Великая аттракция
От стены отделилась серая тень. И тень эта обратилась в человека, также невзрачно серого. Человек в сером хитоне со стертым лицом преградил путь Иуде.
– Постой-ка, приятель, тебе надо кое-что сказать.
Иуда не был трусом, но внизу живота похолодело.
– Кто ты и что тебе от меня надо?
– Шмуэль я, ты должен меня знать, уполномочен тебе сообщить, что Ханнан бен Шета желает встречи с тобой и ждет тебя завтра в полдень.
Иуда вспомнил, он видел этого Шмулика среди прочих шпионов, что сопровождали Иисуса и апостолов, смешавшись с толпой.
– Меня?.. С чего бы вдруг? Желает, а я… я, может, не желаю.
– Так что я должен передать Ханнану?
– Передай, что я… что у меня много дел и я не намерен терять время.
– Хорошо, – сказал Шмулик, – так и передам. – И быстрым шагом пошел прочь.
– Постой-ка, – остановил его Иуда. – А зачем я ему понадобился?
– Придешь – узнаешь.
– Ладно, так и быть, передай, что приду.
С одной стороны, Иуда понимал, что не следует иметь дел со старым и хитрым лисом, но с другой – ему было лестно, что сам Ханнан ищет с ним встречи. Интересно, для чего?
В тот день ему плохо спалось: он не был уверен, что сделал правильно, согласившись на встречу. И уж было решился не ходить. Но опять же, как человек верный своему слову, дав его, считал невозможным нарушить.
Дворец Ханнана находился у долины Кедрон с ее восточной стороны. Иуда явился в назначенный час. Встретивший его слуга проводил к Ханнану. Тотчас на столе появились фрукты и кувшин с вином.
– Что думаешь, Иуда, для чего я тебя призвал? – и, выдержав паузу, продолжил: – Давай поговорим не обинуясь, как на духу. Ты, конечно, знаешь, мы с отцом твоим Ровелем были добрыми друзьями, и мне горько смотреть на подвиги твои, мой долг понудить тебя к благоразумию, дабы оградить от пагубных деяний.
– Не знаю и не желаю ничего знать о вашей дружбе. Какое это отношение имеет ко мне? Отец проклял меня, и уже минуло семь лет, как мы с ним в размолвке. К тому ж он этот свет покинул, и ничего нельзя уже исправить, даже если б я того хотел.
– Э-э, Иуда, отца твоего я могу понять. Сначала ты связался с зелотами, потом подался на Иордан к этому ряженому под Илью, как его?.. Иоанну. Скажи мне как другу отца твоего, что тебя к тому подвигло?
– В Писании сказано: «Следуй велениям твоих высших представлений об истине и праведности». И я следовал в силу моего разумения.
– Но разве не сказано также: «Почитай отца своего и мать свою, ибо они дали тебе жизнь и воспитали тебя».
– Сказано. Однако следовать одновременно этим двум заповедям для меня оказалось невозможным, пришлось выбирать одну.
– Горячий характер и гордыня затмевают разум твой. Но скажу тебе, сын мой, с высоты возраста своего и горького опыта, обстоятельства порой складываются так, что надо смириться, отринуть разногласия, прийти и преклонить повинную голову. Как это возможно, ты даже не пришел проститься с отцом твоим, когда он лежал на смертном одре?! Неужели ты не чувствуешь вины за собой?
– Что сказать, вины не чувствую, но и не держу обиды, хотя меня родной отец оставил без гроша. Впрочем, это моя беда, и никому нет до нее дела.
– Что ж, благодарю за честный ответ… Верю, что Израиль еще не потерял тебя, как сына своего, и ты еще внесешь свою лепту во славу его, – Ханнан налил вино в чаши. – Мой винодел Хаим тот еще плут, знает старые рецепты, не исключаю, что такое вино пил сам Соломон, вот и ты… Отведай, сын мой.
«Это – вино, – пригубив чашу, подумал Иуда, – тогда что же я пил раньше, полагая, что пью вино?» Тотчас ударило в голову. Иуде стало жалко своего старого и недалекого отца, который никак не мог понять его духовных исканий и высоких устремлений. И еще больше стало жалко себя: потрачено столько лет – и никакого толка. Зелоты не доверяли ему своих главных секретов, и он отошел от них. Иоанна арестовали – и дружба с ним закончилась. Иисус не ценит его, всякий раз выговаривает порицания. А вот Ханнан уважает… С чего бы вдруг?
– Да, чуть не забыл, хочу тебя спросить: слышал ли ты об Иисусе из Назарета?
– Ты меня спрашиваешь?.. Тебе наверняка известно, что я один из двенадцати избранных его учеников.
– Вот как? – сделался удивленным Ханнан. – Тогда скажи, что ты нашел в нем? Разве возможно, имея хоть каплю разума, прилепиться к этому сумасшедшему?
– Иисус – хороший проповедник, к тому же он обладает могуществом и умеет повелевать силами природы. Я сам был не раз свидетелем того, как он исцелял безнадежно больных и увечных.
– Даже если и так, задумывался ли ты, откуда у него это могущество? Полагаю, без своего покровителя он бы не смог творить чудеса.
– Не понимаю, о каком покровителе ты говоришь?
– Наивная душа! Ты еще до сих пор не понял? О князе тьмы, конечно!
