…Неожиданно откуда-то сверху раздались незнакомые мне и ни на что не похожие мощные звуки; я сразу не понял их источник – казалось, они заполнили весь объём огромного зала. Одновременно с этими звуками обрушился на нас через витражи яркий свет всех цветов радуги – по-видимому, из-за туч выглянуло солнце.
Я впервые в жизни почувствовал ощущение «мурашек по коже». Наверное, у верующих оно должно было вызывать религиозный экстаз.
Сразу оговорюсь – я, инженер, получивший офицерское звание на военной кафедре института, не вёл в августе 68-го свой танковый взвод «…по Праге в закатной крови рассвета» (Е. Евтушенко). В отличие от нескольких однокурсников, специально призванных из запаса накануне этого вторжения, меня эта позорная судьба миновала.
Но шестью годами ранее мне пришлось по-своему покорять Чехословакию. Эти события были, конечно, несоизмеримыми по масштабу и негативу с тем вторжением в дружественную страну, но для меня – тоже достаточно драматичными. О них я и расскажу.
В 1962 г. мне впервые в жизни представилась возможность выехать за границу – естественно, в составе туристической группы, в другом качестве тогда это было ещё более нереальным. В конструкторском бюро, где я работал, стало известно о возможности принять участие в двухнедельной туристической поездке в Чехословакию. Записались несколько моих коллег-конструкторов, в том числе и я.
Люди моего поколения помнят, какими искусственными трудностями обставлялось получение разрешения на выезд за рубеж, даже краткосрочный. В подписываемой т. н. «треугольником» характеристике обязательно должна была содержаться фраза «морально устойчив» и другие подобные утверждения, которые однозначно истолковывались как гарантия того, что претендент не будет даже пытаться остаться за границей. А если такое случалось, то у подписавших характеристику, как правило, бывали очень большие неприятности.
Однако этим препятствия не ограничивались. Все претенденты, включая беспартийных, должны были пройти собеседование в т. н. «выездной комиссии» при райкоме партии. Заседали там, как правило, пенсионеры – отставные военные или другие члены партии с весьма ортодоксальными взглядами. Они использовали самые неожиданные способы проверки безусловной лояльности претендента – интересовались семейным положением, родственниками (в т. ч. проживающими за границей), задавали вопросы по политике партии, внешней политике СССР, истории партии и страны и т. п. Решение комиссии обжалованию не подлежало.
Как я проходил эту комиссию – не помню, сохранилось лишь общее впечатление абсурдности происходящего, нервозного состояния и ощущение полного бесправия. Двое моих коллег собеседование не прошли; я и трое других – прошли.
Но наши трудности были ещё впереди. В заводском комитете профсоюза, в котором утверждались участники поездки, нам неофициально сказали, что на каждого ИТРовца (инженерно-технического работника) в группе должны быть двое рабочих. А таковых среди претендентов не было вообще!
Хочу сразу оговориться: я очень уважаю рабочих – специалистов своего дела. В долгой конструкторской жизни мне не раз приходилось встречаться с умными, высококвалифицированными, обладавшими большим жизненным и профессиональным опытом рабочими. Бывало, что они подсказывали мне и технические, и житейские решения самых разных проблем; с некоторыми из них у меня в течение ряда лет складывались уважительные и дружеские отношения. Поэтому ни о каком снобизме в описываемом случае речи быть не могло; просто эта поездка никого из рабочих не заинтересовала.
Тогда мы, прошедшие «выездную комиссию», стали обходить цеха и предлагать участие в поездке слесарям-сборщикам (конструкторы часто общаются именно с ними), станочникам, литейщикам, электрикам, ремонтникам. Но желающих, увы, не нашлось. Одни говорили о необходимости провести отпуск на «фазенде» (тогда так именовались участки земли за городом, на которых устанавливались домики-«времянки» и высаживались фрукты-овощи), другие собирались в это время всласть отдохнуть на море – порыбачить, позагорать и т. п., третьи планировали поездки к тёще, родственникам, друзьям. Вариантов было много, результат – один.
Мы заметно погрустнели, а время поджимало. Пришлось снова обратиться в завком и попросить заинтересовать рабочих какими-то ощутимыми льготами. По-видимому, там уже поняли ситуацию и разрешили обещать им, что основной отпуск будет сохранён, для поездки будет предоставлен дополнительный отпуск «за свой счёт», а полную стоимость путёвок оплатит профсоюз. В отличие от нас, оплачивающих поездку полностью (хоть мы зарабатывали значительно меньше) и тратящих на неё свой отпуск, рабочим были предоставлены царские условия, но мы об этом не думали и лишь мечтали, чтобы эти льготы сработали.
Венцом нашей бурной деятельности стало включение в состав группы незадолго до этого избранного (вернее, присланного откуда-то и назначенного) секретаря парткома завода, которого тоже записали… рабочим.
