Китай, Чангша, микрорайон Приватный. С третьего этажа особняка как на ладони (складная, меткая фраза – расправьте свою ладонь, положите на нее монетку: что может быть отчетливее и яснее?), видна неширокая дорога между домами, в две полосы. В палисадниках разбухли вечнозеленые помпельмусы с громадными, в надувной шарик, ярко-желтыми плодами. По дороге изредка снуют мотороллеры повальной доставки: скутеряне, рабочие лошадки Китая, провинциальная беднота, цепляющаяся за любую работу в мегаполисе. На улице холодно и сыро.
Днем – долгие поездки в метро, в прокуренных насквозь, выстуженных такси, прогулки по бетонным джунглям города с торчащими повсюду узкими, грязно-серыми высотками-карандашами, по необъятным, многокилометровым паркам, без конца прихорашеваемых армией подсобных рабочих, с кафешками, озерами, танцующими женщинами неопределенного возраста, трубадурами всех мастей, в свое удовольствие распевающими популярные мелодии не обращая внимания на прохожих; неспешные топтания по скученным улочкам старого центра Чангша, где на древних каменных воротах развешено на просушку белье; обеды в бессчетных ресторанах, не по-американски бойких, со свежеприготовленными, пробирающими глотку перцем яствами. Вечерами – встречи с родителями жены, ее родственниками, друзьями, сокурсниками, бывшими коллегами…
Здесь, в многомиллионном Чангша, возможно и осесть придется спустя несколько бегуших вприпрыжку лет. Дай-то Бог. Или упаси Господь? Кто знает, время покажет… Жить тут потихоньку, сторонним наблюдателем, не высовываясь, не переживая, не отвлекаясь на чудачества-странности местного быта или государственной мысли, на мнения завистливой пропаганды «цивилизованного мира», вполне можно и более того – легко.
Народ, обобщенно, конечно, очень благожелательный и приветливый, иностранцев кличет ни много ни мало «международными друзьями», зла не помнит, разве что зверства японцев не забывает. И это по разительному контрасту со Штатами, где китайцев периодически толкают под поезда метро, избивают бейсбольными битами на виду у запуганных прохожих, грабят, убивают, насилуют, унижают оскорбительными кличками…
Богатые здесь живут богато, соперничая друг с другом в расточительстве и выставляя напоказ свою обеспеченность — роскошными машинами, бессмысленно дорогими тряпками, побрякушками, барсетками, VIP членствами везде и всюду: аэропортах, банках, фирменных магазинах, клубах, ресторанах, гостиницах… Благополучие нередко перехлестывается с коррупцией – но это подспудно, тайком, поскольку взяточничество карается сурово – со знакомствами, родством, землячеством… Бедные перебиваются кое-как мелочной торговлей и копеечным предпринимательством, нищенскими работенками, повальным трудоустройством. Бездомных нет, во всяком случае, не видно.
Девочка-подросток в вагоне метро, на коленях раскрытая тетрадь с домашней работой. Не замечает никого вокруг, полная сосредоточенность. Едет одна, без родителей, – бояться нет причин, криминал, в сущности, отсутствует. В особенности против детей. Все школы огорожены высокими каменными заборами как неприступные крепости, с многочисленной стражей у ворот.
Школы громадные как университетские кампусы, с учебными корпусами, общежитиями (большинство детей с понедельника по субботу живет именно там), футбольными полями, теннисными кортами, баскетбольными площадками, парками… Государство платит за все, хотя попасть в хорошую школу ох как нелегко… Где еще увидишь такое? В частных школах для детей американских миллионеров? Нет, размах не тот.
Крохотная старушка на пороге средневекового дома, что в узеньком проулке древнего города Фенхуан. Одета в национальную одежду, продает пошитые ею безделушки, лицо сморщенное, смотрит на нас с ожиданием, тихонько говорит что-то. Жена переводит: три дня не продала ничего, три дня… Купили пустяшное, морщинистое лицо расплылось в благодарной улыбке – смотрю на фотографию, как она там сейчас?
На улицах Шанхая, как и повсюду в Китае, сплошные контрасты. Рядом с небоскребами – невысокие дома европейского типа, оставшиеся в наследство от оккупационных концессий прошлого века, вклинившихся в город вслед за проигранными Китаем опиумными войнами. Подумать только: англичане травили местное население поставками опиума, превращая миллионы людей в наркоманов, на протяжении около ста лет, являясь по сути наркодилерами на государственном уровне, и с чисто британской самоуверенностью, разумели себя настолько вправе делать это, что развязали с Китаем войну, защищая свои «торговые интересы».
