкафом. Хорошо, если так. А то ведь “машинист” может беднягу и с “моста”, сиречь с балкона, уронить. Дабы не достался каким-нибудь фашистам ценный груз.

Нет уж. Надо что-нибудь попроще, подешевле и, самое главное, — покрепче. Вот когда пожалеешь, что дешевый раскрашенный пластик сменил эпоху убожества советских игрушек, побочного продукта оборонных заводов. И пусть зайцы были синими, крокодилы розовыми, а волки — зелеными, пусть машинки напоминали собачью конуру на колесах, а самолеты — раскладушки с крыльями... Зато делались они по военным стандартам прочности, и открутить голову у пупса невероятной расцветки и пропорций — это минимум часа два нелегких физических упражнений. Не у всякого терпелки хватит.

Впрочем, гримасы русского бизнеса непредсказуемы. В переходе, буквально в ста метрах от “Детского мира”, продавали те же самые игрушки, в таких же красочных упаковках, но примерно втрое дешевле. Я принялась шарить глазами по набитым, как вагон метро в час пик, полкам торговых павильончиков. Но судьба решила надо мной сегодня посмеяться. Было все, кроме нужного: частная торговля объявила паровым локомотивам бойкот. Завалы мягких игрушек титанических форм сменяли целые дивизии крошечных и не очень солдатиков в плакатных позах, потом, неожиданно, стойка с трогательно маленькими детскими ботиночками, далее — аляповатые коробки “Нинтендо” и “Плейстейшенов”. А паровозик все не попадался. Впору было вконец отчаяться.

У прилавка со знаковой вывеской “ВСЁ за 30 руб”, намалеванной выцветшим фломастером, грустно переминался бомж. Ну, конечно, не бомж — это я уж так его окрестила по привычке — просто очень уж бедно он был одет. Потертый плащ, на месте пуговиц торчат обкусанные ниточки, обтрепанный воротник давно нестиранной рубашки а ля “руссиш глубинка”. То ли продавец, то ли просто посторожить попросили. Прилавок был завален дешевейшим барахлом сомнительного качества — поддельные батарейки, прищепки, ершики для посуды, зеркальца, открывалки, одноразовые ручки... В общем — “Все за 30 рублей”. Магазин одной цены, так сказать. Вот интересно, как понимать слово “все” — любая вещь по тридцать или все целиком?

Впрочем, мое внимание привлекло отнюдь не барахольное изобилие. “Бомж” или, скорее всего, все-таки продавец, вертел в руках... тот самый паровозик! Именно прозрачный, так что внутри проглядываются какие-то части, а колеса — белее не бывает. Игрушка выглядела крепкой, хоть и сработана на редкость топорно, из грубой пластмассы.

— Почем? — небрежно спросила я, указывая на нее.

— Пятьдесят.

Голос у него оказался на удивление сочный. Даже жирный, ухоженный. Таким в новорусских боевиках принято обсуждать миллионные сделки. Нечто неуловимое в его тоне заставило меня осторожно переспросить:

— Пятьдесят чего?

— Зеленых.

Ну, верно говорят: наглость — второе счастье. Неужто на моем лице так явственно читается нужда в этом растреклятом паровозике? Но сдаваться без борьбы я не намерена.

— А как же это? — кивнув на вывеску, с иронией осведомилась я.

— А ты будто цену не знаешь? Не разыгрывай тут комедию! Нужен — плати, не нужен — проваливай, на Исправника желающие всегда найдутся! Чай, не каждый день попадается! А Каину сама все объяснишь...

Исправник? Каин? Собеседник мой, похоже, был абсолютно уверен: эти имена мне хорошо известны. Гм... Такое ощущение, что он меня с кем-то спутал.

И тут я приметила интересную детальку. О-па! У “бомжа” из-под замызганной полы плаща выглядывали носки стильных и дорогих кожаных ботинок. Едва ли не от “Гуччи”. Нечисто здесь что-то! Как бы в историю какую не влипнуть!

“Бомж” заметил мой взгляд, скривился, словно проглотил целый лимон, и поспешно одернул плащ. Ботинки исчезли. Зато на руке с неожиданно ухоженными ногтями золотой искрой сверкнул “Ролекс”.

