В августе 1917 года родилась светлая женщина героического склада - Юлия Абрамовна Добровольская. В нашем журнале есть специальная рубрика, ей посвященная. Была она итальянистка, переводчица, с 1980-х жила в Италии. Юлия Абрамовна не дожила год и месяц до своего столетнего юбилея, ушла в июле 2016-го. Каждый год в день рождения Юлии Добровольской мы публикуем статьи о ней. Сегодня – слово Михаилу Талалаю, писателю и историку, известному исследователю «русского следа» в Италии.
В итальянском академическом журнале «Enthymema» в 2016 году вышло интервью с Юлией Абрамовной Добровольской – видеозапись и текстовая расшифровка (https://riviste.unimi.it/index.php/enthymema/article/view/7328). Интервью, озаглавленное “Un secolo di cultura” («Век культуры» – Юлия Абрамовна приближалась к своему 100-летию), оказалось, увы, последним – через несколько месяцев она скончалась…
Во многом эта беседа повторяла уже известное для русскоязычного читателя, однако ее ценность – в том, что она теперь донесла масштаб личности Добровольской также и до итальянцев.
По предложению редакции, Михаил Талалай (Милан), взявший интервью, выбрал из него фрагмент и перевел его на русский.
***
МТ: Юлия Абрамовна, как Вы познакомились с Джанни Родари и что Вы думаете о его вкладе в литературу?
Родари… Это целая эпоха. Он пришел ко мне домой, познакомился с моим мужем… Мой муж занимался историей Латинской Америки, говорил по-испански, и в какой-то мере они понимали друг друга. Джанни говорил по-итальянски, а мой муж – по-испански. Первые годы нашей дружбы были безоблачными. Мы ладили, хорошо ладили. Я ему нравилась. Он дал мне понять, что очень благодарен за поддержку: итальянский писатель в Москве, не зная языка, был как в джунглях. Поэтому я водила его к своим друзьям, но в какой-то момент он дал мне понять, что мы ему не симпатичны, и по особой причине… С моими друзьями мы обычно шутили, рассказывали анекдоты, как правило, про наших вождей, которые были очень уязвимы и интеллектуально, и физически, со всех точек зрения. И Родари не понравилось, как Алеша Букалов нас смешил, подражая Брежневу. Родари и сам тогда смеялся, потому что у Алеши это хорошо получалось. А потом сказал мне: «Почему же ему не выйти на Красную площадь и не сказать всё это там?» У меня аж руки опустились. Как же так? После всего, что я ему рассказывала… Но был таким вот старым коммунистом… И я ему заявила: «Если ты этого не понял до сих пор, ты не поймешь никогда». Так между нами произошел разлад. Его натура, великодушная и благородная, не могла смириться с тем, что дома мы говорили одно, а на людях – другое. Но советские люди все так делали, иначе выжить было невозможно.
И этого Родари так и не понял?
Да, он долго не понимал, хотя я ему старалась объяснять. От меня он был в курсе всех наших бед – о преследовании режиссера за то, что он снял то, а не это, о запрете на издание многих книг. И, прежде всего, – о Самиздате. Его нормальная итальянская голова не могла себе представить, что писатель не может публиковать то, что написал. Но тогда он был влюблен во всё советское. И вот однажды ему предложили поехать куда-нибудь подальше от Москвы, поучаствовать в уроках в начальной школе, а потом написать книгу: советские власти ожидали от него панегирик. И он поехал, выбрал место, где нехолодно, на Кавказе, посетил сотни уроков, познакомился с сотнями детей, начальной, а также и средней школы. И был потрясен, потому что перед ним оказались маленькие солдатики. Он не смог их растормошить. Родари потом сказал мне, что его занятия в итальянских школах возбуждали массу эмоций, тут же всё застывало в воздухе, в вакууме. Это сильно повлияло на него. Когда он вернулся (это было в декабре, было холодно, а он очень страдал от холода), то приехал ко мне в то же утро, позвонив и заявив, что всё расскажет. У меня в тот день дома был семинар перевода со студентами университета. Но я все-таки решила: пусть приедет. Родари приехал и рассказывал мне несколько часов. Он был разбит и физически, и психологически. Я это предвидела. Я предупреждала его, что всё будет именно так. Он не послушал меня, захотев сам пережить этот опыт.
Однако раньше Родари уже неоднократно бывал в СССР. Неужели он до этого так и не узнал советскую школу?
Нет, потому что туристические поездки скрывали суть вещей. Он вернулся подавленный.
Вы перевели «Грамматику фантазии» Родари. Каковы уроки этой книги?
Она давала ключ к пробуждению творчества. Это самое главное. Родари умел распознать творческое начало в любом ребенке или подростке и подыскивал к этому ключ.
Была ли «Грамматика фантазии» популярной в России или нет, по сравнению с другими переведенными Вами книгами?
Фургон, в котором перевозили ее тираж, ограбили. Мне рассказали об этом по секрету в редакции. Такого никогда не было. Вообще, итальянские книги, которые я переводила, всегда расходились как горячие пирожки. Переводную литературу советские люди всегда покупали, книги были недорогие. Но Родари… Все были влюблены в Родари… Он был легендой.
Как Вы пришли к переводу «Грамматики фантазии»?
Я работала в издательстве «Прогресс» – это было крупнейшее издательство, выпускавшее переводные книги. Обычно предложения делала я. Читая Unità, единственную итальянскую газету, которая продавалась в Москве, я была в курсе событий. Я читала Unità от первой до последней строчки. Это был мой университет: поскольку меня не пускали в Италию, мои итальянские друзья и Unità служили моим университетом. Я предложила эту книгу и хотела, чтобы Мераб Мамардашвили написал к ней предисловие. Он, конечно, превосходно это сделал, но поскольку его боялись, то мне заявили, что потеряли его предисловие. Мераб разозлился и сказал: «Забудьте это». Тогда и я заявила, что не надо никакого предисловия, обойдемся. И книга вышла без предисловия.
Последний вопрос о Родари: в советском образовательным контексте возникает довольно сильное противоречие с уроками Родари, а также с его «Грамматикой фантазии», где в предисловии он так написал о своей мотивации писателя: «Не для того, чтобы все были художниками, а для того, чтобы никто не был рабом». Почему это проскочило?
Они не поняли. Или сделали вид, что не поняли. В советской литературной жизни было немало странностей. Люди научились читать между строк. Научились не задавать вопросов. Родари же был всегда ясен и прозрачен. Всё, что он говорил, было понятно даже непосвященному читателю. «Грамматика фантазии» стала в итоге настольной книгой для российских учителей начальной школы.
Добавить комментарий