И снова Иуда встретился с Ханнаном. Ну вот, сам Ханнан разговаривает с ним на равных, Иисусу же он всё не мог угодить. Давно пора было усвоить, что есть смысл выстраивать отношения с людьми влиятельными, обладающими реальной властью, а не обольщаться обещанными в будущем светлыми перспективами. Между тем Ханнан намекнул, что келарь первосвященника уже стар и слеп, его отчеты грешат ошибками, потому надо думать о кандидатуре на его замену, нужен молодой грамотный финансист… А что, разве он плохой финансист? Кормил 12 человек, и деньги еще оставались, чтобы подать нищим. Тут, конечно, совсем другой размах, – У Иуды взметнулись брови, улыбка скривила губы – представил, какие деньжищи проходят через первосвященника.
– Ну вот, пришел твой час, Иуда!
– Говори прямо, что я должен сделать?
– От тебя требуется указать солдатам на галилеянина, чтобы они его арестовали.
– И чтобы вы его предали на смерть. Не много ли ты от меня хочешь?
– Синедриону решать, как с ним поступить. Что же до меня, я вовсе не жажду его крови и пекусь только об одном: о чистоте веры отцов наших. Буду с тобой откровенным, для меня приемлемо любое решение синедриона. Да, бывают случаи в истории, когда ради сохранения всей нации следует пожертвовать одним ее представителем. В данном же случае речь идет всего лишь о преступнике.
– Всего лишь… – задумался Иуда.
Какое бы наказание суд ни огласил, с помощью князя тьмы или хитростью Иисус избежит его – уж слишком хорошо он знает способности Учителя, так что даже при всем желании он ему навредить не сможет. С другой стороны, не каждый день ему предлагается роль спасителя нации. От него требуется немного, зато в будущем ему обеспечен почет, достойная работа и особые преференции. Одно обстоятельство всё же смущало Иуду: почему Ханнан обратился к нему? У Каиафы достаточно шпионов. Смешавшись с толпой, они сопровождали Иисуса и апостолов во всех передвижениях по Израилю и периодически докладывали о том, что происходит. Любой из них мог указать на Учителя… А что, когда-то и вправду Ханнан был дружен с отцом, посему он просто обязан поспособствовать?!..
– По существу получается, я у тебя на службе…
– Я этого не отрицаю, – Ханнан развязал пояс, отсчитал 30 сребреников.
Совещание в Администрации Всевышнего
– Эх, Создатель, полюбуйся на свое творение! До какого же беззакония дошли человеки! Тебя не знают, в Храм не ходят, исповедуют вражду, из века в век не прекращают войны. Брат идет на брата, сын на отца, мать свое дитя благословляет на убийства и в жертву молоху войны в огонь бросает. А что творят с планетой? Травят реки, горы потрошат, вырубают, жгут леса, животных уничтожают?!.. Им всё было дано для счастья и бессмертия – они же добровольно отдались в рабство тлению!
– Тебе ли сетовать на падших человеков, сатана? Сам где ты был при грехопадении? Если бы не искушал, другой сценарий был бы утвержден. С предательства и началась дегрессия сознания! – возвысил голос Уриэль.
– Ты полагаешь, Уриэль, мне самому приятно прикидываться искусителем, вздор молоть?.. Да, приятно. Но не из праздного же любопытства я это делаю, а по долгу службы. В мою задачу входило проверить, насколько Ева крепка на передок. Вот результат. Грехопадение – это лишь начало. Что дальше? Дальше – Каин, Авель… Братоубийство, тьфу!.. – мутит от вида крови. Впрочем, замолкаю – вот Создатель, Автор Мироздания, Первовиновник Бытия, кому как не ему известны слабые места Его творения.
– Изначально мир зла не ведал, не входило в Мои планы создавать его, – рек Всевышний. – Вопрос, откуда оно сталось? Откуда на Мой свет явились мухи, пауки, штаммы вирусов А/H2N3, энцефалит, троян и, наконец, КОВИД?.. Я эту мерзость не творил. А ежели не Я, то кто? Что скажешь, Михаэль?
– Не я!.. Ей Боже, – поклялся Михаэль, – и в мыслях не держал такого… Но я догадываюсь, кто. Тот, кто склонен видеть лишь теневую сторону явлений.
– Так кто же? Неужели…
– Чуть что – так сразу сатана! Удобная позиция: все творческие неудачи на меня списать. И вопрошает, будто сам тут ни при чем. Ты – Создатель, Ты за всё в ответе. Слепив Адама по своему же образу, по своему подобию, Ты передал ему способность творить в ментальной сфере. Слава тебе, Господи, творение не состоялось, получилось жалкое подобие Творца, ничтожна в нем демиургическая сила, однако способность эта имеет свойство развиваться. Что человеки натворят еще, один Ты только знаешь. К Тебе взываю, Всемогущий, истреби род человеческий, пока еще цела Земля и не сошла с орбиты!
– Тебя послушать, сатана, – так и вовсе не творить. Нам не творить не можно… И потому Я сей вопрос откладываю как неразрешенный. Переходим ко второму. Скажи Нам, сатана, планету обходя, встречал ли праведников на своем пути?
– Встречал, не скрою.
– И много ли?
– По пальцам перечту.