— Ну что? — спросил он почти грубо. — Долго будешь пялиться? Нужен тебе Исправник или в гляделки будем играть?

— Исправник? — я недоуменно подняла бровь.

— Ну, я не знаю, как тебе его описали. У него же — тысячу имен, а то и мильон. В мой раз он был Исправником, в прошлый — Выпрямитель Ошибок. Называй, как хочешь... — “бомж” с каким-то остервенением покатал паровозик по шаткому прилавку. — Ну? Берешь, нет?

— За десять баксов, пожалуй, взяла бы, — сказала я. Лениво так, без интереса. Торгуемся мы или что?

Он аж подпрыгнул.

— Десять грин!! Да ты знаешь, почем я его купил!?

— Нет, да и не интересно, честно говоря. По мне он и ста рублей не стоит, просто решила племяннику подарок сделать...

— Пле... кого? Постой, постой! Да ты кто, подруга? Тебя Каин прислал?

Ага, добрались до сути. Хорошо бы криминала никакого не всплыло, а то, кто их знает — может, таким образом драгдилеры товар друг другу передают. Паровозиком.

— Никто меня не присылал. Просто игрушка приглянулась, хотела племяннику купить.

— Что же ты мне тогда голову морочишь!? Племяннику... — “бомж” как-то странно захихикал, потом затрясся от беззвучного смеха. Руки у него заметно дрожали.

Переход жил своей жизнью. На нас никто не обращал внимания. Народ суетливо спешил по важным своим делам, некоторые тормозили у прилавка, видимо, привлеченные вывеской, жадно обнимали глазами барахло. Потом глумливо хмыкали и снова устремлялись в людской водоворот. Похоже, бизнес у моего визави не слишком процветал. Зато с соседнего прилавка доносились грохот взрывов, визг тормозов, скрежет сминаемого металла — продавец, виртуозно барабаня по кнопкам джойстика, впаривал зачарованному пареньку новую игрушку. Мимо прошагала счастливая девчушка лет шести, обхватив руками здоровенного плюшевого тигра, раза в полтора больше ее самой. Следом плелась мамаша, с озабоченным видом пересчитывая в кошельке оставшиеся купюры.

— Вот... вот было бы шоу, когда б ты Исправника... — смеясь, бормотал “бомж”, — и в правду племяннику подарила...

— В смысле? — ситуация начинала меня раздражать. — Паровоз как паровоз. Покатает пару недель, да и забросит под кровать.

— Да не паровоз это! Я же тебе сказал — Исправник! Выпрямитель Ошибок! Не шутка... Стоит твоему... как зовут-то?

Я почему-то смутилась.

— Татьяной...

— Да не тебя! Племянника!

— Яшей.

— Стоит твоему Яшке его, — он потряс паровозиком, — пару раз катнуть по полу... у-у-у!

— Да, что такое с ним? Объясни толком.

— Объяснить? Это, Танюша, не так просто. Да и тебе оно надо?

— Это я уж как-нибудь сама решу.

— Вольному — воля. Слушай. Впрочем, нет, скажи сначала — не было ли у тебя в жизни поступка, который ты хотела бы переиграть? Может, обидела кого зря или в свое время карьеру, деньги, власть против простого человеческого счастья поставила? Подумай...

А кто из нас может честно, положа руку на сердце, сказать: я все всегда делала правильно, я никогда не ошибалась? Да никто. У каждого в жизни есть один-два момента, когда альтернатива стоит остро: или то, или это. Приходится выбирать. И мучиться потом всю жизнь неправильным выбором. До гробовой доски будет глодать мыслишка: а вот если бы я тогда поступила по-другому, то...

Есть она и у меня, верно продавец паровозиков сказал. Три года назад дурацкая ревность и понятия об оскорбленной чести заставили меня указать Артему на дверь. На презентации он, помнится, перебрал, разругался со мной и пропал на два дня. А потом я узнала, что он к бывшей своей ездил, плакаться. На меня, видать, жаловался. Ну, я и... психанула. Иди, мол, к своей вешалке, если тебе она больше по душе.

