Импульс, или подарок для нелюбимого

Бывают мужчины, в которых никто не влюбляется, но многие к ним льнут от безысходности и тоски. Как говорится, «мужчина в хозяйстве много места не занимает», но зато и гвоздь прибить умеет, и утюг починить или даже телевизор. Да и в постели не холодно зимой. А некоторые и по прямому биологическому назначению применимы, хоть и не очень привлекательны.

Не подумайте, что к ним второсортных женщин тянет. Часто и самых самых... Просто те мужчины, в кого мы влюбляемся, зажрались от внимания и обижают нас, даже не задумываясь. А эти, в которых влюбиться непросто, первое время очень ценят наше внимание и оттого кажутся нам добрыми и надежными. И мы думаем: 

«А хрен бы с ней, с любовью, раз от нее — одни раны! А тут, зато — надежная гавань и моральный комфорт». 

Мы даже себе обещаем, что этого невзрачного, не очень-то родного, но зато хорошего и надежного, постараемся в дальнейшем полюбить. Но, правда, мало кому это удается. А хорошими нам кажутся все, кому мы нравимся, и кто с нами ласков и уважителен. 

Но через месяц-другой, как правило, выяснятся, что эти «компромиссные» мужчины (герои наших компромиссов) только первое время на цыпочках перед нами ходят: видно, счастью своему поверить не могут. А потом привыкают и так же наглеют, как те, которых мы до них любили и от которых раны получили. Но одно дело — от любимого терпеть, и совсем другое — от «компромиссного». Поэтому, отказываясь от любимых, всегда нужно помнить, что и нелюбимые тоже со временем начинают трепать нервы. 

Жизнь доказала, что не сильно популярные мужчины, когда им крепко дамочка приглянулась, волнуются, что на нее желающих много (глаза-то у всех имеются). И в них зреет противоречие: 

«Мне эту женщину нужно заполучить! Чем я других хуже, у кого жены красавицы и умницы и все вокруг их мужьям завидуют? А с другой стороны, такую ведь в любой момент отбить могут. Тут до старости в напряжении жить придется. И не расслабишься. К тому же, рано или поздно, дамочка сравнит себя со мной - и ... В общем, невыгодное это сравнение получится. Тут придется с нее спесь сбивать регулярно, чтоб наши достоинства уравнять»...

  Но поначалу, пока за женщину еще борьба идет, эти непопулярные мужчины начинают доброту и восторг изображать. А нам, дурам, это льстит: комплименты, восторженные взгляды и все такое... Но как только завоюют эти мужики дефицитную подругу, так у них в душе это самое противоречие и образуется. Конечно, они на время успокаивают себя, ну типа: 

«А че я, дурак, так суетился-то? Она, вроде, на меня согласилась. И порядочная вся из себя, аж скулы сводит от скуки: ни тебе стрессов, ни нервы пощекотать... Да и ничего уникального я в ней не обнаружил»... 

А вот мы, женщины... Мы ведь как только успокоение мужское почувствуем, так сразу начинаем нервничать и острый перец в отношения добавлять. Иногда очень даже умело. И вот тогда мужчины эти уже всерьез психуют: как бы кто не увел их добычу. Ведь они-то понимают, что не по рангу им трофей достался. 

Обычно такой мужичок ничего лучшего не придумывает, как сбить гонор с дамочки. Ну, чтобы она чересчур не выпендривалась и к другим берегам не уплыла. А вот спесь они с нее сбивают разными способами в меру своего ума или глупости. Тут они и фразочку какую подлую невзначай бросить могут насчет внешности, морщин, лишнего веса, возраста, да чего угодно еще! Или на других женщин нарочно косить глазами начинают, чтоб нашу ревность вызвать. Кто как может, тот так и отстаивает добытое. А если до постели уж дело дошло, то могут и разочарование отыграть, что, мол, с другими дамами бывало и получше. В общем, им главное — женщине комплексы создать, неуверенность в себе посеять. А дальше он вроде как спасителем оказывается: несмотря на все эти женские недостатки, он не против общения. 

