Посмотрел зум-спектакль по пьесе Ирины Чайковской «Famiglia Паперно». Жанр пьесы определён автором как комедия-фантазия. Комедия не без грусти, а фантазия не без прямых ассоциаций с сегодняшней действительностью, в которой больше нет места «Чистым прудам». В основе пьесы жизнь московской интеллигенции в условиях фашистской диктатуры, в атмосфере всеобщего страха, пессимизма, депрессии, неверия в чудо перемен и спасения. Но чудо всё же случается, спасение появляется в лице некоего пришельца из Италии синьора Даниэле (артист Ефим Сомин).
Впрочем, не буду пересказывать содержание спектакля, поставленного автором – Ириной Чайковской. Главный персонаж – учительница русского языка и литературы София Паперно, дающая частные уроки солдатам, которые должны сдать экзамен. Её взрослая дочь Милена, Леночка, пишет стихи, которые никому не нужны. Сразу скажу, что искренность, органичность, правдивость актёрского исполнения перекрывает условность зум-театра, выходит за рамки компьютерного экрана и заставляет зрителя сопереживать, грустить и смеяться.
Труднейшая роль Софии Паперно, доставшаяся актрисе Ольге Лейтуш, сыграна мастерски. Правильнее сказать не сыграна, а прожита. Очень убедителен и образ наивной мечтательницы Леночки – актриса Анна Гринфельдт. Остальные роли – мужские. Но у меня было впечатление, что есть в спектакле ещё один персонаж – неодушевлённый, зато с большой смысловой нагрузкой. Это дверь. Она появляется в кадре, когда раздаётся стук, и жители квартиры гадают: пришли арестовывать? Дверь – в которую входят. Но дверь – это и выход.
Удастся ли героям спектакля выйти, бежать из ада существующего режима? Удастся ли бежать из страны, которой правит Карабас-Барабас, открыть заветную дверь и попасть в удивительный, свободный город, который «далёко-далёко за морем»? Ответ на этот вопрос зритель узнает только в самом конце пьесы.
Ирина Чайковская владеет многими красками драматургии. Тут и водевильный ход, когда в диалоге солдата и синьора Даниэле один не понимает другого (это как в «Скрипаче на крыше» мясник Лейзер-Вульф просит у Тевье руки его дочери, а Тевье думает, что речь идёт о корове, которую хочет купить у него мясник). Есть в спектакле место и гротеску, и чёрной комедии, и даже трагедии, когда мать должна выбрать, кто из её детей сможет уехать из страны – дочь или сын. Страшный выбор (это как в американском кинофильме «Выбор Софи», когда героиня в исполнении Мэрил Стрип получает возможность спасти от смерти в нацистском лагере только одного из своих двоих детей). Но в отличие от выбора Софи, София Паперно находит выход из положения: она спасает обоих детей, дочь и сына, принеся в жертву себя.
Надо отметить очень хорошее музыкальное и художественное оформление Алекса Марина, которое создаёт ощущение целостного театрального действа (кстати, позвольте пошутить: предки Алекса Марина не из Италии ли? Не из Сан-Марино? Это было бы вполне в духе пьесы).
Теперь об особенности ещё только осваиваемой формы зум-театра. Поскольку это не обычный театр, в котором есть пространство сцены и партнёры для общения, и поскольку это не телевидение и уже тем более не кино, где есть общий, средний и крупный план, а возможен только один единственный крупный план, то, учитывая это, артисты обязательно должны пользоваться лёгким гримом, накладывать тон, скрывающий некоторые недостатки на лице. В зум-спектакле актёру не могут помочь ни мизансцена, ни жест. Его средства выразительности: ритмический рисунок речи, пауза, улыбка, выражение глаз.
Мне показалось, что пьеса ничего бы не потеряла, а только выиграла, если убрать из неё запах чеснока. Он возникает, когда София говорит о своём бывшем муже Аврелии, которого играет Борис Казинец, что он, как настоящий еврей, любит чеснок. «Ой, вэй!» Почему-то «некоторые» убеждены, что от еврея обязательно должно пахнуть курицей и чесноком. Эта явная вставка, хотя и полушутливая, вызывает отторжение, ибо никак не вяжется с характером интеллигентной еврейской учительницы.
Главное достоинство пьесы в том, что она выражает тревоги и надежды сегодняшних зрителей, наблюдающих либо изнутри, либо снаружи за происходящим в стране. К счастью, автору нет необходимости прятаться за эзоповым языком, как это приходилось делать Евгению Шварцу в пьесе «Дракон». Но «Дракона» это не спасло от запрета на постановку при Сталине и при некоторых других советских диктаторах.
Как в своё время «Дракон» всё же пробился на сцену и на киноэкран, так, надо надеяться, «Famiglia Паперно» тоже будет поставлена в театрах страны, которая когда-нибудь сумеет избавиться от драконов.
Добавить комментарий