Очень он не любил, когда я так говорила. Гордый он, Артемка... Хлопнул дверью и ушел. С тех пор я одна. Есть, конечно, на работе один, да это — так, ерунда. Не в счет.

Яшке вон уже скоро пять, а Анюта, сестра моя, ведь на три года меня моложе. Вот и выходит, что паровозик я покупаю племяннику, а могла бы — собственному сыну.

— Есть, как не быть. Погорячилась в свое время... А сейчас думаю: может, зря?

— Вы, бабы, всегда так: сначала делаете, потом думаете. Ладно, ладно — не кипятись, слушай лучше. Был и у меня свой гвоздь в душе. Бывало свербило так, что хоть на стенку лезь, хоть головой в омут, особенно когда на кладбище приезжал.

Он помолчал.

— Была у меня подруга, понимаешь, мы с ней с самого детства вместе, чуть ли не на одном горшке сидели. Катюха... выросли вместе, да так и не расстались. Она с деньгами на “ты” была — голова! Не то, что я. Сразу просекала, откуда бабками пахнет. Ну, и я за ней, вроде как ведомый. Сначала мелкие дела вершили, но постепенно раскрутились. В девяносто третьем подвернулась одна возможность, сейчас даже не верится. Агентство одно рекламное прогорело, сдавали его за копейки вместе со всеми долгами, недоснятыми роликами и недвижимым барахлом. Катюха и здесь не зевнула. Своих денег у нее не хватило, так она меня в компаньоны взяла, а я как раз со сверхсрочной пришел, с Пянджа, там тогда неплохо платили. Вот Катюха и потащила меня за собой. Спросишь — зачем?

Он хитро подмигнул мне. Я пожала плечами, но спрашивать не стала. И так сам все расскажет.

— Мне хватки деловой Бог не дал, это верно, да и погулять я люблю, чего уж там... Она бы и без меня отлично справилась, заняла бы денег в конце концов. Только вот на переговорах, да презентациях всякие там директора банков охотней с мужиком дела ведут, так уж у нас повелось. Женщину мало кто из богатых парней за стоящего партнера воспринимает. — Он глумливо хихикнул. — Партнера по бизнесу, я имею в виду. Дальше уж дела в гору пошли, не остановить, гребли деньги лопатой — пятерым не управиться. Ну, жизнь облагородили себе, сама понимаешь, тачки там приличные, домик трехэтажный, шмотки, то-се... Не жизнь — сказка. Ты на это все не смотри, — он пару раз хлопнул рукой по обшлагу плаща, — это так, последствия. А тогда мы даже у Зайцева одеваться брезговали. Во-от...

— А паровозик-то здесь причем? — не выдержала я. Больно уж монолог у него затянулся.

— Дойдем и до него, не торопись. Слушай дальше. Жили мы так припеваючи, пока кризис не случился. Дефолт который. Всем было несладко, и по нам вдарило, конечно. Анекдот, знаешь? Про те времена? Звонит один банкир другому, спрашивает: “Алло, Вася, ты? Как дела?” Второй отвечает: “Хорошо”. “Ой, извините”, говорит первый, “я, кажется, номером ошибся...” Улыбаешься? Так это точно про нас. Катюха, чтобы контору нашу на плаву удержать, свои бабки в нее горстями кидала, как в топку. Машины продала, дом заложила... А я в стороне стоял, ухмылялся, была уже тогда у меня одна мыслишка, главбух, скотина, нашептал. Ну, с Катькиной помощью кое-как кризис пережили, и тут-то я и не прозевал свой шансик. Собрал акционеров, да и рубанул прямо: так, мол, и так, Екатерина Сергевна виновна в нецелевом использовании средств, расхищении активов и прочее в таком же духе. Она у нас по агентству официально замфином числилась, как раз за такие дела и отвечала. У нее, бедняги, аж речь отшибло, только все смотрела на меня. Будто не верила. А я несся, как по проторенной дорожке: мол, в кризис она спохватилась, испугалась проверок, бросилась денежки назад вертать, да поздно.