– Встречал ли ты Иисуса из Назарета?
– Встречал, испытывал на прочность. Докладываю: не поддался. И что совсем уж в толк я не возьму, во искупление взял на себя грехи чужие. Радуйтесь, висельники и душегубы, ликуйте воры и головорезы! Отдайте Назорею свои грехи, его распните и грешите с чистого листа!
– Иисус пришел с Любовью, сатана. Ты должен был отметить в своем отчете.
– Любовь!.. Как раз Любви мне не хватало. Случается, в моей работе попадет орешек твердый, все средства переберешь – не поддается. Что ж, пополню свой инструментарий, возьму на вооружение еще одно – искушение Любовью. Любовь и ненависть, а разве это не одно и то же? Человек способен всем сердцем полюбить кого-то, но при условии другого ровно столько возненавидеть. Сильнее ненависть – сильнее и любовь. И вышняя Любовь – к Тебе, Всемилосердный! Ах, как она светла, как бескорыстна!.. А что в итоге? Религиозная резня, реки крови, бурлящие по улицам Иерусалима, костры в Европе, поджаривающие еретиков… Террористы, фундаменталисты… И прочие благочестия ревнители, на которых негде ставить пробу.
– Путь к Любви через страдания не самый близкий и не самый легкий. Сыны Адама выбрали его и потому обречены блуждать в кровавой тьме. Надежда лишь на праведников, от них Мой Свет, в котором различимы вехи трудного пути. Наше порешение таково: покамест праведники на земле живут, будут жить и человеки.
Иисус делится хлебом мудрости с учениками
Иисус учил в тени раскидистой смоковницы. С ним апостолы Петр, Иаков и Иоанн Зеведеевы.
– Шалом! Вот и Алфей к нам пожаловал. Что скажешь, друг? – ответил на приветствие братьев Алфеевых Иисус.
И расположившись с братьями под деревом, Алфей задал вопрос, над которым давно размышлял.
– Послушай, Иисус, ты же не будешь отрицать, что Моисей и древние пророки утверждали: Яхве – Бог ревнивый, Бог великого и страшного гнева. Что злодеев он накажет, с вероотступниками разберется, и они ответят за измену. Каждому воздаст должное по заслугам. А ты говоришь, Отец Небесный любвеобильный и сострадательный. И кому же я должен верить, тебе или Моисею? Какой Он?
– Так какой же Он? – Иисус обвел взглядом учеников, вопрошающе посмотрел на каждого, но все молчали. – Нет на земле безбожного народа, даже самые дикие племена, затерявшиеся в глухих лесах, имеют свое понятие о Боге. Вот Себек, старейший из почитаемых египетских богов. Язычники представили его по образу и по подобию… крокодила. В честь него воздвигли храм. Для крокодила, самого большого, какого только в Ниле отловить смогли, и десяти других бассейн соорудили. Рептилий, названных священными, кормят мясом, потчуют вином, в день праздничный приводят деву на заклание.
Языческие боги непохожи друг на друга, но есть одно объединяющее сходство: они по большей части зверям подобны и от природы наделены оружием – когтями и клыками. Страх перед хищными зверями, страх перед стихиями, непознанными – и потому враждебными, страх перед самой жизнью, наконец, взращивает в сознании темном могущественного молоха, непрестанно требующего жертву.
Не таким примитивным предстает наш единый Бог в Пятикнижии, в нем много от человека, еще противоречивого в своих поступках: жестокого и гневливого, но и способного на милость. Во времена Моисея человек, словно малое дитя, воспринимал наказание как проявление гнева и жестокости и не видел в нем воспитательного смысла. Вспомни, Алфей, когда ты был маленьким, отец твой однажды поручил тебе найти потерявшегося козленка. Было жарко, и тебе не хотелось слоняться по пустыне, весь день ты просидел у ручья. Твоя уловка вскрылась, отец сам отправился на поиски козленка и, найдя его в яме, вызволил из нее. За этот проступок ты был примерно наказан. Тебя долгое время подтачивала обида, отец тебе представлялся жестоким и несправедливым, пока наконец ты не понял, что наказал он тебя, заботясь о тебе же, воспитывая ответственность и правдивость. Если ты читал внимательно Писание, то мог заметить, что во времена пророков Амоса и Исайи Всевышний предстает уже не таким мстительным и гневливым.
Так какой же Отец Небесный? – и снова повторил свой вопрос Иисус, на каждом ученике останавливая свой испытующий взгляд. И все молчали. И тогда он сказал: – Отец Небесный – постоянный и неизменный. Это люди меняются. Я же являю Отца моего в новом образе как любвеобильного и милосердного. Разве люди, равно как и все существа на земле, не нуждаются в сердечном участии?! И разве не об этом евангелие царства?! Распространяясь в Палестине и по всему миру, оно раскроет любвеобильный характер Всевышнего. Да было бы противоестественным, если бы сменялись поколения, а понимание Отца оставалось на изначальном уровне. Разумно ли придерживаться изживших свой век представлений, и не должно ли вас радовать, что ваши дети понимают Его глубже и видят яснее, чем видите вы? Поколение за поколением раскрываются всё новые черты Его образа, совершенствуется представление о Нем.
– Но, Учитель, тогда позволь тебя спросить, почему существует зло, если Всевышний – сама Любовь? – задался вопросом Иаков Зеведеев.