  Верка, племянница моя, о любви постоянно стихи писала (с самого детства) и всю молодость никого к себе близко не подпускала (ждала «прынца»).

Тут, конечно, особую роль ее родители сыграли: сестра моя —прирожденная жертва — терпела пьянство и издевательство своего мужа многие годы. Он трезвый-то нормальным был, даже интересным в беседах и не злым вовсе. А как напьется, то обязательно ему нужно гадость какую-то жене своей сказать. То нос ее вдруг спьяну показался ему кривым, и он начинал ее уродиной обзывать: 

«Иди оперируй нос», — орет, — я с такой кривоносой жить не стану. Как я раньше-то не замечал, дурак?» 

  Она плакала, а он потом «просыхал» ненадолго и «утешал»:

 «Ладно, не реви, не брошу. Нет у нас денег на пластические операции. На более важные вещи не хватает»...

То однажды тарелкой в стену запустил с криками:

«У тебя руки не из того места растут! Котлеты невкусные, жрать невозможно. Не баба, а недоразумение!»

Хотя сестрица моя уж такая хозяйка хорошая! 

  Верка хамство отца впитывала с детства и понять не могла, почему ее мама терпит это. Особенно, когда папаша начал уже и руки распускать. Сама Вера отца не любила: боялась. А страх... Он любовь всегда уничтожает, даже если она и была вначале.

Отец ее допился до цирроза печени и умер. А на поминках Верка страшный тост произнесла (никто от нее такой прыти не ожидал):

«За наше с мамой освобождение!»

Многие на нее тогда с упреками накинулись, а я ее поняла.

Может, из-за такого папаши она парней-то и боялась? 

Однако к 30-ти годам Верка решилась на компромисс. Нет, она все равно в душе на чудо надеялась и на великую любовь. Но не шли принцы к Веркиному порогу. Не везло. И уж слишком долго на горизонте не было мужчин, достойных ее чувств. Ну, и не выдержала она, видно, одинокой доли своей. 

Как уж она с собой договаривалась, не знаю. Может, надеялась полюбить суррогатного принца? Или сказку какую сочинила для своего успокоения? Она у нас романтичная слишком, а это, между прочим, очень даже может испортить человеку судьбу. Жизнь ведь ох как далека от романтики!

А у меня за Верочку сильно душа болит. Мы же ее вырастили с сестрой вдвоем как две матери равные. Своих детей мне Б-г не дал, ну а с мужьями нам со Светой не повезло. Мой от сердечного приступа умер давным-давно, а Светкин сам себя водкой убил. 

Вера, она и внешне хорошенькой уродилась, и душой не обижена. Все в ней здОрово. Стройная, фигурка ладная, длинноногая, голубоглазая, светленькая. А уж про душу и говорить-то больно: нет таких добрых, как Верочка, на свете больше. Но не везло ей в любви. 

Так вот, стал вдруг ухаживать за ней инженер один сорокалетний. В соседнем поселке проживал и до сих пор живет там же. От нас на автобусе — полчаса всего. 

Не шибко симпатичный, но положительный, вроде бы. Хотя скуповатый и расчетливый, конечно. Ни подарков, ни угощений... Так, кофе с пирожным, коли в кафе забрели, а то все дома норовил маминым обедом накормить (его родители недалеко проживали и все баночки да кастрюльки сыночку своему таскали великовозрастному, чтоб не отощал и от домашней пищи чтоб не отвык).

 Верка-то все это замечала, конечно, и долго брезговала отношения начинать, ну, чтоб по-взрослому все было. Но и отвадить инженера не решалась. Все-таки улыбка у него добрая, да в кино вот билеты купил и весь сеанс за плечи обнимал, словно она ему дорога уже. А Верка-то ласки мужской совсем не знала. Только по фильмам да книгам. Ну и уговорили мы ее с сестрой моей Светланой, что, мол, «лучше синица в руках, чем журавль в небе».

