Через два дня после розоватого живого слона, после песни, которую папа и мама теперь постоянно мурлыкали, с утра укатив на работу, вечером вернувшись, папа объявил, что завтра утром Петя едет учиться, нечего баклуши бить, иди собирайся и спать, встать нужно рано. Ошарашенный, ничего не спросив даже про байдыки, Петя пошёл собираться, хотя собирать было нечего: учебники и тетради дома остались.
Петя в школу ходить не любил и рассчитывал, что теперь, после двух самолётов, он сможет от неё отдохнуть, и вот тебе на. Но — делать нечего. Первый урок был арифметика. Учили то, что он уже знал, и сходу Петя заработал пятёрку. На втором уроке — вторую за чтение. Потом — большущая перемена на бутерброды, которые мама в рюкзак ему положила, и беготню во дворе.
Пете в новой школе понравилось. Во-первых, две пятёрки сразу — бабах. Во-вторых, никто из десяти человек в классе даже слова худого не бросил, у них в школе каждого новенького встречали иначе. В-третьих, училка была молодая и со всеми, когда было смешно, громко смеялась. В-четвёртых, и вообще, как говаривал его лучший друг, но не Фиби. Как там Ваня? Ходит в школу или болеет? Ангиной или чем-то ещё? Надо обязательно письмо электронное сочинить. О своих делах рассказать, о его расспросить.
В хорошем настроении пошёл Петя на третий урок. И тут ужасно ему не понравилось. Другая училка, совсем не молодая, говорила на чужом языке, Петя ни одного словечка не понимал. Остальные не только всё понимали, но и отвечали на чужом языке, их училка хвалила. Двойки не поставили, но настроение жутко испортилось, и он решил сказать папе, что больше в эту школу он не пойдёт, пусть другую найдёт, чтобы все слова понимались.
Четвёртый урок тоже на чужом языке Петю добил. Жаловаться папе необходимости не было: увидев его, понял всё сам. Не сказав Пете ни слова, на чужом языке пообщался с училкой, и уже в машине сказал, что пока он будет вместе со всеми учиться, а через неделю открывается класс, где чужой язык будет с самых азов учить молодая, та, что первые два урока сегодня вела.
Петину печаль как рукой сняло, он пятёрками громко похвастался и с вчерашними баклушами прицепился. Удивив, папа сказал, что врать не хочет, но точно, что такое баклуши, не знает. Тогда прицепился с азами. Это папа знал и объяснил. Потом Петя спросил, можно ему Ване Иванову письмо написать, папа ответил: конечно.
Пообедав, Петя сразу сел за письмо, рассказал о двух самолётах, зоопарке и школе. Хотел про розовых слонов написать. С Фиби Ваня был, конечно, знаком, а про того в телевизоре попробовал — не получилось. Стерев про розового с оторванным хоботом, подписал: Петя Петров и отправил, надеясь, что Ваня сразу прочтёт и тут же ответит.
Не тут-то было. Прошёл день, прошло два — нет ответа и нет. Петя дёргал и папу, и маму, почему не приходит, может, его письмо не дошло, как это узнать? Раз письмо не вернулось, значит, дошло. А почему сразу Ваня тебе не ответил, спросишь его. Может, болеет. Может, много уроков. Или что-то ещё. Обещанного три года ждут, а он тебе даже не обещал
При чём тут три года? Почти половина Петиной жизни. Почему надо три года обязательно ждать? Петя расстроился так, что по поводу глупых трёх лет не стал даже цепляться.
Наконец без всяких трёх лет Ваня ответил. Он писал, что здоров, о чём очень жалеет, надо в школу ходить, а он не любил это и раньше, теперь же подавно. И потому подавно, что классу назначили спонсора, который купил всем пацанам пластмассовые автоматы, а девчонкам ракеты, теперь после уроков они будут учиться строем ходить вместе со старшей группой детсада, что тоже ему неприятно, а ещё один спонсор, которого скоро назначат, купит всем военную форму, как у солдат, и в ней с автоматами и ракетами после уроков будут маршировать — к параду готовиться.
«Да, — Петя подумал, — лучше бы ему заболеть, так всегда, когда надо болеть, не болеется, когда не надо — пожалуйста».