– Ты полагаешь, Иаков, зло существует?
– Это же очевидно. Иначе не было бы в мире войн, насилия и жестокости.
– Хорошо, тогда ответь мне на вопрос: существует ли холод?
– Конечно же, вчера в пустыне ночью я основательно промерз.
– Нет холода как такового, Иаков. Холод – есть отсутствие тепла. Когда движение застыло, покой снаружи и внутри, тепло уходит – остается холод… А есть ли тьма? Что ты на это скажешь?
– Как ей не быть, Учитель?! Я каждый вечер с заходом солнца зажигаю лампу?! – Иаков отвечал.
– Нет, Иаков, тьмы опять же не существует как таковой. Тьма – есть отсутствие света. Где света нет – там возобладает тьма. И снова я повторю заглавный свой вопрос: существует зло на свете или нет?
– Позволь, Учитель, продолжу аналогию твою: зла нет как такового, но есть отсутствие Бога, – Иоанн, пригладил вихор на голове, восстающий белой непокорной прядью.
– Истинно, где Бога нет, там наличествует зло, – сказанное Иоанном подтвердил Иисус. – Так если поле пшеницей не засеять, плевелы заполонят его.
– Твои логизмы убедительны, Иисус, сегодня я, пожалуй, соглашусь с тобой, но завтра еще подумаю, соглашаться или нет. Сказано тобою же, всё в этом мире меняется, и то, что сегодня представляется истинным, завтра предстанет отжившим и косным. Продолжив также аналогию твою, прихожу я к выводу: истины не существует как таковой, и потому нет смысла тратить время на поиски ее, – высказал свое суждение Алфей.
– Вывод твой ошибочный, Алфей. Верно то, что в этом мире истины не существует – заметь – в застывшей форме! Истина является в движении. Нет способа догнать ее, схватить и ею обладать. Но есть возможность за ней стремиться, примечать, как в неустанном поиске ветвится. Ты спросишь о назначении, конце пути? Конечной истиной владеет лишь Источник, Отец Небесный. Он начало и конец. Он един и неизменен.
– Я о том же: истина недостижима.
– Истинным уже является сам путь к Источнику, постижение новой грани Безграничного.
– Это твой просиллогизм – я же останусь при своем. – Алфей поднялся. – Еще есть время сеть забросить… Иуда! Иаков! – позвал он братьев, те же предпочли остаться, напитываться хлебом мудрости и далее. Тут подошли Андрей, Фома и с ними Иуда Искариот. Иисус учить продолжил.
Вход в Иерусалим
Сказано, царю подобает въезжать в Иерусалим на колеснице в блеске могущества и славы, паломнику полагается входить, склонив голову пред величием столицы мира. Иисус же явился на осле, вернее, на молодом осленке. Этот осленок впервые почувствовал на себе седока, хотя перебирал копытцами уверенно и бойко. Приглядывая за ним, поспешала ослица, его подъяремная мать. Так и было предсказано пророком Захарием:
Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се царь грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной.
Перейдя ручей Кедрон, Иисус с учениками поднимались к Золотым воротам, чтобы, миновав их, сразу оказаться на территории Храма.
Пасха – самый чудесный из всех праздников, и ожидание чуда, присущее сынам Израилевым, в предпасхальные дни весенне обостряется. По Иерусалиму молниеносно распространился слух: в город идет чародей, исцеляющий и воскрешающий. Народ повалил встречать его. Восставший из гроба Лазарь шел рядом с Иисусом, и все хотели посмотреть и на него, дабы укрепиться в надежде, что смерть не всесильна и не окончательна.
Ждали, готовились к тому, и вот он – вождь и Спаситель, могущественный Царь Иудейский, способный оспорить вердикт самого князя смерти Самоэля, встречайте! Многотысячная толпа уже заполнила долину, а народ всё прибывал, и у многих в руках были пальмовые ветки.
На пригорке перед Гефсиманией Иисус и его ученики остановились, людская масса столь плотно окружила их, что пробиться дальше не было никакой возможности. И кто-то крикнул «Осанна!», что означало: «Спаси же!». И многотысячная толпа запела всем известный 117-й псалом, что исполнялся обыкновенно по большим праздникам.
Благословен царь, грядущий во имя Господне! «Осанна Сыну Давидову! Благословен грядущий во имя Господне!
Многие из восторженных встречающих не очень внимательно читали Захария, иначе бы их смутило определение «кроткий» царь. Что царь всемогущий – это понятно, но что кроткий?..
Ждали прихода мессии, царя Иудейского, вождя, способного решить все проблемы и сделать народ счастливым. И многие верили, это он – чародей из Назарета. И вера эта достигла столь высокого градуса, что стоило бы Иисусу дать знак – и вся эта ликующая перевозбужденная людская масса хлынула бы, смела охрану, смяла римских солдат и утвердила на троне Давидовом своего избранника. Удобный момент: как раз в этот временной период царское кресло Иудеи, области Израиля с центром в Иерусалиме, пустовало. Тиберий отстранил от должности сына Ирода Великого тетрарха Архелая за превышение полномочий.
Впрочем, если приглядеться к событию внимательно, в толпе не было полного единства. Для саддукеев, к примеру, пророк Захария не был авторитетом. Их знание Торы ограничивалось пятикнижием Моисея, и представление о мессии было иным.