Наконец, всё утряслось. Выезд был запланирован на 5 июня.
А за два дня до этого был день моего рождения. «Как удачно – подумал я, – отпраздную, день отдохну, соберусь и поеду». Но судьба приготовила мне очередные испытания.
Надо сказать, что мы никогда не знали, сколько человек придёт меня поздравить – специально приглашать родственников и друзей в нашей семье не было принято. Я предусмотрительно поставил у накрытого мамой стола все имеющиеся стулья, положил на табуретки две доски, сохраняемые для этого в чулане, но по мере прихода гостей становилось ясно, что мест не хватит.
В углу нашего двора стояла изящная старинная беседка с основанием из пористого камня в виде нескольких причудливых гротов. По преданию, в первые годы существования дома (конец XIX в.) она была окружена искусственным озером затейливой формы. Озера в мои годы уже не было – то ли его в послереволюционные годы сочли буржуазным излишеством и засыпали, то ли услышанный мною от старожилов рассказ о нём был недостоверен.
Но беседка сохранилась. На её каменном полу, приподнятом над уровнем асфальта двора метра на полтора, стояли две короткие, но очень тяжёлые скамьи из толстых досок, толщиной не менее двух дюймов. Вероятно, это сделали намеренно, чтобы их трудно было унести, но я в тот момент об этом не подумал – настроение было прекрасным, праздничным.
Поднялся по выбитым в основании беседки ступеням, взял подмышки две скамьи («тяжеловато, но донесу, здесь недалеко») и, насвистывая весёлый мотив, стал в быстром ритме спускаться. А с последней, довольно высокой ступени я ещё и спрыгнул.
Вероятно, немалый дополнительный вес скамеек сыграл свою роль – голеностоп правой ноги хрустнул. Боль я сначала не почувствовал (по-видимому, наступил кратковременный шок), вместе со скамьями (!) доковылял до входа в парадное, потерял сознание и упал навзничь. Если бы мои друзья, стоявшие там и курившие, не успели поймать меня, я ударился бы затылком о ребро ступеньки и вряд ли писал эти строки через столько лет…
Меня внесли в заполненную гостями комнату с накрытым столом и уложили на тахту. Голеностоп увеличивался в объёме буквально на глазах, боль становилась всё более сильной. Смущённый народ порывался потихоньку исчезать, но я попросил их рассаживаться и начинать праздновать, сквозь стиснутые зубы процитировав незадолго до этого полюбившегося нам Беню Крика: «Выпивайте и закусывайте, и пусть вас не волнуют этих глупостей».
Когда стеснение прошло и прозвучали первые тосты, я обратил внимание, что за столом нет Виктора – одного из моих друзей, прекрасного хирурга. Через некоторое время он, стараясь не привлекать общее внимание, появился, держа в руках плоскую картонную коробочку. «Я выходил в аптеку», – пояснил он.
Там оказались ампулы хлорэтила. Витя надломил кончик одной из них, и из него на мой многострадальный голеностоп брызнула тонкая струя жидкости. На коже мгновенно появился иней, и вспухший участок оказался замороженным. За первой ампулой впоследствии последовала вторая, потом, через некоторое время, третья.
Наутро друзья приехали на машине, подогнали её к входу в парадное, вынесли меня на «стульчике» из двух сложенных пар рук и отвезли на рентген. К счастью, кости оказались целы, но клиническая картина говорила о разрыве связок.
По моей просьбе, меня навестил отец ближайшего школьного друга, известный в нашем городе профессор-хирург Я. М. Волошин. Он относился ко мне как ко второму сыну (как и мои родители – к моему другу). Рекомендации доктора были чёткими – с послезавтра делать тёплые ванночки и согревающие компрессы, лежать не меньше недели, потом постепенно начинать ходить.
– Яков Маркович, – спросил я его, – пожалуйста, попробуйте на время забыть о своём возрасте и профессиональном уровне. Как вы поступили бы, если бы вам было 26 лет и завтра начиналась ваша поездка в Прагу, о которой вы мечтали и которая досталась вам с очень большими сложностями?
– Миша, ты ставишь меня в очень трудное положение.
– Меня в первую очередь интересует, не стану ли я калекой, рискнув поехать.
– Калекой ты не станешь, заживление при соблюдении определённых рекомендаций даже может ускориться. Но боль будешь испытывать очень сильную, порой нестерпимую. Она будет нарастать примерно до седьмого-восьмого дня после травмы и только потом постепенно уменьшаться.
– Тогда я еду!
