Сахалинские рассказы

АЛЬБОМ ЛЕНЫ КОВЕРДЫНСКОЙ

Альбом с обложкой бирюзового дерматина с тиснением золотом «Альбом Лены Ковердынской» со страницами из толстого коричневого картона сохранился у меня с детства.

Мои родители познакомились на Сахалине. Южный Сахалин стали заселять после того, как японцы в спешке покинули свои дома, оставив всю утварь. Отец приехал с Украины, а мама - из России. Как и все завербованные переселенцы, они получили бывшее японское жильё. Японские городки были чистыми с аккуратными рядами одноэтажных домиков, построенных из лиственницы. Домики были без отопления с тонкими стенами, татами и раздвижными перегородками внутри. Бедные люди обогревались жаровнями. Несколько богатых домов выделялись небольшими «японскими» садиками и загнутыми крышами. Внутри были оборудованы медными цилиндрическими печками. Был водопровод и открытая канализация - канавки, обложенные прессованным песчаником, которые выходили из-под кухонной каменной раковины. Вода из раковины через отверстие падала прямо в квадратное углубление в каменном полу и уходила в дырку стены. На улицах были пешеходные тротуары, под которыми и текла вода - дождевая и канализационная. Но вони не было, т.к. в каждом дворе была металлическая печка, в которой сжигали мусор. Я помню медную колонку на улице, из которой все брали воду, и некоторые женщины стирали рядом с ней. На сопке, недалеко от остатков старинного японского храма, всё заросшее ромашками и красными огоньками, располагалось японское кладбище с маленькими каменными надгробиями с пиалушками на них. Пиалы были расписные, в основном голубого или фиолетового цвета. 

Родители работали в районной газете. Под редакцию выделили красивый двухэтажный домик с загнутой крышей. На первом этаже была типография, а на втором - редакция. Я любила приходить к ним на работу. Ступеньки лестницы, по которой я поднималась в маленький папин кабинет были тёмно-коричневые, лакированные и скрипели. Мама работала на первом этаже корректором. Часто, в ночные дежурства, пока я не ходила в школу, она брала меня с собой, принимать сообщения ТАСС. Я очень не любила слушать этот монотонный голос из приёмника, без выражения повторяющий одно и то же несколько раз.

 В доме, где мы жили, всё было японское, даже мои игрушки - японская божница - маленький лакированный шкафчик-шкатулка, покрытый черным лаком снаружи и красным - внутри, с выдвигающимися маленькими ящичками, в каждом из которых сидел медный божок, японский миниатюрный домик с настоящими татами и раздвигающимися перегородками. японская кукла в красивом кимоно, которой нельзя было играть, потому что она стояла в коробке – аквариуме. Всё «неяпонское» ценилось на «вес золота». У меня была кукла с настоящими волосами, голубыми закрывающимися глазами, говорящая «мама». Я уже должна была скоро пойти в школу и с ней почти не играла, да и облезла 

кукла немного. Наш городок тоже «немного облез». Домики утеплили, сделали двойные стены, засыпали между ними опилки или шлак, поставили кирпичные печки или просто «буржуйки». На улицах было грязно, деревянные тротуары сгнили.

 Как-то папа взял мою куклу и стал её «обновлять - он очень хорошо рисовал и сделал из куклы красавицу, подкрасив то, что облупилось. Мама постирала ей платье, вымыла и завила волосы. У меня вновь возник интерес к своей заброшенной игрушке, но родители стали меня уговаривать подарить куклу маленькой девочке – ведь я уже скоро пойду в школу, а мне за это в типографии сделают альбом для фотографий. 

 Мы пошли с папой в типографию. В большом зале хлопала печатная машина, в наборном цехе за высокими столами, стоя, работали наборщики, складывая строки из буквочек. Метранпаж составлял из них тексты. В маленькой будочке, где стоял линотип и было очень жарко, т.к. свинцовая чушка, висящая на крючке, плавилась в узком баке, девушка - линотипист набирала текст, который потом выскакивал из окошечка, вылитый в свинцовые строчки. Все эти сложные слова – метранпаж, линотип - мне очень нравились в детстве. Линотипистка подарила мне горячую, свинцовую, только что вылитую строчку «Лена Ковердынская», которой можно было, намазав её чернилами, напечатать своё имя где угодно. И, наконец, мне вынесли тяжёлый альбом цвета морской волны, с тиснением на обложке золотом «Альбом Лены Ковердынской», который пропутешествовал со мною всю мою жизнь.

УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ

Вот уже неделя, как отец выставил зимние двойные рамы. Окна, с ватой между стёклами, белыми полосками бумаги, прочно приклеенными клейстером на стыках рам, спасали зимой, когда за окном крутилась пурга и утром стёкла до половины были завалены снегом и печка пожирала уголь и не могла им насытиться. 