Посланный от Каиафы саддукей, предстал перед Иисусом и потребовал:
– Послушай, Учитель, прикажи своим ученикам, чтобы угомонились, перестали орать и прекратили беспорядки.
Иисус же сказал:
– Если они замолчат, возопиют камни.
Ответ Иисуса вызвал бешенство у Каиафы:
– Его приговорили к смерти, а он является в Иерусалим, входит через Золотые ворота и устраивает разгулье в самом Храме!
Арестовать немедленно, в день его триумфа, он не решился.
Все ждали, что Учитель обратится к народу с судьбоносной речью. Одно только его слово могло изменить ход истории. Однако он ничего не сказал, побыв на территории Храма до полудня, удалился со своими апостолами в Вифанию, в дом Лазаря.
Это событие должно было бы воспринимать как победу движения, но даже апостолы не могли уразуметь, что происходит, не понимали Иисуса, для чего он устроил это необычное шествие. Разве для того, чтобы позабавить публику? Петр, оратор и талантливый проповедник, недоумевал, почему Иисус не воспользовался случаем и не прочитал проповедь о царстве. Шимон Зелот, так до конца и не понявший сущность царства не от мира сего, надеялся, что Учитель примет роль вождя и воссядет на трон Давида. У каждого из учеников были свои домыслы и сомнения. Разве только двойняшки Алфеевы были беспечны и веселы. Опьяненные веселым праздничным шествием, они заглядывались на людей, все казались им прекрасными и ликом, и душой. Братское чувство единения с этой вышедшей из берегов бурлящей ликующей человеческой массой переполняло их. Когда они видели вокруг себя столько умных, честных и добропорядочных граждан, они верили, что евангельское служение поднимется на новую высоту. Жизнь изменится к лучшему, уже изменилась… Царство на пороге!
Видя столь бурное и радостное изъявление чувств, Иисус, наверно, тоже должен был воспламениться радостью. Он вглядывался в обступивших его людей, в эти одухотворенные, взыскующие правды лица и всё более омрачался. Ему отчетливо представилось, минует несколько дней, и этот же самый народ, эти же самые люди, будут кричать: «Распни его!»
Не понимал и не принимал происходящего Иуда Искариот. Он встретил саддукея Филиппа, и тот откровенно посмеялся над ним.
– Поздравляю! Какой триумф, Царь Иудейский на осле!
– Ну на осле, что из того?.. Сам-то почему здесь?
– Не более как из любопытства. Признаюсь, друг, меня не так меня удивил царь на осле, как это скопище баранов, пришедших его встречать.
Иуде стало стыдно за всю эту с таким масштабом разыгранную комедию. С Филиппом была связана одна из самых неприятных страниц его жизни. Когда он работал у отца, Филипп был надсмотрщиком за маслоделами, ровно так же, как и он. Но отец платил Филиппу больше, нежели ему, что глубоко унижало его достоинство. Когда же Иуда спросил, почему так, отец ответил ему: «Делай свою работу, как делает ее Филипп, – и получать будешь ровно столько. А лучше будешь делать – получать будешь больше». Тогда-то Иуда и взбунтовал. Ладно, он еще докажет, что чего-то стоит сам по себе. И без своего скаредного отца он добьется успеха. Ушел из родительского дома и присоединился к бунтарям зелотам, потом подружился с Иоанном… И вот теперь новое разочарование: Иисусу не быть царем Иудеи. Никогда! Царь на осле! Смешно! Надо расставаться с этим мечтателем и его компанией.
Так и не выступив перед народом, Иисус на следующий день совершил еще один не всем понятный поступок. У перегонявшего быков парня выхватил кнут и разогнал торгующих у Храма, опрокинул столы у менял. Впрочем, что тут непонятного: его всегда оскорбляло, что в Доме Отца процветает торговля. Обычно спокойный и рассудительный, он был вне себя от гнева и ярости.
Моление Иисуса, совет с Эммануилом. Арест
Вместе с Петром, Иаковом и Иоанном Иисус поднялся в гору Елеон, к лощинке, где был устроен лагерь.
– Не спите, – попросил Иисус, – побудьте со мной, недолго нам осталось быть вместе, настали последние часы моей земной жизни.
Но порядком уставшие апостолы тотчас уснули.
Иисус спустился ниже к большому камню, за которым буйно кустилась колючая апунция и где он по обыкновению молился.
Разыскивающий близнецов Алфей увидел усердно молившегося Иисуса, и остановился, не решаясь помешать ему.
– Отец мой, я пришел в этот мир исполнить волю Твою. Настало время расстаться с моей жизнью во плоти, и я не уклонюсь от этого. Но мне хотелось бы знать, желаешь ли ты, чтобы я испил эту чашу? Пошли мне подтверждение, что в смерти моей я тебе буду так же угоден, как и в жизни моей.
Выглянула луна, и высыпали звезды, будто любопытствуя, что происходит под небесами. Стало светлее. Иисус поднялся с колен, он смотрел в сторону луны, льняной хитон был залит светом, и свет исходил от него.
– Брат мой небесный Эммануил, в трудный час ты пришел ко мне, укрепи же меня словом Отца Моего.
