Не требует перевода...

Все это было в конце девяностых. Вот уже почти лет десять, как очередная волна эмиграции залила Америку новыми судьбами, надеждами и проблемами... Новые лица... Растерянные в своем большинстве. 

А прежняя волна, что накатила в конце семидесятых, свою растерянность уже пережила, оперилась и обрела все основания относиться к новичкам свысока.

 Ну, во-первых, к новобранцам так всегда и относятся. А во-вторых, старожилы считали себя идеологическими эмигрантами, а всех без разбору остальных в новой волне причисляли к «колбасникам»: 

 «Мы – за свободой! А Вы – за колбасой».

На самом деле, мотивы каждой волны эмиграции были смешанными и противоречивыми порой даже внутри одной и той же семьи. Но для высокомерия не нужны основания, как известно.

 Оля приехала в 77-м. Вернее, ее привезли родители, и она, семилетняя, плохо тогда понимала, что такое эмиграция. Язык выучился как-то сам, почти незаметно, в школе да в играх с соседскими детьми. А вот родителям пришлось долго с этим мучиться и даже просить Олю выступать в роли переводчика. Потом она быстро привыкла к новой жизни и вошла в нее естественно, словно всегда жила в этой стране, с первого дня своего рождения. Однако русский язык сохранила. И это, конечно, была заслуга бабушки и дедушки: именно они растили Олю, пока ее родители боролись на достойное место в новой стране.

 ... Автобус подвозил ее прямо к дверям офиса. И не нужно думать о парковке и прочих «прелестях» собственной машины. Но вот до автобуса и от него до дома приходилось идти пешком. В последнее время Оля срезала этот путь через парк, а жила она в Квинсе – в одном из районов Нью-Йорка. 

  На прошлой неделе, возвращаясь домой после работы, она в очередной раз заметила пожилую женщину, беседующую с каким-то американцем, похожим на профессора. Они расположились на одной из скамеек парка и так увлеченно говорили о чем-то, что не заметили ни пристального взгляда в свой адрес, ни саму Олю. 

Эта ситуация вряд ли осталась бы в ее памяти, если бы образ женщины не показался Ольге знакомым. Ну, конечно! Она уже видела эту даму в магазине неподалеку от парка. Мгновенно признав в ней растерявшуюся соотечественницу, совсем не знающую английского языка, Ольга метнулась в ее сторону и помогла сделать покупку. 

Незнакомка была признательна и сообщила, словно оправдываясь, что в США она всего полгода: приехала к сыну и невестке помогать растить внуков, а английский пыталась изучать в России по учебникам, но как только попала в новую страну, знания сразу улетучились, и она ничего не может ни понять, ни произнести.

Ольга ее успокоила, как могла, и вскоре забыла о ней. А тут вдруг чуть ли не каждый вечер стала замечать ее рядом с американцем на этой самой скамейке. 

Облик и взгляд мужчины кричали о том, что он никогда не учился в советской школе, не жил в коммуналке, не писал доносы на соседей и не играл в домино во дворе дома. Вдобавок, движения его тела, наклон головы, манера слушать, не говоря уже о неуловимой элегантности простого с виду костюма, который нисколько его не сковывал, а был с ним так же органично слит, как и копна седых волос с гордой головой, – все это добавляло уверенности в том, что господин этот родился и вырос на Западе.

Дух свободы и чувства собственного достоинства (как и отсутствие всего этого) мгновенно считывается с образа любого прохожего. И никакая одежда никого не может обмануть. Внутренняя готовность наших бывших соотечественников быть изгнанными и униженными, как и потребность обхамить тех, кто сам всего боится, тут же проявляется во взгляде, позе и пластике. 

 Каждый раз, срезая путь к дому через парк, Ольга с великим удивлением замечала эту пару: пожилого американца и нашу бывшую россиянку, не менее пожилую, но более утомленную и потрепанную жизнью, чем ее собеседник. 

«Что может связывать этих людей? Они такие разные, словно он – с Марса, а она – с Луны... Если бы я увидела их танцующими, я бы еще могла это понять. Но как они могут беседовать? На каком языке? Ну никак не могла эта женщина выучить английский за две недели! А ведь именно две недели прошло с того дня, как я оказалась свидетелем ее полной языковой беспомощности в магазине. Жуть какая-то! Неужели этот джентльмен – тоже наш? Не может быть! А вдруг он попросту знает русский язык? Может быть, он преподаватель русского? Или существует какой-то третий (общий для обоих) язык, ну, например, идиш?»

Каждый раз Ольга обещала себе, что однажды подойдет под каким-то предлогом поближе, чтобы раскрыть тайну общения этих людей. Однако она всегда спешила домой, и мысли ее тут же переключались на мужа и ребенка.

 Но однажды случай сам вынудил ее приблизиться к разгадке.  

