Таисия Дмитриевна

 В моей юности, уже довольно далёкой, меня очень интересовали пожилые люди. Я присматривался к ним, интуитивно чувствуя, что и мне когда-то доведётся войти в эту замечательную пору жизни. Я ценил спокойствие и мудрость пожилых. Мне был интересен их жизненный опыт, отшлифованый трудностями и невзгодами, достижениями и радостями, которыми изобилует каждая долгая жизнь. Сохранился такой же интерес к людям, которые старше меня, и сейчас. Хотя, чего греха таить, и сам я сейчас в той возрастной категории, которую деликатно именуют «бархатный сезон». 

 Это, если хотите, прелюдия к моему рассказу. 

 Итак. С этой женщиной меня связывала многолетняя дружба. Особенно укрепилась она после смерти её мужа, живописца и скульптора Гавриила Гликмана. Его скульптуры и мемориальные доски продолжают украшать не только улицы, площади, концертные залы и здания городов России, но и Германии. Достаточно сказать, что в Висбадене и Баден-Бадене установлены скульптурные портреты Достоевского работы Гликмана. Да и многочисленные выставки его живописных работ культурно обогащали многие европейские города и не только их.

 Более четверти века Таисия Дмитриевна прожила с мужем в Мюнхене до его смерти в 2003 году. Оставшись одна (её дочь Нина скончалась, увы, раньше матери), Таисия Дмитриевна ежеутренне звонила мне. Радовалась, что небеса подарили ей ещё одно утро, ещё один Божий день.

 В такие часы я старался не уходить из дома. Дожидался её звонка.

 По нескольку раз на неделе мы встречались у неё дома. Это была квартира-студия, довольно большая, всегда аккуратно прибранная. Стены трёх комнат были увешаны картинами её мужа: портреты Ахматовой, Мандельштама, Мусоргского, Фрейда. На застеклённом шкафу-пенале бронзовая статуэтка Гоголя. В одном из углов гостиной на деревянной подставке - скульптурный автопортрет художника в бронзе. 

Taisiya_Dm._i_Glikman.jpg

 Довольно часто в небольшой кухне за маленьким столом мы проводили время в беседах. Пили чай и обсуждали наши дела. Почему «наши». Я помогал Таисии Дмитриевне в её усилиях, связанных с творческим наследием, которое оставил Гликман. А наследие было большое в разных художественных жанрах: живопись, акварель, графика, скульптура, а также записи его воспоминаний о встречах со многими выдающими деятелями литературы и искусства прошлого века. Одно время Гликман читал эти материалы на Радио Свобода. Среди героев его воспомнаний были Шостакович, Ростропович, Стравинский, дирижер Евгений Мравинский, пианист Святослав Рихтер, поэт Николай Клюев, режиссер Николай Акимов, писатели Михаил Кузмин, Даниил Гранин и другие. Впоследствии воспоминания вошли в прекрасно изданную в Саратове книгу-монографию о творчестве художника «Я живу, потому что я вижу». 

 Там же на кухне намечали мы планы выставок. А также много говорили. Темы были самые разные. Я в основном слушал. Пожилой женщине, жившей в России в самые драматичные для страны годы, было что рассказать. И об аресте в конце 20-х годов прошлого века отца, крупного инженера, арестованного непонятно за что и сосланного отбывать наказание на Соловки. На всю жизнь запомнила Таисия Дмитриевна, как шестилетней девочкой ездила туда со своей бабушкой навестить отца через Архангельск в трюме грузовой баржи – другого пути не было. Рассказывала она и о ленинградской блокаде, которую довелось ей пережить. Об академии художеств, где она училась до войны. С Гликманом она познакомилась там же, а женой его стала лишь десятилетия спустя после распавшихся первых браков у неё и у него. 

 Как-то он рассказал ей, что влюбился в неё с первого взгляда. Но не решался ей в этом признаться. Она была очень красива и всегда окружена поклонниками. А он, провинциальный юноша из Витебска, угловатый, неуверенный в себе, боялся даже к ней подойти. 

 На фронте, куда ушёл добровольцем, он часто вспоминал её. Представлял себе, как будет рисовать её портреты после войны.

 Встретились они снова, когда он был уже известным скульптором, членом Союза художников. Она знала его работы, следила за его творчеством. Высоко оценила она и его живопись даже тогда, когда многие маститые художники не приняли его творческую манеру. Будучи искусствоведом по образованию, Таисия Дмитриевна детально разбирала его работы в своих критических статьях, публиковала их в разных изданиях и тем самым как бы давала ему знать о себе.

 Тогда она и не догадывалась, что в его работах было и её незримое участие. А для него критерием оценки каждого рисунка, картины или скульптуры была подспудная мысль: «А понравится ли это Ей?» 

 Не задумываясь, она согласилась уехать с ним на Запад, в эмиграцию, когда ему за его творчество, раздутое «академиками от искусства» до политической неблагонадёжности, угрожали репрессиями.