Вот бы за что компенсацию им выплачивать сейчас – за этот изощренный геноцид. Но международный суд молчит, подмазанный, подвластный. А англичане по-прежнему держат головки свои задранными, речь ведут быструю, авторитетную, поучают, упрекают, карают, забывая, что империи-то давно нет, а есть только маленький остров, сырой, окутанный туманом, с наростом королевской семьи, ежегодно высасывающим из налогоплательщиков 100 миллионов долларов…
А если заглянуть в Шанхайские дворики за фасадами старых домов, попадаешь в другой мир, чуть ли не средневековый – убрать бы только припаркованные повсюду мотороллеры. Люди не спешат продавать государству и застройщикам свои одряхлевшие жилища. Квартиры, а тем более дома в центре города, пусть и вековой, а нередко и многовековой давности, стоят безумные деньги. Нижний этаж сдается внаем под мелкую коммерцию – закусочные, парикмахерские, бутики, бары, винные магазины, крошечные ресторанчики, салоны красоты – а уютный верхний этаж остается за хозяином, почивающим на лаврах предпринимательства.
Все, по американским стандартам, дешевое, кроме импортных тряпок. Часовая поездка в такси – угадайте-ка? Семь долларов! Продавцы рады услужить, к каждому товару приставлен человек. Ну а если купишь что поосновательнее для домашнего хозяйства – будь то стиральная машина, шторы на окна, электронагреватель, холодильник, газовая плита или прочая утварь – установка бесплатная. Придет немногословный сифу (мастер) и все сделает быстро и толково.
Рестораны, особенно в торговых центрах, – это отдельный разговор. Идешь по окружности верхних этажей супермаркета и навстречу тебе нескончаемые харчевни с разнообразной, зачастую диковинной кухней и специфичными запахами. У входа зазывалы – как правило, симпатичные, бойкие и языкастые девчонки в национальных нарядах.
Лишь только новый посетитель входит в ресторан, вся прислуга – повара, официантки, менеджеры, посудомойки, уборщицы, где бы они ни находились и чем бы ни занимались, – в один голос приветствует его эксклюзивным, так сказать, стишком-припевкой. Как-то: «лучше риса нет на свете, мы за качество в ответе» или: «у нас новый посетитель, наших шашлычков любитель». Настроение, скажу вам, поднимает, да и аппетит тоже. Еда свежая, готовится тут же, с чистого листа: замороженные или приготовленные впрок и разогретые блюда, типичные для американских ресторанов, просто немыслимы здесь – никто в такую забегаловку не придет.
Угораздило и больницы навестить - и в Чангша, и в Шанхае – не со своей напастью, а сопровождая родителей жены. Громадные больничные корпуса нередко расположены поблизости от университетов и этим же университетам и принадлежат, так что ватаги студентов в коридорах - явление обычное. Народу, конечно, тьма, но все неплохо организовано, повсюду компьютерные стойки для регистрации, готовый помочь персонал поликлиники.
Ввел личные данные, отстоял небольшую очередь, заплатил за визит, получил направление – и на прием к врачу, на верхние этажи. Там вручают талончик с номером - и сиди, дожидайся вызова. Все чисто, просторно, аккуратно, уборщицы мельтешат перед глазами, затирая полы до блеска. Правда, курят, обормоты, везде, даже в больницах.
Врачи, пропуская через свои руки сотни пациентов в день, безотчетно превращаются в лаконичных профи, виртуозов своего дела. Обращение с народом грубоватое, но раз-два-три, и диагноз поставлен, небольшая процедура сделана мгновенно, лекарство выписано, направление к другому спецу в этом же здании получено – свободен.
Ни тебе записи на прием за несколько месяцев вперед, этих дурацких аппойнтментов, как в стране с «лучшим» в мире медицинским обслуживанием, ни многодневной, а то и многомесячной беготни по удаленным офисам других врачей, к которым предписан следующий визит, ни крошечных кабинетиков с протертыми креслами, что ютятся в двух-трехэтажных коробочках у парковок, ни сумасшедших счетов за пятиминутный разговор с доктором, который в итоге либо пропишет на всякий случай очередной антибиотик, не ставя диагноз, либо отошлет к специалисту, признаваясь в собственной беспомощности… Другой мир, у которого есть чему поучиться. Если не зазорно, конечно.