... Новая обувь не раз подводила Олю, и она всегда брала с собой старые кроссовки, когда впервые выходила на улицу в туфлях, не прошедших проверку реальной жизнью. А в этот день она спешила и забыла подстраховаться. В магазине казалось, что новые туфли так удобны! И вот боль стала невыносимой, и, возвращаясь домой, Оля поняла, что нужно пересидеть. Она присела на скамейку, нашла в сумке стерильную наклейку, прикрепила ее к ране на правой ноге в том месте, где туфли стерли кожу, и позвонила мужу по мобильнику, чтобы он подъехал на машине и забрал ее. Тот мгновенно приехать не мог: был далеко от дома. Велел ждать, и Оля решила дать своей ноге отдохнуть. 

«Позвоню-ка я, пожалуй, Любке: давно не болтали!», – подумала она, но тут вдруг увидела знакомую пожилую пару на расстоянии нескольких метров от себя. 

Мужчина и женщина ее по-прежнему не замечали. Он бережно держал в своих руках натруженную руку дамы и внимательно смотрел ей в глаза, а она что-то взволнованно ему говорила...

Ольга не могла погасить любопытства и незаметно поковыляла, подхрамывая на стертую ногу, поближе к заветной скамейке. На счастье, ей без особого труда удалось занять уникально удобное место прямо за спиной у беседующих, где точно такая же гостеприимная свежевыкрашенная скамейка была отделена плотным кустарником от своей деревянной подруги. 

Ольгу было практически не видно, а телефон она включила на режим вибрации в целях безопасности, как разведчик, который в ней вдруг проснулся. Однако она могла наблюдать за своими героями, столь ее заинтересовавшими, через просвет в кустах. И, конечно, их разговор отчетливо прослушивался.

 – Невестка с сыном в Америке уже несколько лет живут, они по приглашению ее родной сестры выехали. А я осталась в Саратове. Ириных родителей давно на свете нет, отец спился и помер, а мать от сердечного приступа скончалась. Мой-то муж еще в юности погиб, так что у детей из всей родни – только я одна и есть. А я-то мать Володи. У меня за него душа болит! Уж больно жена его скандальная, да и вообще... Ирка, невестка, к себе меня не подпускает. То ли к сыну ревнует, то ли просто злыдня сама по себе. Похоже, и он от нее мало радости получает. Глаза моего сына совсем потухли. А раньше какой он веселый был!

Так вышло, что в США приехать сразу всем вместе не удалось. А потом нужно было оформлять сложные документы и долго ждать воссоединения семьи. Вовка мой переживал, а Иру факт долгого ожидания свекрови вполне устраивал. Она бы вообще меня навсегда оставила в России, если бы мужа своего потерять не боялась. Он-то хоть и делает все ей в угоду, потому что побаивается громких скандалов да нервных вспышек, но, если его хорошо достать, так может и послать куда подальше. А она это, видимо, чувствует и уж до последней точки кипения старается его не доводить.

Когда они уезжали, детишек у них еще не было. Это уж в Америке Ирка двойню родила. Мальчика и девочку. Тут уж без помощи не обойтись. Вот они во все колокола-то и забили, чтобы ускорить мой приезд. Вроде даже к конгрессмену на прием ходили. 

 А я уж тут полгода кручусь, как белка в колесе, и по дому, и с детишками... А ни слова благодарности или теплого взгляда так и не заслужила от невестки. Атмосфера дома такая, словно я враг опасный, а не родная бабушка малышам и мать ее мужа. Так ведь и сын мой изменился сильно. Раньше он ласковым был и с ней, и мне перепадало, когда ее поблизости не было. А тут Володя мой с работы приходит, ужинает молча, и даже к детям почти не подходит, а сразу в постель ложится, да телевизор включает. Чувствую я, что между ними что-то нехорошее происходит... Так что им не до меня! Да и никому нет дела до меня на целом свете!

Ни одна мать не сможет сыну объяснить, что его жена ему не подходит и что он с ней несчастный! Никому это не удастся! Да и жестоко по отношению к сыну-то... Ну, предположим даже, что он на сволочи женат, а сам этого не понимает. Зачем ему объяснять? Пусть живет в непонимании и будет счастлив! Так ведь несчастлив же! А вдруг мать сумеет открыть ему глаза, и он поверит маме, что супруга его – и дура, и эгоистка, и сволочь, и тогда что? Все думают, что тогда вот он – твой и только твой! Фигушки! Станет он куда более несчастным и истерзанным этим открытием и потерей уважения к женщине, которую полюбил, станет нервным и дерганным. Еще в депрессию угодит надолго! Но главное, он никогда в душе не простит матери своей все эти доводы и открытия, которые лишили его счастливых иллюзий и общения с детьми. Он будет мучаться, а потом... возненавидит матушку свою проницательную... 

 Ой, я все о себе и о себе! А сами-то Вы как? Нормально? Are you OK?

– I am OK! Thank you!

 – Ну и слава Господи! То есть, it is good! 