 Долго уговаривать пришлось, правда. И слезы были, и обиды. Но потом инженер и сам постарался: цветы стал дарить, внимание уделять... И Вера, похоже, сама себя убедила, что и при отсутствии принцев нужно как-то жить научиться.

Одинокое сердце растопить нетрудно. Вот удержать сложнее. За годы одиночества и страданий каждому охота приз получить! Что, мол, не зря так долго ждал человек и что был смысл себя ограничивать. А если козел какой в качестве приза за годы ожидания попадется, то долго ждавший в дальнейшем куда придирчивей будет, чем все остальные, которые себе позволяли радости всякие в промежутке до этой встречи судьбоносной. 

 У Веры с инженером уже все закрутиться успело, и мы опасались, как бы беременность раньше свадьбы не случилась. Он уж и замуж позвал, и кольцо подарил, и даже в Питер с ночевкой пригласил: номер в гостинице заказал. Мол, погуляют они по городу вечернему, в ресторане поедят, потом переночуют, а утром — домой, в пригород ( от Ленинграда два часа ехать). 

Ну, отправились они, значит, в это предсвадебное путешествие. От души погуляли! Как в гостинице оказались вечером поздним, так усталость себя и обнаружила: по городу целый день бродили, три музея обошли, ну и почувствовала Веруня, что спать ей охота нестерпимо после целого дня впечатлений. Чему тут удивляться-то! И она, значит, прямо из душа в постель рухнула, еле живая. Славик (инженера так звали) туда в постель ей торжественно духи французские принес. С его-то скупостью такой подарок на звание героя страны тянул. Правда, он тут же на секс претендовать стал: сразу после вручения духов. Хотя все это у них давно уже случилось, но, видно, атмосфера гостиниц рождает у некоторых людей желания более сильные, чем атмосфера наскучившего собственного жилища.

 А Вера к сексу очень уважительно относилась: мы с ней беседовали об этом однажды и, насколько я догадывалась, не без таланта она была в этом деле. Она у нас вообще одаренная во всем! А секс-то – дело творческое. Его наспех только дураки осуществляют бескультурные. А нормальные-то люди для такого дела находят особые обстоятельства, силы и расположение души. Иначе не секс это получается, а пошлость одна. Вот Вера на утро-то и попыталась все перенести, чтоб на свежие силы... 

А Славе показалось, будто пренебрежение это. Что значит на утро? Тут страсть должна иметься, как он сказал! Он никаких графиков не признавал и заподозрил потребительство: от подарка не отказывается, а взамен —– фига с маслом? Так что ли получается?

Он, разумеется, не все свои мысли вслух произнес (мы уж остальное потом додумали). А он, хитрец, даже сделал вид, что не очень-то ему и хотелось. Ушел в другой конец комнаты, что-то там искал в чемодане, копошился... Нет чтобы любимую обнять, и ... там уж по обстоятельствам: или сумей, несмотря на ее усталость, вызвать в ней желание, или спи и не рыпайся, — я лично так понимаю. А он — нет! Он какую-то другую позицию занял. Типа: плевать он хотел... 

А Верке вдруг обидно и тревожно стало, и все это одновременно: обидно, что от близости с ней мужчина так легко отказывается, что уж и нежности не осталось рядом прилечь, а тревожно, если холодный он в принципе до секса (есть секс — хорошо, а нету — так еще и лучше: бывают такие мужики, она слышала. Не дай Б-г встретить!)

Хотела Верка погасить и обиду, и тревогу, тем более сон ресницы сомкнул не на шутку. Но Славка, видать, внутри завелся от злости, что нет к нему у баб пылкости. Видно, кто-то до Верочки успел его самолюбие ранить. Вот что он ни делай женщинам хорошего, а они кого угодно любят, но только не его. Сидел он в кресле сначала, потом демонстративно отдельно от Верочки лег на диван, ворочался, кашлял, Вера мне рассказывала, и не давал ей, бедной, заснуть никак. И вдруг не выдержал, свет зажег - и закурил прямо в номере. 

