Да

В шесть утра Шансового разбудил телефонный звонок.

— Беда, Шансовой, — раздался в трубке до боли знакомый голос Юрчика, — только на тебя надежда осталась, выручай, мне портланд-цемент пришёл, полный.

— А сколько сейчас времени, ты знаешь? — осведомился Шансовой, с трудом преодолев желание послать друга детства по многим известным адресам.

— Да причём здесь время, — надрывался Юрчик, — ты что, Шансовой, не понял, портланд-цемент мне настаёт, в полный рост.

— Засадил, значит, — обречённо сказал Шансовой, — и, как обычно, всё, кроме чести. Ну ладно, давай, рассказывай. Сам-то где?

— Да на катране, где мне быть-то? Залётные. Двое. Сначала попал в общаковый рамс, сел с одним в терц, потом деберц, в общем, что говорить, закончили уже в шахматы.

— Во что? — обалдел Шансовой, — В шахматы? Какие на хрен шахматы? Ты же ладью с оладьей путаешь.

— А что было делать — он больше ни во что не соглашался, пришлось в шахматы. С форой. Две пешки, в общем, форы.

— Да тебе хоть ферзя форы давать — результат заранее известен.

— Слушай, Шансовой, — заныл Юрчик, — ну что ты кровь пьёшь? Не мне, а я две пешки давал, ну какая разница, приезжай, здесь они, я сказал — друг приедет, отмазываться, они согласны, ждут.

— Чтоб ты уже карты в руках держать не мог, — обречённо сказал Шансовой, повесил трубку и пошёл одеваться.

По пути на катран Шансовой пытался сосчитать, сколько раз ему приходилось отмазывать Юрчика, но, досчитав до десяти, он сбивался и, наконец, плюнул. Играть другу детства было противопоказано, а не играть он не мог, и все увещевания Шансового разбивались о непреклонную веру Юрчика, что однажды ему-таки зайдёт масть и тогда он разорвёт катран или сорвёт банк в казино. Вот уже лет десять, как масть не шла и не шла, и всё, что Юрчик зарабатывал, уходило на игру. Закатывали Юрчика и в долг — тогда неизменно появлялся Шансовой, и, как правило, долги удавалось отбить, а если не отбить, то, по крайней мере, найти компромисс, позволяющий Юрчику и дальше отираться по казино и катранам вместо того, чтобы скрываться от кредиторов.

— Здорово, Шансовой, — приветствовал его Стопнога, впуская в провонявший сигареным дымом и водочным перегаром катран. — Тебя ждут, твой ослидзе-то опять лоханулся, ну да ты знаешь, в общем так, двое, залётные, один, похоже, не при делах, вроде телохранитель, а вот второй — короче, сам увидишь, не мне тебя учить.

— Всем привет, — сказал Шансовой, входя в игровую и щурясь от дыма.

— Долбак, — представился сидящий в углу звероподобный детина и помахал ладонью, размером с астраханский арбуз.

— Это что же получается? — сказал сидящий рядом с ним худощавый субъект с копной вьющихся волос, острым лицом и стылым взглядом, — Лох сказал, что друг приедет, а вместо друга, я гляжу — Шансовой. Хорошенькое дельце, Шансовой, кто ж с тобой без форы играть-то будет?

— Здравствуй, Пушкин, — сказал Шансовой, — давно не виделись. Ты чутка подожди, я сейчас вернусь. Давай-ка выйдем на минуту, Юрчик.

— Слушай, друг любезный, — сказал Шансовой, когда они оказались в прихожей, — вот если бы ты вышел на ринг боксировать с Майком Тайсоном, сколько у тебя было бы шансов его отбуцкать?

— Да причем здесь Тайсон? — жарко зашептал Юрчик, — какой, к чёрту, Тайсон — я этого Пушкина в первый раз вижу, а второй — тот вообще Долбак, меня, говорит, Долбаком ребята назвали, за тупость.

— Сам ты Долбак, — в сердцах сказал Шансовой. — Так вот, запомни, отметелить Тайсона у тебя шансов гораздо больше, чем обыграть Пушкина, понял?