 В этот момент джентльмен вытащил свой мобильник и позвонил кому-то. Оля услышала чисто американский выговор, не оставляющий сомнений в происхождении господина. Он звонил какому-то приятелю, чья супруга была родом из России:

– Hi Joe! It’s me, Steve! Is Irene home? I need her help as a translator.

Затем он произнес еще пару фраз и наконец передал телефон своей даме. Она заговорила с некоей Ириной по-русски: 

– Куда он хочет меня пригласить? В ресторан? Когда? Завтра? Вместе с вами и вашим мужем, чтобы вы переводили?

Что? Он записался на курсы русского языка и просит Вас помочь ему с заданиями и разговорной практикой? Так ведь я и сама могу помочь. Он меня стесняется? Почему? Странно... Это я должна стесняться своего неумения говорить по-английски. Конечно, я приму его приглашение. Спасибо Вам! 

Ольга была ошарашена. Ее многочисленные подруги, красавицы и умницы, не имеющие проблем ни с языком, ни с образованием, ни с внешностью, ни с чем-то другим, не могли избавиться от тягостного одиночества годами и десятилетиями. То же самое она могла сказать и о подругах своей мамы. Все они уверены, что хороших мужчин давно разобрали, а плохие им не нужны. И заставить их ходить на слепые свидания практически невозможно: всем подавай случайное романтическое знакомство с гарантией счастья. 

А эта пожилая и весьма далекая от облика кинозвезды женщина заинтересовала такого приятного мужчину, даже не умея говорить на его языке! 

Оля не выдержала и вышла из своего укрытия, подошла к этим удивительным людям, прожившим разные долгие жизни в противоположных частях света, – людям, не имеющим, казалось бы, никаких точек соприкосновения, но так стремящимся их обрести и понять друг друга! 

Она заговорила по-английски:

– Простите, возможно, я могла бы быть вам полезной: я говорю на обоих языках, которые вы используете, и могла пригодиться как переводчик... 

 Мужчина обрадовался, попросил ее перевести на русский язык и обратно несколько фраз, и она, почувствовав себя более уверенно, решилась на рискованные вопросы, ответы на которые ее очень интересовали:

«Ради Б-га, простите мне мое любопытство и даже бестактность, но я не понимаю, как же вы общаетесь, не зная языков друг друга? И зачем вам такое общение? Это же мучительно! Выучить новый язык в вашем возрасте – крайне сложно. Ведь не проблема встретить соотечественников! Да и вообще, как вам удалось познакомиться?» 

Она произнесла все это и по-русски, и по-английски, ожидая услышать в ответ что угодно, но только не то, что услышала.

Джентльмен поцеловал руку своей дамы, обнял ее и с невыразимой нежностью произнес: 

– Язык – дело наживное, а такие глаза – уникальны. В них – столько доброты и затаенной боли! Я готов выучить несколько новых языков, если это поможет мне унять эту боль! Нет, ничего подобного среди соотечественниц я не встречал. Я начал изучать русский язык после нашего знакомства и уже понимаю некоторые слова. А познакомились мы случайно: Мария плакала, а я проходил мимо и... не смог пройти. Знаете... Есть много словарей. Они иногда помогают со словами. Но самое главное – это душа, а она не требует перевода.  

 Оля довела смысл этой фразы до Марии, и женщина быстро заморгала, прогоняя подступившие слезы. Потом, немного успокоившись, она укоризненно покачала головой, и сказала:

– Вам, молодым, этого не понять! Я прожила долгую жизнь, но никто никогда не слушал меня так внимательно и заинтересованно, как этот человек. Пусть он мало что понимает по-русски, но ему открыто нечто более важное в жизни и он чувствует меня, а я – его, что делает нас родными. А язык... Я уже хожу на курсы английского... Выучу. Я способная. Да и стимул есть! А Стив начал учить русский. 

... Муж приехал за Олей в плохом настроении. Своей просьбой забрать ее из парка она отвлекла его от дел, и он набросился на супругу с упреками: 

 – Почему ты не взяла с собой старые туфли, чтобы подстраховаться?! Ведь говорил же, что натрешь ногу! Но тебе что ни говори, все бесполезно! Из-за тебя я все дела бросил! 

Она смотрела на мужа, и в душе вскипала обида: 

«Языковой барьер преодолим. А вот эмоциональный и психологический – вряд ли. Муж никогда не целовал мои руки и не смотрел на меня с такой нежностью, как этот американец, не владеющий русским языком. Может, действительно, душа человека не требует перевода, так же, как музыка или танец?». 

 Супруг продолжал отчитывать Олю, но она его уже не слышала. Она мысленно изменяла ему в волшебном парке с воображаемым ласковым иностранцем, чем-то похожим на Стива... Придуманный принц не подозревал, что она отлично владеет английским... Ей остро захотелось вдруг такого же подвига от мужчины: чтоб нежно держал за руку, чтобы ради нее записался на курсы русского языка, и главное, чтоб стремился читать по глазам ее душу...