Веруня дыма-то никогда не переносила, закашлялась она, окно пошла открывать. А он ей, представьте себе, и говорит:

«На дым у тебя кашель образуется, на секс — усталость... Я думаю, это все от возраста. 30 лет все-таки! Это уже не молодость».

Племяша моя долго не могла слов найти. Потом собралась с духом и говорит ему возмущенно так:

«Так ты же старше меня на целых 10 лет!»

А эта сволочь отвечает ей не моргнув:

«Для мужчины 40 лет – это еще юность, а для женщины 30 — это уже ... вишня перезрелая. Но ты сама спросила. Я не хотел тебя обижать».

«А что ты хотел? Зачем вообще разговор такой завел?»

«Я просто напомнить хотел, что есть женщины и помоложе... И чувства у них посвежее... И в сон их рядом с мужчиной не тянет... Возраст, он, что ни говори, а многое значит...»

Тут Веркин сон как рукой сняло!

Прошлась она по комнате казенной, где терпеть чужую мебель и атмосферу могла, пока мужик родным казался. Пусть и не любимым даже, но именно своим, любящим, заботливым, заинтересованным, теплым в прямом и переносном смыслах... А тут — такое!

Попробовала она оправдать его поначалу в голове своей. Все-таки мужчина мог и обидеться из-за ее сонливости, возникшей так невовремя: он гостиницу оплатил, на духи потратился, что в наше прозаическое время не каждый день встречается (девицы и без духов и гостиниц на все согласны), а она, Верка, в самый романтический момент поддалась усталости и все мужские героические планы сорвала. 

... Но как оказалось, обида прогоняет не только сон, но и сексуальное желание. Иногда ссоры лишь разжигают страсть, а иногда тушат, как пожарные брандспойты.

 Если круто задеть достоинство человека и поцарапать его самолюбие, то вряд ли этот человек захочет тут же предаться любви с обидчиком. Такой вариант подходит только для мазохистов.

А вот если полушутя, осторожно (почти нежно) потрепать самолюбие того, кто, как ты подозреваешь, смотрит на тебя свысока, то может и выгореть: собьешь, так сказать, гонор, и бери растерявшегося тепленьким в свои объятья вместе с обломками недавнего гонора. Короче, в этом деле нужен талант по виртуозному царапанию чужого самолюбия («гравировщик» высокого уровня с дипломом психолога) или нечего даже и рыпаться. Но народ лезет такие роли напролом исполнять без всякого умения. Пытаются любой ценой корону с головы сбить: а дальше уж пользуйся моментом, пока вы одного роста (без чужой короны-то, и ты длиннее кажешься). 

Но из Славки, видно, гравировщика женского самолюбия не вышло, и расчет его уж очень топорным оказался для тонкой Веркиной души. Слова его у племянницы моей не только сон разрушили, но и нежность к жениху убили. И рассказывала она мне все это с такой горечью!

 — Мало того, что Слава от моей мечты так далек, как Земля от Солнца! Так я думала, он мой компромисс оценит, что я суррогатного жениха в его лице пытаюсь в сердце свое внедрить как имплант. А он еще мне будет гадости говорить?! Я чуть ли не его компромисс, оказывается! А я плевать хотела! Не хочу быть ничьим компромиссом. Лучше уж одной жить. Стать подарком кому-то, — на это я готова. Пусть даже и для нелюбимого! А если я даже для нелюбимого не подарок, так мне тут делать нечего.