 Каждое островное лето начиналось с нудных моросящих дождей. Вязкий туман и облака опускались на городок, стиснутый между сопками и холодным Охотским морем. Смешно, но, чтобы вымыть окна нужно было ждать «у моря погоды». 

Сегодня дождя не было. Небо из серого стало молочным. Всегда неспокойное море тоже подустало и экономнее разбрасывало пену. Мы с мамой принялись за работу. С деревянных, окрашенных белой масляной краской рам, мы соскабливали полоски бумаги. Работа в четыре руки шла весело. Из открытого окна тянуло влажным воздухом с запахами хвои, йода и цветущего морского шиповника. Слышны были крики чаек и ворон. Птицы собирали на берегу моллюсков и выброшенную волнами мелкую рыбу. 

Отец принёс нам из кладовки пачку старых газет. Мы стали вытирать скомканными газетами вымытые стёкла. Вдруг мама остановилась: «Посмотри, ведь это твой учитель музыки!» Я выхватила у неё уже мокрую и помятую газету. С фотографии смотрело лицо, так похожее на лицо Рахманинова, лицо нашего учителя, в которого были влюблены все девчонки музыкальной школы.

Не помню, кому пришла идея обучать меня игре на фортепиано – родителям или мне. Но сначала я ходила в дом культуры на уроки музыки, где стояло разбитое пианино. Дома инструмента не было, и я учила пьесы на рисованной клавиатуре. Потом родители мне купили пианино и наняли учителя, худую высокую женщину, которая приходила к нам домой. Помню, что у неё очень пахло изо рта и она отказывалась что-нибудь сыграть по нашей просьбе. Выучили мы с ней две вещи – «Полонез Огинского» и песню «Геологи» - по просьбе мамы.

Потом в нашем сахалинском городке построили деревянный одноэтажный домик и открыли в нём музыкальную школу. По возрасту я уже не могла поступить в первый класс, и родители отдали меня на вечернее отделение. На приёмных экзаменах я сыграла Полонез Огинского, и преподаватель сказала, что лучше бы я нигде не училась, т.к. мне испортили постановку рук. Первые учителя школы мне особо не запомнились, но экзамены я сдавала на пятёрки

Я училась в девятом классе обычной школы, когда в музыкальной поменялись преподаватели, приехала семейная пара из Москвы. Их отношения нам казались странными – они почти не общались. Двухлетняя красивая девочка была спокойной и часами могла молча сидеть около матери, когда она занималась с учениками. 

Я попала в класс мужчины. Высокий, с крупными кистями рук и длинными узловатыми в суставах пальцами, одетый, как и его жена, в красивый исландский свитер с узорами. Он сразу пересмотрел мой репертуар и дал разбирать довольно сложные вещи. Одной из них была «Патетическая соната» Бетховена. На занятиях он показывал, как играть, исправляя мои ошибки и был очень придирчив и неравнодушен к тому, что делают его ученики, готовя нас к выпускному экзамену, но иногда, он весь урок играл сам.

Он преподавал у нас два года, а потом исчез, говорили, что уехал в Москву, где учился в консерватории. Я помнила уроки музыки, на которых вместо того, чтобы играть, переворачивала ему нотные листы, а его длинные, узловатые в суставах пальцы носились по клавиатуре и ошеломляющий поток звуков обрушивался на меня и ещё долго преследовал, когда я после урока шла домой.

Я попыталась расправить газету и прочитать статью, но на мокрой бумаге уже ничего прочитать было нельзя…

ПОХОД

После окончания восьмого класса, одноклассники Светы решили пойти в поход. Они и раньше ходили в походы с классным руководителем, молодым парнем, который нестандартно воплощал работу наставника - устраивал музыкальные вечера, на которых слушали пластинки классической музыки, рассказывал об истории их острова.

На этот раз решили пойти самостоятельно. Маршрут выбрали дальний – к заброшенному лесопункту-посёлку, в сопках, в двадцати километрах от города. Маршрут знал одноклассник Сергей. Он также обещал взять с собой ружьё.

Дома дети сказали, что уходят на несколько дней с классным руководителем. Родители собрали Свете рюкзак с продуктами и одеялом, т.к. спальников ни у кого не было. Она надела резиновые сапоги с шерстяными носками, куртку и спортивные штаны. Почва на острове была болотистой, часто шли непредсказуемые дожди и в лесу можно было пройти только в резиновой обуви.

Из класса пошли человек десять. Поровну девчонок и пацанов. День в конце июня был тёплый и солнечный. Километра четыре до пионерского лагеря шли по автомобильной грунтовой дороге, которая шла вдоль и против течения большой реки, впадающей в море. Потом дорога закончилась и вышли на заросшею просеку, по ней когда-то вывозили к реке лес. Просека вывела на сопку, с пеньками и порослью молодых деревьев. 

Нашли поляну, перекусили и легли на солнышке отдохнуть. Сергей прислонил двустволку к дереву и уселся неподалеку.