Как ни силился Алфей разглядеть собеседника Иисуса, он не увидел его. Только стало еще светлее, словно над гребнем Елеона взблеснуло солнце. Его лучи становились всё более яркими, нестерпимыми. То был не свет, то было полное отсутствие тьмы. Алфей закрыл лицо руками.
– Что тебе сказать в утешение, что посоветовать, мой райский брат?!.. Видишь, в небе над тобой 12 легионов воинов-ангелов? Они готовы исполнить любое твое указание. Стоит тебе лишь подать знак – в миг сойдут с лица земли эта ничтожная горстка солдат и все твои враги. Но тебе решать, насколько естественным был бы такой ход событий. Тебе известны обличья и повадки человеков, знаешь, на что способен их косный разум.
– Я выпью эту горькую чашу, завершу мой земной путь естественным образом. Я пройду смертный опыт, чрез который положено пройти всем конечным созданиям.
Когда же Алфей отнял руки от лица, перед ним стоял Иисус. Он выглядел спокойным и вполне уверенным в себе.
– Где мои братья? – спросил Алфей. – Мама волнуется.
– Иуда и Иаков спят как убитые, – сказал Иисус, – день был не из легких, что же до этой ночи и дня завтрашнего, то вряд ли они будут легче. Не буди, пусть спят, набираются сил.
– Ты меня удивляешь своим спокойствием, Иисус. Всем известно, а тебе неведомо: враги готовятся схватить тебя. Но ты ничего не предпринимаешь для своего спасения. Послушай же меня: уходи и уводи с собой учеников, ты еще можешь всё исправить. Сей же час, не медли, у тебя нет времени!
– Истинно, Алфей, легко могу уйти я от своих врагов. Уйду – как быть тогда с Писанием? Объявить, что лжет оно? Ведь в нем прописаны все вехи моего пути: родиться в Вифлееме, являть собою хлеб жизни, царство проповедуя. Как предсказано Захарием, въехать на осле в Иерусалим. Предречено и то, что человек, которого кормил тем хлебом, поднимет на меня пяту и что предавший меня бросит 30 сребреников в Дом Господень для горшечника. И не предупрежден ли я заранее Исайей, что ученики мои рассеются, как овцы, когда их пастырь будет поражен?! И что я буду причтен к злодеям, истязуем добровольно, и на заклание введен, как агнец. Я – сопринадлежность Текста, слово Господа, которое нельзя изъять и заменить. Переписать Писание означает переписать историю.
*Вифлеем означает «дом хлеба»
– Что стоит та история, где властвует жестокость, подлость и обман?! Взять и переписать!
– Тебе стило и в руку – переписывай! Но это будет твое Писание, твой путь. Что же до моего пути, он явлен, с него я не сойду… Видишь за деревьями огни? Предсказания сбываются: озлобленное скопище людское спешит арестовать меня.
Плясали неровные тени от факелов. Иуда Искариот вел солдат и стражников в Гефсиманию, где сейчас находился Иисус и его апостолы. Общим числом их было чуть более сотни, с ними прислужники первосвященника и просто любопытные.
Иуда забежал вперед, предусмотрительно подумав о том, что его внезапный уход с тайной вечери мог вызвать подозрения у апостолов, а так разное можно было предположить, например, и то, что он торопится предупредить Иисуса об аресте. От Иуды требовалось немного – всего-то указать на Учителя, но и в этой незначительной роли отпала надобность, когда Иисус, сидевший у оливкового пресса, увидев солдат и стражников, сам вышел навстречу им.
– Кого вы ищете?
– Иисуса Назорея.
– Это я.
Центурион Гай Кассий, не знавший Иисуса, ожидал увидеть отпетого разбойника и готовился к тому, что при аресте придется применить жесткие меры, но этот человек не был похож на преступника, больше того, от него исходило благородство и уверенность в своей праведной силе. Это неожиданное обстоятельство смутило командира.
Тем временем подошли апостолы и ученики, всего человек около трех десятков.
В опознании уже не было необходимости, Иисус таким образом освободил Иуду от необходимости играть далее роль предателя. Однако, выйдя из игры, Иуда терял свою значимость в деле, и у него возникло опасение, что Ханнан не зачтет его услуги. А ведь он обещал и как человек слова считал обязанным исполнить обещанное.
– Так кого вы ищете? – снова спросил Иисус.
Гай Кассий повторил:
– Иисуса Назорея.
Тут подошел Иуда.
– Шалом, Учитель! – и, подойдя, обнял и поцеловал Иисуса.
Иисус же, освобождаясь от его объятий, сказал:
– Это ни к чему, друг мой, разве ты уже не исполнил задуманное? Чего ты хочешь еще? – И обратившись к солдатам, в третий раз спросил:
– Так кого вы ищете?..
– Иисуса Назорея, – снова повторил центурион.
Иисус же сказал:
– Говорю вам, это я. Если меня ищете, я готов идти с вами – что же до этих добрых людей, пусть идут своей дорогой.
Гай Кассий согласился было с Иисусом: пусть апостолы и ученики идут себе с миром, но тут телохранитель первосвященника сириец Малх подошел к Иисусу с веревкой и начал скручивать ему руки. Петр, видя какому унижению подвергается Учитель, выхватил меч и бросился к Малху.