Я уж ее успокаивала, как могла, а она все возмущалась после той ночи в гостинице и словно оправдывалась передо мной, почему она Славку бросила:

— В них, в мужиках, инстинкты ближе к животному миру, чем в женщинах, — рассуждала Вера. — Эволюция не одновременно шла для всех. Одни быстрее из обезьян людьми становились, другие, судя по некоторым знакомым, медленнее. Тут снисхождение иметь надо. Тем более, я Славку все равно не люблю, так какое мне дело, что он там говорит и думает. Не принципиально. Можно сделать вид, что я не расслышала, и уснуть. Но не вышло. Я боролась со своей обидой! Понимала ведь, что опять одной выть от тоски придется и принца ждать соседям на смех. Лучше расписаться со Славкой и в роли законной супруги перед знакомыми гордо под руку с мужем ходить. Еще и позавидуют. Пусть лучше завидуют, чем жалеют! За несколько минут вся моя одинокая доля — как на ладони. Да и перспектив никаких: не умею я ни знакомиться, ни отношения строить. Внешностью не обижена, мозгами, вроде, тоже. А, видно, чего-то не хватает во мне, тетя, раз никак не складывается... Но, поверь, как ни старалась, не смогла я обиду проглотить! Не стерпела!

— Так что же ты сделала, милая моя? Ночь ведь на дворе была! 

— Что сделала? Ушла на улицу под проливной дождь. Раньше бы смогла себя уговорить: терпеливей была. А сейчас — нет. Во мне какой-то прибор завелся внутри, от меня самой вовсе не зависимый. Как волшебный! Всю жизнь молчал он, а сейчас проявлять себя начал, уж года три как... Я к нему мысленно обращаюсь, когда кто-то сильно «достает», и спрашиваю его: «Стерпишь?»

А он по-разному отвечает, но в этот раз сказал резко:

«Нет, это — перебор! К чертям!». 

В общем, решение пришло из недр моего организма. Импульс! Это даже и не я решаю, понимаешь! Словно кто-то там во мне потребовал от меня стать гордой и немедленно возмутиться. 

Помнишь, я когда-то рассказывала тебе, как однажды дала пощечину начальнику? Долго я терпела его домогательства, сальные взгляды и мерзкие прикосновения, а потом этот импульс изнутри внятно так сказал: «По морде!», и я впервые в жизни ударила человека по лицу. Это, правда, стоило мне работы и зарплаты, но зато на душе стало легко. И сейчас то же самое...Понимаешь, сама я могу ошибаться в чем-то, а вот он, импульс этот, ну или как его правильно назвать... В общем, он, похоже, не ошибается. 

— Верочка, даже не знаю, что сказать... Конечно, нельзя предавать себя!И не надо так долго терпеть. Но все-таки...

— Никаких все-таки! Нужно слушать себя и свой организм! Важно научиться верить себе! Можно спать с нелюбимым, если нет сил ждать любимого. Но спать с тем, кто тебя оскорбляет?! Это – не для меня.

— И ты действительно ушла ночью на улицу одна?! Он тебя отпустил?

— На часах было ровно 3 ночи. Как сейчас помню. Вокруг — большой город, в котором я давно уже не живу (с тех пор, как закончила институт). 

Славка, конечно, не ожидал такого протеста и попытался снизить градус конфликта:

«Да пошутил я! И вообще... Что я такого сказал? Что на свете есть женщины моложе? Но ты и сама это знаешь»... 

«Знаю. Есть и мужчины поумнее. На свете много чего есть. Желаю тебе быть с ними, с женщинами помоложе, если удастся, а мне здесь делать нечего».

... На улице было темно и мокро. Старый зонтик не спасал от дождя. Небо заволокло тучами. Ни души вокруг! Что делать? Куда податься? Тут я вспомнила о своей приятельнице по институту Оле Семеновой. Мы сто лет как не общались, но в такой момент можно и к прохожему за помощью обратиться, не только к подружке. Правда, Оля, конечно, спала давно. Но для безвыходного положения этикет меняется, и, как известно, «дружба —понятие круглосуточное». 

Она живет одна, как и я, без семьи, без детей... 

... Я позвонила ей. Оля испуганно ответила сонным голосом и тут же обрадовалась моему звонку.

«Могу я к тебе приехать? Я потом все объясню!»

«Конечно, приезжай!»

