Дама с собачкой 2

Утро. Иван Петрович Крайнов, глава городской администрации города Р, вошёл в свой кабинет и первым делом направился к приоткрытому окну.

Из окна открывался вид на городской сквер. Благодушное выражение на лице Ивана Петровича сменилось недоумением – собачки не было. Вчера ещё была, а сегодня – нет.

В кабинете раздался телефонный звонок. Иван Петрович его проигнорировал, продолжая смотреть в окно. Телефон затих, через минуту ожил вновь. Казалось, на этот раз звонок зазвенел ещё громче. Иван Петрович отвернулся от окна и снял трубку.

– Петрович! Ты знаешь, что у тебя из-под носа воруют? На главном предприятии города вывоз неучтёнки на миллионы. Встречай гостей из центра. Распустил! Не Чеховым надо заниматься, а комбинатом!

Иван Петрович молчал. От увиденного, вернее, не увиденного за окном  и от услышанного по телефону в голове была каша. 

– Ты слышишь меня?! Что молчишь? – орал губернатор. 

Иван Петрович не нашёл ничего лучшего, как пролепетать:

- Да, Геннадий Геннадьевич, воруют... 

А хотелось сказать Гондон Гондонович. Промолчал. Молчать Иван Петрович умел – без этого качества не был бы он мэром, а сидел бы в какой-нибудь редакции и читал бессмысленные опусы графоманов.

– Тьфу ты, твою мать! Поднимай полицию и на комбинат! Всё опечатать! доступ к компьютерам обрубить! Руководство изолировать, до приезда бригады из центра держать всех под замком. Ты понял!? Пушкин хренов… 

Губернатор бросил трубку.

Иван Петрович повернулся, ещё раз посмотрел в окно, дабы убедиться, что пропажа собачки – это не сон. Нет, не сон. Он рассвирепел: «Воруют. Но чтоб вот так!? У меня из-под носа спёрли моё детище!» К такому плевку в душу Иван Петрович готов не был. 

– Евсеич, что за …!

До подполковника, начальника городской милиции, Степана Евсеевича не сразу дошёл смысл сказанного градоначальником. 

– Какую собачку?! 

– Мою! Мою собачку! Чеховскую! Дошло?! Я тебе даю 24 часа, чтоб ты её нашёл. Выполняй!

Иван Петрович сделал паузу. 

– Да, чуть не забыл. Направь оперативную группу на комбинат. Компьютеры отключить, никого не впускать и не выпускать, руководство изолировать, ждать москвичей. Уже выехали… И искать! Искать собачку! Головой мне ответишь. Понял!?

«Педагогический совет решил выдвинуть Ваню Крайнова на олимпиаду по русской литературе, а его сочинение «Истинные и мнимые ценности в мире А.П. Чехова» послать на всероссийский конкурс», – объявила Вера Николаевна, классная десятого А.

Аплодисментов не было. В классе к Ивану относились настороженно – молчалив, послушен, и к тому же любит русскую литературу, ботан, одним словом.

Окончил Иван школу с золотой медалью, на всероссийском конкурсе его сочинение получило диплом третьей степени – прямая дорога в литинститут. Поступил, окончил, но вместо работы на литературном поприще каким-то чудесным образом влился в ряды чиновников. Карьерная дорога привела его в небольшой, но важный для страны город. Тут располагался химический комбинат – предприятие стратегического, можно сказать, значения. Благодаря комбинату город жил и трудился, выстоял в перестройку, в лихие девяностые, и благополучно вошёл в двадцать первый век. Веянья новой жизни долетели и сюда, что-то изменилось к лучшему, но не настолько, чтобы всплеснуть руками и воскликнуть: «Надо же! Вот это да!» Не будешь же аплодировать бесчисленным аптекам, салонам красоты и бутикам, народившимся, как грибы в урожайный год. 

Ивану Петровичу хотелось сделать что-то такое особенное – и для себя, и для города, чтобы заговорили о них, чтобы расшевелить тихую провинциальную жизнь. А то, кроме как: «Ну и вонь тут у вас!», ничего «доброго» от приезжих не услышишь. Вонь, конечно, бывает, но не всегда, а только когда ветер со стороны комбината. 

То ли от скуки в Мухосранске, как называл Иван Петрович про себя вверенный ему город, то ли от тоски на чиновничьей службе, то ли и от того и другого, но любовь к литературе в сердце Крайнова разгорелась пуще прежнего. Поэтому, когда гипсовый памятник основателю социалистического государства треснул, а рука вождя отломилась и повисла, указывая путь куда-то вниз, а вовсе не вперёд, к победе коммунизма, Иван Петрович воспользовался моментом и Ленин по-тихому был удалён из городского сквера. Надо сказать, что жителей исчезновение вождя нисколько не взволновало – что был, что не был. 