– Петр, убери свой меч! – остановил его Иисус. – Разве я не говорил вам, что поднявший меч от меча и погибнет?! И разве я не говорил, что воля Отца в том, чтобы я испил эту чашу?
Когда солдаты вязали ему руки, он сказал им:
– Что же вы явились схватить меня ночью с мечами и палками, будто я отпетый разбойник, когда была возможность взять меня при свете дня в Храме, где я открыто проповедовал? Я там бывал каждый день, но вы не пытались меня арестовать.
Связав Иисуса, солдаты и стражники бросились к апостолам, попытавшись их схватить, они же бежали.
Алфей спрятался под оливковым прессом, холодные капли масла падали ему на голову, стекали по лицу, он же сидел тихо, боясь пошевелиться. Однако один из солдат углядел его.
– Держи разбойника! – схватил его за хитон, Алфей рванулся и, оставив одежду в руках солдата, скрылся за деревьями во тьме ночи.
Единственный, кто остался на месте и не побежал, так это Иоанн. Стражники приступили к нему, но Гай Кассий остановил их – согласно римскому праву обвиняемому разрешалось, чтобы его сопровождал один из родственников или друзей.
Как закончил свои дни величайший из предателей Иуда Искариот
Смешавшись с толпой, Иуда сопровождал Иисуса до Голгофы, присутствовал при казни и в какой-то момент ощутил на себе взгляд Учителя. В этом взгляде не было ни гнева, ни обиды, ни малейшей укоризны. Только жалость и сострадание к нему. «Кто из нас на кресте? – вопрошал Иуда. – Кого следует жалеть?» До последнего момента он ожидал, что Иисус сойдет с креста и посмеется над своими палачами, но чуда не произошло, Иисус покорно принял позорную, достойную лишь воров и душегубов, мученическую смерть. А ведь мог спастись! Почему не призвал на помощь князя тьмы, не воспользовался своей магической силой? Нет, он решительно не понимал Иисуса.
Иуда болезненно помнил все до одного порицания, что высказывал ему Иисус, но вспомнилось и то, как Учитель сказал ему однажды: «Ты – мой лучший ученик». Для всех было очевидно, что самыми близкими Иисусу учениками были Петр, братья Иаков и Иоанн Зеведеевы, с ними он чаще всего уединялся и вел беседы. Это противоречие не укладывалось в сознании. Мысли шарахались из одной крайности в другую. Следовало все выбросить из головы, начать новую жизнь.
Он поспешил к дому Ханнана, не терпелось напроситься к нему на прием. Очень кстати встретился Шмулик, через которого можно было договориться о встрече с Ханнаном.
– Послушай, друг, мне надо срочно…
– Мне не до тебя, – презрительно окинул его взглядом Шмулик и удалился.
Иуда оторопел от такого хамства, смотрел вслед Шмулику, запоздало сжав кулаки: презренный шпик, что он себе позволяет?!
Пораскинув умом, Иуда сообразил, что, скорее всего, Ханнана надо искать в Храме – обычно он в это время там. Войдя через Магрибские ворота, он прошел мужеский двор, остановился у забора, отделявшего двор священников, куда разрешалось заходить только служителям культа. Ханнан и Каиафа стояли в окружении коэнов.
Иуда ожидал, что Ханнан, заметив его, подойдет. Ханнан видел его, но не торопился подходить. Один из приближенных ему коэнов, указав на Иуду, что-то сказал – все засмеялись. «Спаситель нации… ты ожидал признания и славы, но получил лишь безразличие и презрение. Но почему?» Он глянул в холодное небо, ища ответа. На минуту выглянуло солнышко – Иуда вновь ощутил на себе сочувственный взгляд Иисуса. «Как, и он еще мне сочувствует?!»
– Предал я неповинного человека на смерть, – тихо сказал Иуда, но был услышан.
– Твое дело, нам-то что до того?! – сказал Ханнан и отвернулся.
Тогда Иуда достал из пояса 30 сребреников и бросил их за ограду на двор священников.
День спустя Каиафа собрал синедрион, чтобы решить один-единственный вопрос: что делать с этими 30 сребрениками. Деньги, полученные за предательство, считались грязными, поэтому было весьма непросто найти им применение. В конце концов, было решено купить на них землю, которой владел горшечник, и устроить на ней кладбище для странников.
Вовсе на свет не родиться для смертного лучшая доля… Почему же, не спросив меня и ничего не объяснив, мои недалекие родители вытолкнули меня в этот холодный несправедливый мир? Лишь для того, чтобы я убедился, что нечего тут мозолиться и спешно покинул его? – Иуда шел, не помня куда, сам с собою разговаривая. Встретились на дороге Иоанн и Иаков Зеведеевы, прошли мимо и даже не посмотрели в его сторону. Ему было бы легче, если б он услышал упрек или оскорбление, – они же его просто не заметили, будто не существовал он более.
У Иуды за пазухой хранилась лепешка, он вспомнил о ней, когда увидел собаку, настолько тощую, что просвечивали ребра. Иуда подумал, что лепешка ему всё равно больше не понадобится, и поскольку нищие не повстречались, разумно отдать ее собаке. Но собака шарахнулась от него, заподозрив недоброе.
– Грязная скотина! – крикнул он ей вдогонку. – Чтоб твоя душа вселилась в кошку! – И заплакал. Даже такое ничтожество, что за всю жизнь ни разу не ело досыта, чурается его.