Вот и отвлекся незаметно от того, казалось бы, важного, о чем хотелось написать, – мелькании стран, влекущих к себе обобщенной своей кармой, людьми, судьбой, историей, природой, или отталкивающих, отпугивающих своими поступками, порядками, мироощущением, – стран, где можно покочевать, приостановившись на время, а то и продолжить жизнь, не врастая как дерево в перманентный грунт своего ПМЖ. И отвлекшись, целиком переключился на Китай, так и не въехав до поры в другое гипотетическое логово завтрашнего бытия.
В вагоне первого класса сверхскоростного поезда Чангша-Шанхай тепло, уютно и просторно. Широкие, удобные кресла; проводники разносят бесплатные напитки, бутерброды. Скорость – ни много ни мало 300 км в час. То бишь без преувеличения – пулей, вихрем. За широким окном мелькают острые горушки провинции Хунан, плотно заросшие вечнозеленой растительностью, фермерские дома, врезанные в холмы ступенями террасы рисовых полей, грязноватые пруды рыбоводных хозяйств...
За спиной галдят во весь голос двое «масляных мужиков» – собирательный образ китайских мужчин среднего возраста, откровенно довольных собой, с хорошим доходом, семейных, но бабников с бесчетными любовницами, связями во всех углах, двумя-тремя квартирами на сдачу, развязных, нагловатых… Но дорога долгая, и они, отболтавшись, умолкают.
Китайские вокзалы скоростных поездов – строения отдаленного будущего, наглядный пример того, на что способен и чего может добиться народ в государстве без амбиций вселенского жандарма, не страдающем манией величия. Три, а то и пять аэропортов Даллеса запросто уместились бы в этих гигантских сооружениях, рассеченных десятками железнодорожных путей и нашпигованных футуристическими лентами поездов с пулевидными локомотивами. Что и говорить, это вам не грязно-серый Амтрак, курсирующий между Вашингтоном и Балтимором, будто съехавший в реальность из сериала Divergent Вероники Рот.
В тысячелетнем храме, что на возвышающейся над Чангшой горе Юэлу, мерцает в полумраке позолота громадной статуи Будды. Рядом кельи монахов, похожие на студенческие общежития, – храм действующий. Ловлю настороженный взгляд одного из этих отшельников: иностранцев здесь не часто встретишь, их вытянутые, бледные лица как экзотические морды незнакомых животных…
У подножия Юэлу – древняя академия времен династии Сун, этакий старинный академгородок, предшественник европейских университетов, пристанище философов-конфуцианцев. Из академии вырос современный Хунанский университет, один из лучших в Китае, и через своего предтечу – с тысячелетней историей.
Вниз по улице возвышается над перекрестком дорог каменный Мао в полный рост. У памятника постоянно толпится народ. Неподалеку приткнулся полицейский броневик, китайский вариант Хамви – для порядка. Провинция Хунан – родина Мао Цзэдуна, и его здесь чтут. Каким бы ни было прошлое страны, как бы не одинаково ни относились к нему люди, памятники не разрушаются, не просыпается разбуженный плебс. Историю не поменять. Но истолковывать ее, конечно, можно по-разному.
Кампус Хунанского университета гигантский и примыкает к территории другого учебного заведения, не меньшего по размерам – педагогического университета. Погода наладилась, идем медленно, пробираясь сквозь толпу студентов. Замечаю: на другой стороне дороги беседуют двое мужчин, мирно, не повышая голоса. Один из них, будто невзначай, не отвлекаясь от разговора, начинает бить ногами свою собаку, темно-коричневого лабрадора, которого держит на поводке. Бьет сильно и зло. Пес, поскуливая, не огрызается, стоит смирно — привык, наверное, горемыка. Люди не обращают внимания: сцена, похоже, обычная.
Вот пройду мимо, как все, а потом вспоминай об этом всю жизнь со стыдом. Перехожу улицу, жена тянет за рукав: не вмешивайся, кто их знает. Но отпустила в конце концов и остановилась рядом, наблюдая.
Окликаю мужиков китайским многозначным Ни хао – здравствуйте, привет, эй, подождите, извините, постойте, – на все случаи жизни в общем, что-то среднее между экскьюз ми и хелло. Останавливаются, с ожиданием и замешательством глядя на меня: откуда здесь взялся лаовай (чужак, иностранец) и что ему надо от нас?