Собеседник, похоже, вычитал в моем взгляде нечто красноречивое, потому что потупился на миг, смешался.

— Не смотри на меня так, Танюша, не стоит. Все люди — волки, весь мир — большой сортир. Был бы у тебя похожий шансик, и ты б не прозевала. И нечего тут глазами сверкать! Не прозевала бы, уж поверь. Честные мы только на словах, ты ничем не лучше других. Всё цену имеет: и благородство, и дружба, и честность, — всё. У каждого своя цена, но она есть. В общем, захотелось мне одному в агентстве паханом сидеть, и Катюху я таки вытурил. Назначили проверку, вскрылось много всего — Катька-то бабками, как своими распоряжалась, захотела — в дело вложила, захотела — шубку новую купила или на Бали слетала, позагорать. Она ж знала, что в любой момент недостачу восполнит, стоит только парочку верных делишек провернуть. У нее на это нюх был, я тебе уже говорил. А проверяющему пойди все объясни, тем более, что истинное положение дел — кто настоящий директор агентства — никто и не знал.

Мне стало противно.

— И что?

— Уволили ее, расследование началось, судебных приставов поналетело — имущество описывать. То, что осталось. Она со мной встретиться пыталась пару раз, звонила, но я не откликнулся. Решил — пойду до конца. Все от нее отвернулись, многие наши общие знакомые даже спрашивать про нее перестали... вот тебе тоже проверка на честность — стоило ей обезденежеть, как их сдуло, словно ветром. Катюха одна осталась. А у нее с детства что-то с сердцем было не так, врожденная гадость какая-то, точно не знаю, как называется. Так от всех этих дел моторчик и зашалил, приступ, скорая, все такое. И никого рядом, понимаешь, Тань, никого! Бабок тоже — ноль. Свезли Катюху в обычный городской стационар, где она через два дня умерла. Ей и тридцати не было, вот так.

Он поставил паровозик на стол, зашарил руками по карманам, потом чертыхнулся вполголоса. Смотреть на меня он избегал.

— Клянусь, я не знал. Я видел, что Катюха пытается до меня дозвониться, но думал это все по поводу наших заморочек с агентством. А она там умирала одна, понимаешь! Без лекарств, без денег, да и без помощи тоже — ты, наверняка, в курсе, как у нас в больничках медперсонал к обычным пациентам относится. К тем, что заплатить не могут. Ее кровать в коридоре поставили, у разбитого окна — еще бы день и Катюшка вдобавок и воспаление схватила бы. Только не успела. А потом поздно было... Я, как узнал... не поверишь, конечно... волосы на себе рвал! Похороны устроил по высшему разряду... гроб... памятник... только разве совесть этим успокоишь!

Последнюю фразу он выкрикнул почти в полный голос так, что даже перекрыл шум перехода. На нас стали оглядываться. Впрочем, без особого интереса — ну, торгуются люди слишком эмоционально, что с того?

— Поздно, батя, пить боржом, когда печень отвалилась, — пробормотала я скорее себе, чем собеседнику, старую, еще институтских времен поговорку.

Однако он услышал, усмехнулся безрадостно.

— Ну, ты права в чем-то. Но знаешь: одно дело человека подставить, скотство, конечно, тоже, но совсем другое — бросить умирать. Тем более женщину. Да, какой же я мужик после такого! А она ведь на меня надеялась! Ждала до последнего... Э-эх, — он махнул рукой, — да что говорить! Подонок я, и совершил подонство. Это-то меня и буравило постоянно. Так, бывало, прихватит иногда, кажется — вовек не отмоюсь! На кладбище к ней приезжал каждый год, букет клал, стоял, как положено, со скорбной рожей... И казалось мне, веришь, что каждый проходящий мимо человек так и норовит ткнуть в меня пальцем: “смотрите, он женщину предал!” Да будь они прокляты эти бабки!

Вакханалия самокритики мне надоела. Я грубо оборвала его:

— Трогательная история. Не понятно только: а причем здесь паровоз?