Так он шел сколько-то с лепешкой в руке, потом сунул ее за пазуху – пусть и не пригодится, но не выбрасывать же. И опять мысли вернулись к тому единственному, кто сказал ему однажды: «Ты мне нужен». – «Нужен, – остановился он, – но для чего? Для чего Учителю предавший его на смерть ученик? Потому и нужен, чтоб предал. Радуйся, Равви, я исполнил то, что от меня ты ждал. Что было б без меня? Обычная история, такие в Израиле случаются нередко: объявляется какой-то сумасшедший, «царь иудейский» очередной, искусник магии и благоречия. Были и ушли, никто о них не помнит. Со мной – другое дело. Оттенить твой путь к Голгофе моим предательством – вот для чего я нужен! И я послушно эту роль исполнил, хотя отчета в том я не давал себе. Я лучший, величайший из предателей! Найди еще подобного Иуде, кто способен на такое. Воистину, герой, которому нет равных! Отныне и вовеки всем миром проклят буду. Об этом ли мечтал я, к этому ли шел? Тебе до этого нет дела. Похоже, Равви, ты не кривил душой, когда сказал мне, я – твой лучший ученик. Ведь только мне ты смог доверить эту роль, труднее и неблагодарнее которой не придумать».
Ноги сами привели Иуду к сухой сикоморе, здесь дорога в Иерихон раздваивалась: одна колея шла напрямую от горы Елеонской, другая – еще недолго кружила по ее гребню и там, где кончалась долина Кедрон и начинался овраг Гай бен Ином (Геенна), догоняла первую. Здесь зеленый и благоуханный оазис заканчивался и начиналась пустыня. Дерево стояло на границе этих двух миров бессменным часовым не одну сотню лет. Дни его закончились, но оно еще цеплялось иссохшими корнями за скалистую землю, воздев над оврагом, словно в молении, мертвые ветви. Всякий раз, идя этой дорогой, Иуда заглядывался на сикомору. Вот и сейчас, придирчиво осмотрев ее, он подумал: «Не случайно я приметил это дерево, – потрогал камень под ним, пощупал сук, – это то, что мне нужно», – снял пояс, изладил из него петлю, встал на камень, который оказался тут как нельзя кстати, сунул голову в петлю, закрыл глаза, собираясь шагнуть в желанную пустоту. И шагнул, шагнул легко, с осознанием конца пути, за которым последует избавление от страданий ума, угодившего в силки неразрешимых противоречий, но сук с треском обломался, и он грохнулся наземь. Руки не слушались, ноги ватные, а подлое дерево слишком старое и хрупкое для его грузного тела – и другой сук не выдержал Иуду. Небо предоставляло ему возможность еще раз подумать и отказаться от богопротивного деяния, ведь сказано в Писании: Всевышний проклинает душу того, кто был повешен на дереве. Однако он вопреки всему упорно добивался своего, карабкался по стволу, срывая ногти, лез, падал и снова лез.
– О, сатана! – изнемогая от чудовищного напряжения, воззвал он. – Оставь меня, дай завершить мое дело! – Отлежавшись, он успокоился и уже холодным и присущим ему практичным взглядом осмотрел дерево. Один из стволов сикоморы ветвился к оврагу и поднимался на достаточную высоту и как нельзя лучше подходил для его замысла. Собрав последние силы, он с неимоверным трудом продвинулся по стволу к намеченной высоте. Голова уже наготове, в петле, осталось только привязать конец пояса к стволу. И только Иуда изловчился и сделал это, как ветка под его ногой хрястнула – и он повис над оврагом. Дерево охнуло, ствол его накренился, но рухнуло оно не сразу, только на третий день, когда вновь ударил штормовой хамсин. Пастухи, пасшие овец, рассказывали, что видели в овраге безобразно вздувшийся труп с разъятыми внутренностями.
Алфеев присел на лавку у Церкви Всех Наций, пытаясь осмыслить происшедшее. Но, как бывает поутру, когда отходишь ото сна, события, в реальности которых не приходилось сомневаться, сколь бы ни были они фантастичны, растаяли, оставив после себя только саднящую душевную боль.
Солнце садилось за крепостную стену Старого Города. Алфеев приметил, что с каждым днем красный диск светила опускается ближе к запечатанным Золотым воротам. Пройдет еще сколько-то дней, и оно опустится прямо на них. Суточный шаг солнца равняется диаметру его диска, так что легко было прикинуть день и час, когда произойдет это событие.
Со стороны Гай бен Инома тянулась тонкая занавесь дыма. Дурная слава у этого оврага, христиане дали новое название, созвучное первому, – Геенна Огненная. Прежде Иерусалима был доеврейский город. Салим – древнейшее его название. Язычники, потомки Иевусея из рода Ханаана, здесь справляли дьявольский обряд: в утробу Молоха, в огонь, детей бросали. Пылал чудовищный костер, и грохотали барабаны, заглушая крики невинных жертв. Единобожные еврейские цари разрушили алтари Молоха и Астарты. Позже, с падением Второго Храма, тут веками дымила городская свалка. Сейчас в долине чисто, зеленеет травка, но почему-то, так уж повелось, арабские ребятишки здесь частенько жгут костры.
Добавить комментарий