– По-английски, спрашиваю, говорим? На удивление, оба на довольно сносном английском отвечают: yes, мол, говорим.
– Зачем, спрашиваю, собаку избивали ногами? Вы знаете, что в Америке за это сажают в тюрьму? Ну, думаю, полезут на рожон, дам в пачку одному из них, а там была не была – самозащита, если что, жена подтвердит.
Но, глядя на мою разгневанную физиономию и услышав словосочетание America и jail, мужики раскисли и начали, перебивая друг друга, извиняться.
– Он мне как сын! – особенно старался главный виновник. – Я так, пожурил его слегка, больше не буду, обещаю.
Я погладил доброго пса по большой голове. Его умные глаза взывали: забери меня с собой, лаовай, достал меня этот козел.
– Не бейте собаку, пожалуйста, – попросил я, смягчаясь. – Нехорошо это, тем более, если он вам как сын.
– Никогда, больше никогда, – заверил перепуганный мужик.
– Наверное преподаватели университета, здесь факультет иностранных языков рядом, – сказала жена. – Испугались скандала: вдруг ты к ним приглашенным профессором приехал лекции читать? Или заснял все на видео? Срамота (embarrassment, то бишь) – из универа мигом выпихнут!
Но собак и котов в Чангша попадалось много, особенно в бутиках старого города – ухоженных откормленных, явно любимых. Что ж, будем надеяться, что этот ублюдок – нелепая случайность и большинство людей здесь к домашним своим питомцам относятся добро, по-человечески. Иначе ради чего их заводить, так ведь?
В Китае нет одиноких, оторванных, изолированных от мира людей. Бедолаг, которыми переполнена Америка: забившихся в свои норы несемейных, разведенных, покинутых, позабытых родней, не имеющих друзей и просто хороших знакомых, социально ампутированных, боящихся в своей сиротливости выйти на люди в единственном числе – в ресторан, магазин, кинотеатр, парк…
Как уж так сложилось у них – для меня загадка. Одна из причин, по-моему, это массовое стремление народа к общению. Идем вдоль набережной реки Сянцзян, время послеобеденное, суббота. Повсюду скопления людей, группами человек по пятьдесят, а то и больше. В основном, рядом с самодеятельными ералашниками: певцами, музыкантами, куплетистами, танцорами и прочими доморощенными шоуменами. Спрашиваю жену: праздник, что ли, какой? Нет, говорит, обычное дело.
Поют часто безголосо, громко, стараясь перекричать друг друга, но весьма уверенно и не смущаясь. И что интересно, у каждого кучка преданных фанатов. На небольшой площадке у чайной танцуют под музыку, доносящуюся из переносного плеера десятка два пар: танцуют слаженно, явно поупражнялись перед выходом на «большую сцену» у набережной. Тут и там играют в маджонг: четверо игроков и вокруг зорко следящая за ними толпа. Играют на гроши, но с азартом.
Много пожилых, пенсионеров по виду, но встречаются и молодые лица. Чуть подальше – двое стариков, не иначе далеко за восемьдесят, медленно и плавно занимаются тай-чи, будто в заторможенной сцене из китайского боевика.
Недавно попалась на глаза статейка в интернете из незадачливого CNN: Счастливившие страны света в 2023 году. Соединенные Штаты угораздило попасть аж на 15 место в этом достойнейшем ряду. Ну а где же Китай с его развитой инфраструктурой и не снившейся другим странам передовыми экономикой, медициной, образованием, наукой, толпами беззаботных с виду и радостных людей на воскресных улицах городов, танцующими парами на набережной Сянцзян, минимальной преступностью, вторым в мире ВВП, тысячами Starbucks’ов и местных кафешек забитых до отказа беспечальным молодняком, несметными парками, ухоженными и опрятными, миллионами интересных местечек для отдыха и развлечений, лидерством по жилищному строительству и пр. и пр. и пр.?
Может, он в первой десятке, двадцатке, тридцатке, в конце-то концов? Ан нет. Не угадали: Китай на 64 месте, после Молдавии – беднейшей в Европе стране. И еще: Китай после Узбекистана, Эль-Сальвадора, Гватемалы и Гондураса. И чья же это незадачливая голова породила этот курьезный реестр, в котором Гватемала и Гондурас, поставляющие в Штаты ежегодно сотни тысяч нелегальных, но, видимо, счастливых мигрантов, опередили Китай? Кто в здравом рассудке и каким замысловатым путем мог прийти к такому оригинальному выводу?