— Так что же это, Шансовой? — захлопал глазами Юрчик. — Я же в долг засадил, двадцать тонн баксов, а он еще два процента счётчик назначил. И включил уже, как же быть-то?

— Как быть? — переспросил Шансовой. Да, похоже, трудно будет быть. Ладно, пошли.

— Ну-с, — начал Пушкин, когда они вернулись в игровую. — Значится, так: если играем в деберц, с тебя сто очечков форочки, в терчик — сто двадцать, в буришку по-божески — пять, в шахматишки, пожалуй, возьму слоника, ну, можем ещё в очко — тогда я банкую и ничья моя.

— Фору дам, — сказал Шансовой. — Хорошую фору, но игру назову я.

— Да ты что, Шансовой, какую еще игру, я может в нее и не играю вовсе.

— Да ладно, Пушкин, — сказал Шансовой. — В эту игру даже блондинки играют. В слова.

— Это в какие такие слова?

— Ну, смотри, объясняю, назови две любые буквы.

— Какие ещё буквы?

— Да любые. Ну, давай я назову. Вот смотри — УЙ.

— Ну и что?

— Ну, вот какие слова ты можешь назвать, чтобы кончались на УЙ?

— Это и пню ясно, — сказал из своего угла Долбак. — На эти буквы любой слово назовёт.

— Слово, которое ты имеешь в виду, не литературное, — строго сказал Шансовой. — Оно в зачёт не идёт, а вот “буржуй” или “поцелуй”— другое дело.

— Ну а дальше-то, что? — спросил Пушкин. — Ну, буржуй, поцелуй, а что толку-то?

— А то. Я вот сейчас уйду, а ты придумаешь две буквы, какие хочешь, я их знать не буду, и выписывай на бумажку все слова, которые на эти буквы кончаются. Выписывай, скажем, в течение двух часов. А потом я вернусь, ты мне назовешь эти буквы, и я тоже начну выписывать, параллельно с тобой, но только в течение десяти минут.

— Ну а дальше?

— А по истечении десяти минут мы списки сверим. Если слово есть у обоих, оно вычеркивается.

— А если нет?

— А если нет, то тот, кто его написал, имеет за каждую букву, скажем, сто баксов. Годится?

— Нашёл идиотов, — сказал Долбак. — Пушкин, ты гляди какую он тебе дуру гонит. Да он эти слова все наизусть знает.

— Подожди, Долбак, — сказал Пушкин, — не может он их наизусть знать, знаешь сколько этих слов есть? Что у паршивой собаки блох, а буквы-то мы ему только в конце скажем. В общем, так, пошло, но с одним условием — мы с Долбаком вместе пишем, а ты один, если годится, то давай засекай время и гуляй отсюда на два часа, да когда возвращаться будешь, деньги не забудь.

— Не волнуйся, деньги есть, — сказал Шансовой. — Пошли, Юрчик.

— Ну, ты даешь, — сказал Стопнога, выпуская Шансового с Юрчиком на лестницу. — Я на что всякое видел, но такого... Вынет он тебя за два часа-то, как пить дать вынет. Я даже в долю не пойду.

— А я тебя в долю пока и не зову, — сказал Шансовой. — На вот тебе двадцать баксов, хромай к метро, выторгуешь там у книжника орфографический словарь за пятнашку, сдачу возьмёшь себе. Давай, в общем, дуй, шевели копытами, а мы с Юрчиком пока пройдемся.

Ровно через два часа Стопнога впустил друзей на катран.

— Словарь купил, — отчитался он. — Слышишь, тут уже центровые собрались, но играть не садятся, все хотят знать, чем кончится, мазы ставят. Против тебя три к одному, между прочим.

— Ладно, против так против, — сказал Шансовой, протискиваясь в игровую и на ходу здороваясь с присутствующими. — Ну что, Пушкин, не вспотел ещё от чрезмерных умственных усилий? Нет? Ну, давай тогда, называй буквы.