 Ловить попутку, все знают, опасно, особенно ночью, но выхода не было. И вот два парня на машине (как потом оказалось, братья) остановились. Я колебалась: садиться или нет... Двое — это опасней все-таки и более подозрительно. Но парни стали меня успокаивать, предложили даже номер их машины родственникам по телефону передать, чтобы я их не боялась. И я решилась.

  Договорились о цене, включили тихую музыку, и стало хорошо. Я отогрелась в машине, стерла с лица капли холодного дождя, но меня распирало от злости на Славу. 

«Неужели я старая?»

Ребята были моложе меня лет на пять. Но они проявляли ко мне неподдельный мужской интерес, и это было в тот момент так важно для моей самооценки, так кстати!

Когда подъехали к дому Ольги, один из братьев хлопнул себя по лбу:

«Черт побери! Мосты развели! Придется пару часов пережидать в машине, пока их сведут снова!»

Я попросила ребят немного подождать, зашла в парадное и позвонила подруге во второй раз:

«Мы приехали. Я, водитель и его брат. Оля, мосты развели, и теперь им в машине два часа ждать или дольше даже. На улице — ливень. Парни время не рассчитали... Хорошие ребята, между прочим. Ты прости, но, может, ты разрешить их чаем угостить у тебя на кухне?»

«А они нас не изнасилуют? Не убьют?»

«Не должны, но гарантий нет».

Мы обе хихикнули, и, пренебрегая доводами разума, пригласили парней дождаться сведения мостов в тепле Ольгиной квартиры.

Сначала атмосфера за столом была скованной. Потом «лед» немного растаял, нашлись общие темы. У Оли обнаружился вчерашний пирог с яблоком. Выпили чая. Обменялись телефонами (на случай транспортной необходимости в будущем, да и просто так). И тут парни отказались брать деньги за мой проезд... 

«Вы к нам отнеслись, как к друзьям. А мы с друзей денег не берем». 

Мы с Олей переглянулись, не зная, как реагировать. И тут я произнесла:

«Ребята, вы же не просто так по ночам «бомбите»! Значит, вам деньги нужны. Давайте так рассуждать: когда вы меня везли, я еще не была вашим другом. Так что деньги возьмите! А если еще раз меня или Олю придется куда-то везти, тогда уж как друзей бесплатно».

Так и поступили.

... С тех пор прошло два года. 

В пригороде нашем все друг друга знают и ничего от соседей не скроешь. 

 ... Слава-то духи французские Верке моей так и не отдал: понял, что она к нему никогда не вернется. Другая бы, уходя, их с собой забрала, а наша— не такая. Наша — непрактичная и совестливая. А Славик, жлоб расчетливый, эти духи Надьке Вороновой подарил на Новый год, как все мы узнали потом от самой же Надежды. И хоть та старше Веруни моей на целых три года и куда хуже внешностью, но он уже с ней осторожничал, судя по всему, и про более молодых не заикался. А, может, и заикался, кто знает! Женщины же разные бывают: многие ради того, чтоб одинокой не быть, и не такое стерпят!

В общем, прибилась Надежда к Славке прочно. Да и он, видно, понял, что очередь за ним не выстраивается ни из молодых, ни из старых, да и женился на ней. Только не вижу я на лице Надином ну ни капельки радости. А встречаемся мы с ней часто: работаем в одной организации. Вот тебе и «синица в руках»!

 Ольга (однокурсница Веркина) вышла замуж за одного из братьев, которые племяшку мою той ночью дождливой к ней подвозили. Ребеночек у них родился недавно, мальчик. Костей назвали.

А Веруня моя пока не определилась. Но недавно встречаться стала с одним доктором. Ее Олин муж с ним познакомил. Вроде, все там у них ладится: племяша моя расцвела и душой, и лицом. Может, и родить еще успеет! А уж я любого полюбить готова, кто Веру мою счастливой сделать сумеет. 

Вот только бы этот Веркин внутренний импульс опять не натворил чего-нибудь!