Яков Маркович оглянулся и, убедившись, что его не слышит моя мама, наклонился ко мне и тихонько сказал, приложив палец к губам:
– Я в 26 лет тоже поехал бы, но ты это никому не говори – меня не поймут …
Таким мальчишкой в душе этот крупный, солидный, благообразный, рано поседевший мудрый человек оставался до конца его дней. Вспомнился один из эпизодов. За три года до описываемых событий я приехал к ним на дачу на незадолго до этого купленном мотороллере (тогда это было большой редкостью). Неожиданно он пошёл меня провожать до выхода из ворот и сказал:
– Покажи-ка мне своего железного друга.
Я с гордостью выполнил его просьбу, попрощался, откинул подножку, сел на седло – и вдруг почувствовал, что он, кряхтя, усаживается сзади, говоря:
– Прокати-ка меня немного.
– Яков Маркович! – взмолился я, повернувшись к нему. – Вам нельзя этого делать. Мало ли что может случиться… Я ещё не очень опытный водитель, а вы, извините, довольно тяжёлый.
– Ничего, Миша, всё в порядке, просто мне вдруг захотелось так прокатиться. Главное, чтобы не узнала Анна Михайловна, – и он заговорщически подмигнул.
– Но вас могут увидеть и рассказать ей, – ухватился я за спасительный, как мне показалось, довод.
– А мы недалеко, только до поворота, авось не увидят. Поехали!
Пришлось выполнить такую несолидную просьбу этого очень дорогого мне человека.
В Чехословакию я, конечно, поехал. Там всё было так, как предсказал опытный хирург – я ходил, с трудом превозмогая боль, которая становилась всё сильнее, и пытался заглушать её анальгином. Вечером делал тёплые ванночки и ставил согревающие водочные компрессы, не обращая внимания на дежурные шутки насчёт принципиально неправильного применения этого напитка. Утром туго обматывал голеностоп эластичным бинтом – и вперёд!
Впечатления за 60 с лишним лет, конечно, потускнели, но многое помню и теперь. Прежде всего – мы попали в другой мир. Старинные здания, ровная брусчатка мостовых, обилие цветов, чистота, ухоженность, приветливые и благожелательные улыбки незнакомых людей. Они не толкались, не огрызались, вежливо уступали друг другу (особенно женщинам) вход или дорогу, нигде не было слышно громкой и раздражённой речи. На тротуарах никакого мусора.
До сих пор перед моими глазами Карлов мост с его статуями, подсвеченный вечером Пражский Град, Староместская площадь, 600-летние Пражские куранты с несколькими циферблатами, движущимися фигурами апостолов и кричащим золотым петухом.
Но самое большое впечатление произвёл на меня грандиозный готический собор Святого Вита, который строился несколько веков. Мы попали в огромный зал с прекрасными скульптурами и живописными полотнами. Высота этого помещения подавляла. Верхнюю часть стен занимали огромные витражные окна необыкновенной красоты. Мы оказались внутри этого великолепия. Был пасмурный день, и освещение зала было не очень ярким.
Неожиданно откуда-то сверху раздались незнакомые мне и ни на что не похожие мощные звуки; я не сразу понял их источник – казалось, они заполнили весь объём зала. Потом мне пояснили, что это зазвучал орган – наверное, органист пробовал инструмент. Мелодию я не уловил; возможно, её в тот момент и не было.
И вдруг одновременно с этими звуками обрушился на нас через витражи яркий свет всех цветов радуги – по-видимому, из-за туч выглянуло солнце. Воспитанный, как большинство моих сверстников, в материалистическом духе, я впервые в жизни почувствовал ощущение «мурашек по коже». Наверное, у верующих оно должно было вызывать религиозный экстаз…
Местные жители, с которыми мы иногда перебрасывались отдельными фразами, относились к нам прекрасно – тепло, уважительно, доброжелательно: мы в их глазах были представителями страны, освободившей их от фашизма. Член нашей группы, токарь высокой квалификации, закончил войну в одном из городков Чехословакии; это было решающей причиной его согласия принять участие в поездке. Он заранее списался с другом, жившем в том городке, за ним приехали, и с разрешения руководителя группы он несколько дней провёл там. Надо было видеть, с каким количеством подарков его привезли обратно, как обнимали и целовали на прощание.
Можно с горечью предположить, как отнеслись бы к нам в этой стране после августа 1968 года…
На седьмой день поездки было запланировано посещение средневекового замка. Я, естественно, соблазнился и поехал вместе с группой. Замок действительно впечатлял – ров, подъёмный мост, крепостные стены, величественное центральное здание. Комплекс был возведен на высоком холме и возвышался над окружающей местностью. «Гвоздём программы» была одна из мощных башен – прекрасно сохранившееся высокое четырёхугольное сооружение из массивных каменных глыб.
– На последнем этаже башни видовая площадка с четырьмя окнами, обращенными на четыре стороны, – сказала нам экскурсовод. – Через них открываются незабываемые виды. Они все разные – на лес, на реку, на поля, на далёкие горы. Подъём туда по одной лестнице, спуск по другой. Подниматься желательно без остановок – время посещения ограничено, т. к. постоянно подъезжают другие группы. Если хотите получить удовольствие от обзора – не задерживайтесь на подъёме.