— Сейчас, сейчас и назову, — ответил Пушкин, взводя флажок шахматных часов на десятиминутную отметку. — Вот ручка, бумага, садись, как скажешь “готов”, я нажму кнопку.

— Готов, — положив перед собой лист бумаги, сказал Шансовой. — Буквы!

— Д и А. ДА то есть.

— Начали.

Через десять минут, как только флажок упал, списки слов были объявлены к сверке.

— Первое слово гостям, — объявил Шансовой. — Давай, Пушкин, зачитывай.

Из сорока пяти слов, выписанных Пушкиным и Долбаком, у Шансового не было трёх — то были слова баланда, паскуда и гнида. Ещё одно слово в зачет не пошло как явно нелитературное, после чего настала очередь Шансового.

— Начнем, пожалуй, по алфавиту, — сказал Шансовой. — Итак, анфилада.

— Это чего за анфилада такая? — загорячился Долбак. — Нет такого слова!

— Давай, Стопнога, словарь, — сказал Шансовой. — Вот видишь, есть анфилада, а чтоб тебе понятно было, то вот прихожая Стопноги с игровой комнатой вместе и есть анфилада. Ясно? Погнали дальше — балюстрада.

— А это что за хрень?

— Это вроде подоконника. Не веришь — посмотри в словарь. Барракуда.

— Нет, так не пойдёт, — сказал Пушкин. Мало ли что в словаре пишут. Нам вот слово не засчитали, его в словаре нет, это правда, зато это слово все знают, мало ли что оно не литературное. А твои литературные слова никто не знает. В общем, так, пусть центровые судят — если признают, что есть такое слово — будем считать, нет — извини, вычёркивай.

— Ну, ты уж постыдись, Пушкин, — сказал Шансовой. Барракуду-то стыдно не знать, это рыба такая.

— Есть такое слово, — сказал Цыган. — Я эту рыбу, между прочим, недавно в китайском ресторане заказывал. Такая гадость, чуть не проблевался.

— Считается, — подытожил Шансовой. — Значит, так, погнали дальше — держиморда.

После бурного пятиминутного обсуждения с обильным применением проходящих вне конкурса нелитературных и малолитературных слов держиморду признали.

Ещё через час, после того как были забракованы циклоида, эспланада и хламидомонада, но признаны синусоида, немезида, гасиенда и ряд других, подвели итоги.

Восемьдесят слов Шансового превратились почти в шестьсот букв и, соответственно, в шестьдесят тысяч баксов, двадцать из которых пошли в погашение долга, а тридцать взяты за расчет.

— Шансовой, мы друг друга сколько лет знаем, — укоризненно говорил Стопнога, — Ну, ладно, в долю старика ты не взял, дело твое, но мазы-то... Ну что тебе стоило хотя бы шепнуть: прими за меня мазу, мол, Стопнога, три к одному мазишки-то были. Или сам не уверен был?

— Как тебе сказать, а ты на моем месте был бы уверен?

— Да ведь в том-то и хрен с редькой, что нет. Ну, скажи хотя бы в чем тут мулька, ну не пойму я, как за десять минут в пять раз больше слов этих настругать можно, чем люди за два часа?

— Помнишь, Стопнога, анекдот был, что чукча, мол, писатель, а не читатель?

— Ну, помню, а при чем он здесь?

— Так вот, и Пушкин у нас тоже — не читатель. В общем, подумаешь — поймешь.

— Слышишь, Шансовой, — орал в трубку на следующий день Юрчик. — Я из библиотеки. Шестой час сижу, словарь шерстю. Неудобно — не то слово. Ну чего не догадаться было словарь наоборот выпустить, где слова по порядку с конца идут, а не сначала, а? Ладно, это я так, ты смотри, что получается, Шансовой, ты же им верных сто тонн баксов подарил, тут этих слов, что ты ещё мог бы написать, вагоны — кариатида, планида, харибда, есть такие, что каждое на тысячу гринов тянет, надо же, как ты лоханулся. Ну, ничего, ты сиди дома, никуда не уходи, я позвоню, они еще не уехали, на катране сидят, так я сейчас мухой туда, организую по-скорому повторный матч.