“Бомж” тряхнул головой негодующе, словно говоря “нет, ну вы посмотрите, какая тупая попалась!”:

— А я тебе о чем толкую! Как-то по пьянке в одном кабаке нажаловался я случайному собеседнику про свои горести. А это Каин и был. Если ты про него не слышала, объяснить будет сложно, кто он такой. Просто уясни для себя, что этот парень решает проблемы. Любые. И методы у него... — он крутанул в воздухе пальцами, — такие, что по второму разу обратиться — тысячу раз подумаешь. Он-то мне и предложил Исправника. Это не просто игрушка...

Его рука ласково погладила паровозик, потом неожиданно крепко стиснула так, что побелели костяшки пальцев.

— Острож... — вскинулась было я.

— Не боись. Эта штука не ломается. Кто его сделал, когда — неизвестно. Каин сказал, что при нем уже шестеро Исправником пользовались, первый откуда-то из Европы его привез. То ли из Венгрии, то ли из Италии... не помню. Вещица вроде с виду неказистая, а вот такие проблемы, типа той, что я тебе расписал, решает. Легко и непринужденно.

— В смысле? — я даже растерялась.

— Вот так, вот. Надо только в голове держать тот случай, который заново переиграть хочешь, да катнуть его пару раз, вот так... — он показал как — и все дела. Как действует — не спрашивай, не знаю. Просто выходит задним числом, что в тот день, когда все закрутилось, ты по-иному поступил. Ну, вроде как второй шанс получаешь... А третьего не будет — Исправник по такому принципу работает: один человек — одна попытка. Потом чего хочешь с ним делай — по столу катай, об стену стучи... ноль реакции. А другому передаешь — снова работает.

— И ты что же? Исправил?.. — недоверчиво спросила я.

Он хмыкнул.

— А то ты не видишь? Сработало, мать его через корыто! Только... лучше б не работало...

— Что-то не так?

— Все не так! Все! Как дело-то было? Вспомнил я тот день, ну, заседание совета, представил во всех подробностях и... того... катнул паровозик. Никаких внешних эффектов, я тебе скажу, ничего. Просто в голове помутилось немного и все... В себя пришел, плюнул — падла, думаю, не сработало. Купил меня Каин своими басенками, купил, как пацана. Сунул паровозик в карман, да и засобирался в агентство, вечером договорчик один важный подписывали с “Русским Транзитом”. Спускаюсь вниз — машины нет... Думаю, что за дела? Уехал Сергуня, водила мой, бомбить что ли? Ну, погоди, гаденыш, вернись мне только!.. Плюнул, пошел тачку ловить — и тут облом! Бабок нет! По карманам еле на метро наскреб... Приезжаю, а охрана меня не пускает. Не велено, говорит, личный приказ Екатерины Сергевны. Кого, спрашиваю?! Тут уж я озверел. Не зря в погранах служил, дети они все против меня — раскидал сопляков, наверх прорвался. А там — Катька моя сидит и спокойненько так говорит: что ты, мол, Лешенька, ерепенешься? Все уже сто раз обговорено, долю я твою выкупила? Выкупила. Акции ты передал? Чего ж ты еще хочешь?

— В смысле? — не поняла я. — Она что живая?

— Живее нас. Я потом кое с кем парой слов перекинулся, выяснил. Расклад такой получился: Катька благополучно кризис пережила, состояньице потом еще приумножила, и однажды пришла ей в голову свежая мысля. А зачем, собственно, ей, такой умной и красивой, нужен какой-то там Лешка? Только из-за воспоминаний детства? Да за ее деньги она себе такого диКаприо подобрать может, держись только! А Лешенька все дело только тормозит, хватки у него — ноль, своими частыми гулянками имидж портит и вообще. С чего бы он, то есть я, ей сдался? Ну, и начала Катька веселую игру. Втихаря выкупила мою долю, акции на себя перевела и однажды ясным утром указала своему старому другу-приятелю, мне значит, на дверь. Без копейки меня оставила, гадюка! Даже хату мою забрала за долги — я потом поперся домой, а там печати висят. Такие дела... Оставила, только то, что на мне было, даже плащ вон пришлось на барахолку ехать покупать...