За ужином Петя о Ванином письме рассказал, и папа неразборчиво прорычал, на что мама встрепенулась: «Ребёнок!» - «Да-да, — сказал папа, — спасибо», встал из-за стола и пошёл на балкон покурить.
— Ты же обещал! — крикнула мама.
— И от обещания не отказываюсь, вот выкурю эту и брошу, — ответил папа, балконную дверь закрывая.
Петя понял, это он всё испортил: папе — аппетит, маме — настроение, ужин — всем вместе, и пожалел, что о письме рассказал. А ещё пожалел он ужасно, что Ване придётся каждый день после уроков вместе со всеми вышагивать. Был бы он дома, наверняка вместе с Петей ему было бы легче.
После этого Петя о Ваниных письмах за ужином не рассказывал: аппетит — папе, маме — настроение, всей семье — ужин не портил. Когда спрашивали, что Ваня пишет, отвечал: всё по-старому, нового ничего. Это было жуткой неправдой. От этого было не по себе: аппетит исчезал, а настроение портилось.
Он писал Ване, что ходит в новую школу, что теперь двух последних уроков совсем не боится, что, как говорит училка, он всё схватывает на лету, хотел добавить, как мух, но постеснялся Ване, мастаку на такие словечки, это писать. Хотел похвастаться, что уже немножко может на чужом языке говорить, но передумал: жизнь у Вани теперь получалась слишком уж скверная.
А Ваня писал, что спонсор купил всему классу военную форму, когда принёс домой, мама заплакала и села эти хаки подгонять-укорачивать. Училка тоже теперь — вся хаки, с ног и до кепки. На маршировках идёт впереди, раз-два громко считает, чтобы класс шагал правильно, держали строй и в туалет не просились. «А если война, вы что писать будете бегать? Так всю державу можно прописать».
Ваня писал, что смотр уже на носу, что хаки ему надоели, какое-то слово собачье, и как бы ему заболеть.
Петя подумал, надо пожелать Ване поскорей заболеть, но передумал и написал, что ужасно по Ване скучает, а ещё, конечно, по Фиби, с которым Ваня знаком. Бедный весь пылью покрылся и ждёт не дождётся, когда Петя вернётся и он ему утром скажет: «Привет».
Петя послал Ване фото: он в зоопарке на плечах у папы бросает чуть розовому слону красное яблоко.
И Ваня послал фото Пете: он с автоматом и в хаки после подготовки к параду.
Каждый день они писали друг другу, каждый раз Петя ждал, когда Ваня наконец заболеет и от парада отвяжется.
Даже хотел помолиться об этом, но не умел, а спрашивать маму, тем более папу, как это сделать, решил, что не надо.
Но и без молитвы Бог его просьбу услышал.
На Ваню ангина напала.
Свою радость от папы и мамы решил Петя скрыть. Спросят, что Ваня пишет, ответит спокойненько, ничего нового, у Вани ангина, на парад не пойдёт.
Задумано было прекрасно, но не получилось.
Лицо его выдало.
Сияющим явился на ужин и после первого вопроса всё радостно разболтал.
«Ангина — дело серьёзное», — мама.
«Надо парня хорошему врачу показать», — папа с ней согласился.
«Что они понимают», — Петя подумал.
Через несколько дней мама в интернете нашла: парад состоялся. Петя смотрел на одноклассников, маршировавших вслед за старшей группой детского сада. Девчонки крепко, как деток, к груди прижимали ракеты, а пацаны гордо держали в руках автоматы. И ракеты, и автоматы нервно дёргались из-за марширующих ног, поднимающихся и опускающихся очень парадно под звуки громкого марша из двух огромных колонок. Воспитательница и училка полногрудо и толстозадо шли впереди, что-то выкрикивая и размахивая руками, как мельницы.
— «Прощание славянки», — мама сказала, Петя не понял.
— Идиоты, — добавил папа, Петя понял, его наказывали за такие слова.
С кем славянка прощается? Зачем, почему славянка прощается? Кто такая славянка? На всякий случай, не раскрывая рта, не цепляясь, Петя вопросы про себя задавал, глядя, как его класс заморенно шагает по весенней грязи.
На возвышении, изображавшем трибуну, парад принимали две директрисы, между которыми стоял какой-то тощий мужик.
И они, и дети, и вороны на ветках — все были в хаки.
И всё было — хаки.
Добавить комментарий