-А все видели медвежье дерьмо?

 -Похожее на коровьи лепёшки? - спросила Света. Когда они шли, она немного отстала и не видела, как остальные рассматривали следы и свежую лепёшку медведя.

-Ну да! Недавно был здесь медведь. Но у меня патроны с жаканом - на медведя сгодится.

Все уже устали и обсуждать неприятную тему не стали. Страха почему-то не было. Летом, сытые медведи боятся людей и не нападают без причины. Когда Света почти уснула, её разбудил грохот выстрела. Что-то просвистело около головы и врезалось в ствол дерева. Все подскочили. Это упало и выстрелило ружьё. 

Испуганный Сергей поднял ружьё,

-Хорошо, что оно не было заряжено дробью! А то бы Светку и Наташку задело…

Отдыхать расхотелось. Идти было ещё далеко, и все стали собираться. Настроение было испорчено.

Дальше пошли через лес, дорогу часто пересекали бурные речушки. Весной и в начале лета воды в них было больше чем обычно. Мостков не было. Часть речек переходили вброд, Последнюю - довольно глубокую и бурную - по остаткам мостика, от которого остались только металлические тросы. По одному тросу шли, за другой держались руками.

Наконец-то подошли к посёлку, где раньше жили лесорубы, пока не вырубили весь лес в округе. Вокруг посёлка на сопках вместо деревьев, а раньше здесь росла лиственница, стояли одни пеньки. Поднималась поросль – малина, бузина и ещё какие-то мелкие деревца и кустарники, поселившиеся здесь самосевом. 

Из десятка полуразвалившихся домов ребята выбрали один, самый сохранившийся. Перенесли из других домов стол и стулья, пару кроватей. Девочки убрали домик, мальчишки принесли дров и растопили дымящуюся печь. Потом пошли к небольшой речушке на рыбалку. 

Мальчишки пришли с рыбой. Потом, варили уху. На сопке собрали молодую вкусную черемшу, наделали бутерброды. Заварили чай. Ребята отозвали Свету в сторону, 

-Пойдём с нами?

-Зачем?

-Сюрприз!

Почему они из всех девчонок выбрали её, Света так и не поняла. Они подошли к реке. Сергей протянул Свете кружку, на дно которой что-то налил из бутылки и дал в руку кусочек сала с хлебом.

-Пей! И передай кружку следующему. У нас она одна.

Света сделала глоток, всё горло обожгло, она уронила сало с хлебом. Зачерпнула холодную воду из речки и стала жадно запивать, пытаясь загасить жжение.

Мальчишки смеялись. Они по очереди выпили и закусили салом. Все пошли к домику. Света потом узнала, что пила неразбавленный спирт, Сергей взял его у отца, который работал на бумкомбинате.

Потом Света мало что помнила. Ей было очень плохо. Она сидела рядом с домиком и её рвало, тошнота не проходила. Кажется, и мальчишкам было плохо.

Девчонки над ней подшучивали. В школе ей нравился мальчик из параллельного класса, кажется, он тоже был в неё влюблён. И сейчас, когда ей было плохо, её подруга Люба говорила ей,

-А ты знаешь, что сюда на мотоциклах приехали ребята, и с ними твой Витя? Он ищет тебя, а ты в таком виде.

Света так и не поняла, подшутила ли над ней подруга или всё было так, как она говорила.

Утром Люба сказала, что ребята уже уехали. Хотя Света сомневалась, что к посёлку была дорога, по которой могли проехать на мотоцикле. Да и звука мотора она не слышала. Правда, временами она вообще ничего не слышала.

Следующий день прошёл спокойно. Они хорошо отдохнули. У ребят был фотоаппарат, и они фотографировались. К вечеру развели костёр и стали прыгать через него. Люба и Света нечаянно прыгнули одновременно с разных сторон, столкнулись и упали, хохоча, в костёр. Ребята их вытянули из костра. Оказалось, что Света обожгла руку, а Люба – ногу. С собой была какая-то мазь и они помазали ожоги.

 Утром мальчишки залезли на пологую крышу домика, чтобы оглядеться вокруг. Выше по течению, за сопкой, они увидели медведя, который ловил рыбу. Начался ход горбуши на нерест. Рыбы было ещё мало. Первую большую горбушу медведь съел, потом вновь стал ловить рыбу и бросать её за спину, на берег, но рыба не долетала до суши, падала в воду и уплывала. Сергей слез с крыши и принёс ружьё,

-Так, ребята, пора домой!

 Собрались быстро. Позавтракали чаем с бутербродами и пошли в обратный путь. Назад идти было тяжелей. У Светы ноги в резиновых сапогах были сбиты, болела рука. Люба хромала из-за обожжённой ноги.

Домой пришли усталые, но вовремя. Кто-то из родителей увидел в городе классного руководителя и спросил его, где дети. Обман раскрылся.