 Он много писал её. Я был свидетелем, как он радовался афишам выстаки с её портретом, которыми были обклеены все тумбы небольшого курортного городка под Мюнхеном, на берегу альпийского озера, где была эта выставка! «Ты сейчас самый популярный человек в этом городе», - говорил он ей. Это была его последняя прижизненная выставка.

 Будучи женой известного художника, она не пребывала в его тени. И не только организовывала его быт, но и редактировала его мемуары, устраивала выставки, составляла каталоги к ним, вела деловую переписку и переговоры с коллекционерами. Писала она также искусствоведческие статьи, сценарии пьес, активно сотрудничала с Центром русской культуры в Мюнхене «MIR».

 До отъезда в 1980-м году в эмиграцию Таисия Дмитриевна работала в Московской областной филармонии. Была знакома со многими артистами и музыкальными исполнителями. 

 Некоторые из них, приезжая на гастроли в Мюнхен, звонили ей, приходили в гости, приглашали на концерты. Чаще других бывал у неё Владимир Спиваков. Она знала его совсем молодым и по-прежнему была с ним на «ты». Приглашал её и Марис Янсонс на концерты симфонического оркестра в Мюнхене, которым он дирижировал. Несколько раз она просила меня составить ей компанию, на что я с радостью соглашался.

 Особенно меня восхищало её отношение к Ростроповичу. Она неизменно называла его Слава. Дело в том, что Гликман в своё время дружил с великим виолончелистом. Рисовал его. Широко известен портрет Ростроповича, сделанный художником в стиле авангардной живописи. Ростропович говорил ей, что этот портрет лучший из всех, на которых его изображали другие мастера. А среди этих "других" были и Шагал, и Пикассо, и Дали... На одной из литографий этого портрета великий музыкант оставил свой автограф: «С любовью!»

Рассказывала Таисия Дмитриевна и о том, как Ростропович опекал их в эмиграции.

Он приобретал у художника его работы, тем самым поддерживал его материально. В дальнейшнем эти произведения вошли в так называемую «коллекцию Ростроповича».

 Ростропович принял активное участие и в творческой судьбе Гликмана. Живя в Америке и уже будучи там знаменитым, он организовал в 1982 году выставку художника в крупной галерее в Вашингтоне. И сам играл на её открытии. Несколько недель провели Гликманы в близком контакте с Ростроповичем. Вспоминаю, как точно сказала Таисия Дмитриевна о нём: «В Америке много прекрасных музыкантов, в том числе и виолончелистов. Но Слава затмил всех. В нём есть что-то от русского скомороха, какая-то захлёстывающая, буйная доброта и шалость, которые, помимо его гениальности как музыканта, так чаруют американцев».

 Таисию Дмитриевну помнили и в музыкальных кругах России. Я в этом убедился, когда в 2003-м году был в Большом зале филармонии в Петербурге на концерте, посвященном 100-летию со дня рождения Евгения Мравинского. Дирижировал симфоническим оркестром Максим Шостакович. Я сидел рядом с вдовой Мравинского Александрой Михайловной. Она подробно расспрашивала меня о Таисии Дмитриевне. После концерта я встретился с Максимом Дмитриевичем. Таисия Дмитриевна знала его ещё ребёнком. Я передал ему пятнадцать машинописных листов с воспоминаниями Гликмана о его отце. Впоследствии эти воспоминания составили главу «Шостакович, каким я его знал» в книге, уже упромянутой мною.

 Я был моложе Таисии Дмитриевны на 18 лет, и мне интересно было беседовать с ней. Я наслаждался общением с женщиной, не утратившей с годами красоты и обаяния. Она всегда была приветлива и улыбчива. Не припомню, чтобы о ком-то отозвалась недобрым словом.

 В жизни она следовала часто употребляемой ею фразе: «Женщина всегда должна быть женщиной - привлекательной в любом возрасте». А также французской мудрости: «Чтобы быть женственной, надо быть мужественной».

 Она всегда была аккуратно одета, держала осанку, не употребляла косметики - была естественной. Обслуживала себя сама. Не была домоседкой и в любую погоду выходила из дому - в магазин за покупками или на приём к врачу, в аптеку, а то и просто погулять. Интуитивно чувствовала, что активность и движение помогают ей держать себя в тонусе, укрепляют сердце, которое давало о себе знать болями и одышкой. 

 Иногда мы ходили вместе. Она держала меня под руку. От тяжести её руки я чувствовал, что ходьба даётся ей нелегко. Я как-то спросил у неё, почему бы ей не приобрести роллатор. «Он у меня есть, остался от Гаврилы (так она звала своего покойного мужа). Но я не намерена потакать старости. Хочу доказать себе, что я чего-то ещё стою», - ответила она. 

 В 2016-м году в один из сентябрьских дней утреннего звонка от неё я так и не дождался. Мой звонок к ней остался без ответа... 

 Таисия Дмитриевна не дожила десяти дней до своих девяноста шести лет.