Подниматься я начал довольно решительно, но уже через минуту понял, что поступил опрометчиво. Неширокие марши лестницы, если правильно помню, располагались поочерёдно вдоль всех четырёх стен, истёртые за многие века каменные ступени были довольно высокими, и преодолевать их становилось всё труднее.
И тут я сообразил – ведь сегодня именно тот день, когда по предупреждению Якова Марковича боль будет максимальной! Появилась предательская мысль: «Может быть, вернуться вниз, пока не поздно?». Но протиснуться назад мимо заполнивших лестницу людей оказалось невозможным, а снизу слышался голос другого экскурсовода, готовившего к подъёму следующую группу.
Мысленно ругая себя за самонадеянность, я неловко ухватился за идущего вплотную рядом моего сотрудника; второй, идущий снизу и понявший ситуацию, подталкивал меня, взявши за талию. Мне было очень стыдно, но боль была очень сильной. Так с трудом дотащились мы до последнего этажа.
Конечно, ни о каких прекрасных видах я не мог думать – немедленно рухнул на деревянную скамью, веками отполированную многими тысячами седалищ. Рассказ экскурсовода доносился до меня невнятно, сквозь звон в ушах и туман в глазах. Я думал только об одном – как спуститься, не слишком нагружая моих добровольных помощников, и как потом просить у них прощения.
Это испытание оказалось для меня последним – по-видимому, я проявил в поездке достаточную силу воли и за это судьба решила стать ко мне благосклонной. В оставшиеся дни боль постепенно уменьшалась, и я перемещался уже не с такими трудностями.
Побывали мы в карстовых пещерах недалеко от Брно, где впервые увидели волшебное зрелище – подсвеченные разноцветными фонарями сталактиты и сталагмиты, глубокие провалы, озёра, проплыли на лодке по участку подземной реки, Там я вслед за многими членами нашей группы потёр отполированный тысячами посетителей большой палец ноги скульптуры негритёнка – по поверью, сделавшие это вступают в счастливый брак.
Восстановив мои сохранившиеся до сих пор отрывочные записи, можно было бы, вспомнить ещё много интересного.
В последний вечер в Праге нам устроили «отвальную» в знаменитом пивном баре «У Флеку». Рассказали об истории этого многовекового заведения; у Гашека неоднократно упоминается, что его посещал Йозеф Швейк, живший неподалёку. В зале были высокие потолки, массивная деревянная мебель, готические своды, очередные цветные витражи.
В собранную вскладчину оплату, которую мы составили из остатка обмененных нами перед отъездом чешских крон, входила скромная закуска и одна кружка сваренного там знаменитого пива. Наше внимание привлек непривычный способ его подачи – официант ставил кружку не непосредственно на поверхность длинного деревянного полированного стола, за которым мы разместились, а на кружок из плотного картона.
– Наверное, это делается для того, чтобы не оставались следы от влажного дна кружки, – подумали мы и решили проверить это предположение у пробегавшего мимо официанта.
– По количеству этих кружков производится расчёт с посетителем, – объяснил он и показал нам, что сбоку от некоторых сидящих за соседним столом лежит, в отличие от нас, не один кружок, а стопка из нескольких кружков разного цвета. – Цвета кружков соответствуют сортам пива – ведь у них разные цены.
И тут один из нас спросил:
– А если кто-то спрячет часть кружков и сэкономит при расчёте?
Официант изумлённо посмотрел на говорившего:
– А вы бы так сделали?
– Я – нет, но…
– Тогда почему вы думаете, что другие на это способны?
Было очень неловко…
Кроме Праги, прекрасное впечатление сохранилось у меня от посещения города-лечебницы Карловы Вары с его превращёнными в санатории и отели бывшими дворцами и виллами вдоль речушки Тепла, с Гейзерной и Мельничной колоннадами, Музеем стеклодувного завода Мозер, где я купил очаровательные сувениры. Побывали мы в городе пива Пльзене, Братиславе и других интересных местах.
По приезде на родной одесский вокзал я, опираясь на палку, уже передвигался почти свободно. Прав был Яков Маркович – мой безрассудный поступок способствовал быстрому заживлению связок.
Эта первая заграничная поездка запомнилась мне на всю жизнь не только яркими впечатлениями – вскоре после возвращения сбылось поверье, связанное с негритёнком из карстовой пещеры. Меня встретила на вокзале любимая девушка, и по дороге домой, присев отдохнуть на скамейке в Городском саду, я сделал ей предложение. После этого мы прожили вместе пятьдесят счастливых лет.
Но это уже совсем другая история…
Добавить комментарий