Смотрим…. Первоисточник – некая контора под названием Gallup World Poll. И где же этот самый галоп скрывается, насколько непредвзяты и объективны его данные? И находим вот такую интересную информацию: «Gallup is a private, employee-owned company based in Washington, D.C.»
Вот, оказывается, где собака зарыта! И кто же финансирует этот галоп, откуда денежка на опросы берется? А снабжается галоп регулярно, получая федеральные, то бишь правительственные, контракты. Такие вот дела, такая беспристрастность. Это вам покруче совковой пропаганды… Интересно, а если бы похожий список был составлен в Пекине, на каком бы месте в нем оказались США?
Китайцы работают в три смены, по восемь часов каждая. Особенно строители. Другими словами – двадцать четыре часа в сутки, без остановки, день и ночь. Рядом с каждой большой стройкой находятся временные, каркасные дома для рабочих. Дома и мосты растут буквально на глазах.
Припоминаю строительство моста в нашем районе, неподалеку от моей работы. Моста через крошечную речушку-ручеёк, упрямо текущую под оживленным участком дороги. Три года подряд, каждый божий день выстаивая там в пробках, мы удивлялись, когда же наконец соорудят они этот злополучный мост? Что-то выстраивалось, потом разрушалось, потом возводилось вновь, расширялось, удлинялось, укорачивалось. Спрашиваю жену, у которой брат инженер-мостостроитель: как долго строился бы подобный мостишка в Китае. – Неделю, отвечает, – не больше.
Сомневаемся? В Netflix’е еще крутится фильм «American Factory», получивший Оскара в 2019 году в номинации документальное кино. В одноименной статейке в Википедии о нем мало что всплывает, кроме общих фраз типа culture clash. Это не culture clash, это чудовищная разница в подходе к работе, ее эффективности, или, вспоминая бородатых, в производительности труда.
И зачем такую страну отстранять, удалять от себя, настраивать людей против нее, проповедовать соперничество с ней за нелепое глобальное лидерство, угрожать ей войной, Пелосить её госвизитами в непризнанный Тайвань, наказывать ее санкциями, обвинять в захвате рабочих мест…?
Захвате рабочих мест? Минуточку… А кто в 90-х алчно бросился в Китай, налаживая спешно и за бесценок многочисленные производства, сдирая по три шкуры с трудолюбивых китайцев, платя им гроши и сплавляя изготовленные ими товары на вес золота ненасытному своему потребителю? Кто нажился и продолжает наживаться там, опасаясь переносить свои фабрики и заводики back to the USA, где цена продукции мгновенно подскачет до небес и качество ее безнадежно упадет: сами-то разучились мастерить, тем более за гривенник….
Не проще ли жить с китайцами в мире и согласии, не травить их за соломинку, не замечая своего бревна? К обоюдному, так сказать, удовольствию?
А может, хватит мне грешить на страну мечты, обогревшую, приютившую когда-то, пусть и не сразу, несметное число нелегалов, через шипы-колючки, законным путем? Райский ведь уголок тут, чисто аркадия, где осуществляются подростковые грезы масков, жопсов, цукербергов, калаников, рейганов, рокфеллеров, клинтонов, шварцнегеров, гейтсов, и прочих нахрапистых и предприиимчивых ребят?
Здесь и дом теперь, и семья, и работа, и гражданство империальное есть, а с ним и ценимый так в совковые времена безвизовый доступ в полземли, и горстка друзей, и привычные все лица, и любимые местечки, и гнусоватый язык а ля с кашей во рту хорошо усвоен, и воздух почище, и гугл пока ищет, и добрый пес ждет у двери радостно виляя хвостом, и… а что ж еще? Не забыл ли чего? Неужто все упомянул? Ну а что еще человеку надо? Неосознанное, типа, счастье…
В историческом центре городишки Фредерик двухсотлетние коробочки из рыжего кирпича, выстроенные на манер английского средневековья, складываются уютно в неширокие улицы, заполненные народом в этот теплый праздничный день. Лица у всех возбужденные, радостные; разговоры ведутся громкие; голоса повсюду самоуверенные, беспардонно вещающие о чем-то личном. Иду рука в руку с женой; позади, на пристегнутом к ремню поводке, плетется упрямый пес. На душе спокойно, беспечально, хлопоты и заботы до поры отпали – их время еще придет. В Поднебесную еще рановато, предпенсионные года длятся вечно, растянутые невидимой рукой до предела…
Добавить комментарий