Слишком уж все это было как-то фантастично, нереально, чтобы быть правдой. Я хотела было рассмеяться, пальцем у виска покрутить, сделать что-нибудь этакое, чтобы ему сразу стало понятно: не удалось тебе меня провести! Ишь, нашел глупую девочку, мишень для розыгрышей. Слезу захотел вышибить что ли?

Но что-то в его облике заставило меня задуматься. Золотой “ролекс”, ботинки от “Гуччи” и вдруг — обтрепанный плащ и грязная рубаха... как-то все это не вязалось друг с другом. А вдруг все правда?

— Вижу, не веришь. Не могу тебя винить, я бы тоже не поверил.

— Да нет, я...

— Не веришь, Тань, не веришь... В лучшем случае сомневаешься, куда бежать — в психушку или в ментуру. Только мне твоя вера без надобности. Я тебя предупреждал — надо оно тебе? Ты решила по-своему. Теперь думай сама. А если захочешь проверить — вот он, Исправник, бери. Так уж и быть, отдам за десятку...

Я задумалась. Эх, Артемка... Если б я тогда не вызверилась на тебя, кто знает, где бы мы сейчас были. Помнишь, как мы мечтали: белое платье со шлейфом, лимузин метров в двадцать, Кипр, Майорка... Может, попробовать? Что я теряю?..

Леха неожиданно протянул мне Исправника:

— Подержи в руках, сожми... Говорят, помогает иногда.

Я, словно зачарованная, подчинилась, взяла из его рук паровозик, крепко обхватила пальцами...

Я тряхнула головой, отгоняя наваждение. Вокруг тот же переход, тот же неумолчный шум московской подземки. В руке — простая игрушка, под пальцами ощущается грубый, шероховатый пластик.

— Ну что? — спросил Леша. — Видела?

— Что?

— Вариант.

— Наверное... Точно не знаю. Я... я, пожалуй, возьму его...

Сзади донесся зычный голос, прямо-таки иерихонская труба:

— Дорогу! Дорогу!

Народ в ужасе расступался, пропуская плешивого армянина, нагруженного сверх меры здоровенными клетчатыми сумками. Девушка на изящных каблучках неуверенно покачнулась, оступилась и налетела на меня:

— Ой, извините!

Инстинктивно я стиснула рукой Исправника — как бы не выронить...

Господи! А это что? Тоже вариант... А ведь, правда, и такой не исключен. Я вообще по натуре злопамятная, могу придирками кого угодно достать. Боже, Артемка... Лучше б ты с моделями своими развлекался.

Вот оно как! Нет уж! Пусть все идет, как идет. Если когда-то судьба нас с Артемкой развела, значит, так было надо. Какая-то сила посчитала, что так будет лучше. Что же теперь менять все? И мучиться потом: к какому из двух вариантов мы придем?

Исправлять старые ошибки — значит, плодить новые...

— Эй, эй, Танюша, у тебя все в порядке? — Леша осторожно потряс меня за плечо.

Я открыла глаза. На меня обеспокоено смотрела давешняя девушка. Немного испуганно... Красивые брови сведены домиком, в глазах — золотистые искорки от ламп-таблеток.

Я широко улыбнулась:

— Теперь, да.

И недрогнувшей рукой поставила паровозик обратно на прилавок:

— Спасибо, Леш. Но этот выбор не по мне. Извини...

Вся эта история не шла у меня из головы. До дома я дошла на каком-то автопилоте, не очень обращая внимания на то, что происходит вокруг. По-моему я даже умудрилась столкнуться с каким-то пожилым интеллигентом. В ответ на мое “ой, простите”, он извинялся долго и галантно, даже вроде предложил проводить. Я неопределенно помахала рукой и нырнула в арку своего дома.

В себя меня привел резкий автомобильный сигнал. Я подняла голову, недоуменно посмотрела по сторонам.

Из припаркованной у самого подъезда “шестерки” вылез улыбающийся и немного смущенный Артем. В руках у него алел пышный розовый букет.

— Знаешь, — сказал он просто. — А я по тебе скучал... >