Весной, на том самом месте, где стоял Ленин, Иван Петрович при большом стечении жителей города и полном составе городской администрации и других ответственных лиц открыл скульптурную композицию, посвящённую чеховской даме с собачкой. Отлитая из бронзы, она представляла собой скамейку, на краю которой сидела героиня, её длинное платье ниспадало, касаясь каменного постамента. Прописанного Чеховым берета на ней не было. По просьбе Ивана Петровича, скульптор заменил его на широкополую шляпу. Рядом, вздёрнув остренькую морду вверх, в порыве любви к своей хозяйке застыла собачка. Не белый шпиц, как в рассказе, а такса. Скульптор не спорил, когда Иван Петрович вручил ему фото молодой привлекательной женщины с таксой. Женщина сидела на скамейке на фоне пышного куста. Так что скульптору и композицию придумывать не пришлось, да и таксу лепить гораздо проще, чем шпица. В облике Дамы наблюдалось сходство с портретом на фото.

 Созданный по инициативе Ивана Петровича скульптурный ансамбль приобрёл широкую известность. В городе, на удивление, нашлось немало любителей творчества Антона Павловича. Энтузиазм поклонников при поддержке администрации перерос в Чеховские чтения, в город Р стали приезжать писатели, журналисты, критики. Выяснилось, что приличной гостиницы в городе нет – отстроили. Чтения переросли в фестиваль, а Иван Петрович стал его куратором. 

И надо же, какая-то сволочь утащила собачку! Одно ворьё кругом. Позор!

У Ивана Петровича пропал аппетит, он пропустил ланч. Евсеич регулярно рапортовал о поисковых мероприятиях, но результата не было. 

Москвичи орудовали на комбинате, город встал. Телефон Ивана Петровича разрывался от звонков. Звонили из центра, прокуратуры, ФСБ, новостного канала. «Неужели пронюхали про собачку? Только не это». 

Иван Петрович не заметил, как ночь сменила день. Он в который раз бросил взгляд на своё детище – подсветка выхватывала из темноты одинокий силуэт дамы. 

Усталость навалилась на Ивана Петровича, как будто по нему проехал многотонный грузовик. Он прилег на диван, положил голову на мягкий подлокотник и уснул.

Ему снилась собачка. Она бегала вокруг скамейки, декламировала разную чепуху и виляла хвостом. Её хозяйка едва заметно улыбалась, ласково глядя на любимицу. Дама была как две капли воды похожа на Анну, которая жила в Москве с мужем и с которой у Иван Петровича уже много лет был роман. Иван Петрович подошёл к Даме, склонился, чтобы поцеловать ей ручку, и только прикоснулся к ней губами, как его разбудил звон колоколов. Колокола? Нет, это звонил телефон. В не зашторенные окна кабинета пробивались первые лучи солнца.

– Иван Петрович, доброе утро, – радостно прогудел в трубку Евсеич. 

– Ну?!

– Нашлась собачка, Иван Петрович! Нашлась!

– Не врёшь?

Иван Петрович поднялся с дивана, выглянул в окно. Собачка стояла на прежнем месте, около неё крутилось несколько человек, приделывая её к постаменту. 

– Молодец, Евсеич! Удружил! 

– Тут, Иван Петрович с комбинатом круговерть…

– Позже-позже. Не порть настроения.

Прошёл год. Собачку привинтили так, что разве только краном отодрать можно. Забулдыг, утащивших её с целью продажи ценного металла, посадили. Руководство химкомбината отстранили, следствие затянулось настолько, что общественность потеряла к нему интерес. Химкомбинат продолжал пыхтеть, но вонял меньше – Иван Петрович выбил современные очистительные сооружения. 

«Нельзя, чтобы в городе, где фестиваль Чеховский, воздух был низкого качества. Не простит нам Антон Павлович», – любил покрасоваться перед журналистами Иван Петрович, поглаживая собачку, которая от многочисленных прикосновений почитателей блестела как золотая.

Иван Петрович в волнении прохаживался по кабинету. На столе лежало письмо из министерства культуры с предложением занять крупный пост. 

Голова кружилась от счастья: столица, должность, деньги, любимая Анна… Иван Петрович глотнул коньяку и с чувством произнёс: «Спасибо, Палыч! Не подвёл!»