Рассказ о солдате Лисицком

Конец февраля - первая половина марта, когда происходили описанные события, были морозными, но снежными. Правда, обычные в это время сильные ветры, доходящие порой до буранов, уже не свирепствовали, хотя, бывало, дули прилично. Зима отступала с большим трудом, но приближение весны начинало ощущаться. 

Моя командировка, которая оказалась на удивление несложной и потому недолгой, подошла к концу. Докладную об изменениях и доработках я уже отправил на завод, копию - в головной институт, проблем не возникло, так что отправляюсь домой.  Легко пройдя предполётную регистрацию, я неторопливо прошёл в накопитель, а вскоре нас пригласили на посадку. Около трудяги ТУ 154 Б уже стоял трап, и стюардесса, проверяя посадочные, начала впускать пассажиров в самолёт. 

Добравшись до своего ряда, я забросил сумку наверх и сел на указанное в билете место. Справа от меня у прохода место было ещё свободно, а слева, у иллюминатора, не отрываясь от стекла, сидел какой-то подполковник. Он сразу же повернулся, и мы дружно протянули друг другу руки: - Привет. Мы были знакомы, не раз пересекались по работе: он служил в одном из инженерных подразделений космодрома, занятых и нашей стартовой площадкой. Завязался обычный в таких случаях разговор, больше похожий на лёгкий трёп попутчиков. 

Внезапно надо мной раздалось бравое: 

- Здравия желаю, товарищ подполковник. 

От неожиданности я вздрогнул и поднял голову – рядом, вытянувшись, насколько это было возможно в проходе самолёта и отдавая честь, стоял солдат. Мой попутчик улыбнулся и, махнув рукой, сказал: 

«А, рядовой... Садись, не стесняйся, не загораживай проход». 

 Имя солдата, как и имя подполковника, я, конечно, запамятовал – с тех пор много лет пролетело. Назовём его Василием Лисицким.  Я изумлённо смотрел то на одного, то на другого. В моём представлении подполковник, один из руководителей инженерной службы космодрома, этакой огромной махины, находился на такой высоте, что солдатская служба по определению была значительно ниже его уровня. Да и рядовой совершенно никак не мог соприкасаться с работой подполковника.  Солдат сел, и я невольно стал его рассматривать. С первого взгляда бросались его огромные, почти в половину лица, серые глаза. Широко расставленные, они изумляли поразительной наивностью взгляда. 

Создавалось впечатление, что всё для него внове, и это явно выражалось в его неприкрыто удивлённом взгляде. Впрочем, вероятно, так и было: ведь у него за спиной, как он позже рассказал мне, было 18 лет, а жил он с родителями и сестрёнкой в небольшом районном центре недалеко от Орла. 

Когда самолёт закончил рулёжку и набор высоты, я повернулся к офицеру: 

- Чем настолько интересен этот рядовой, что ты знаешь его даже по фамилии? 

- О, это очень интересная история, - откликнулся подполковник. Он начал было рассказывать, но быстро остановился и перегнулся через меня: 

- Рядовой, расскажи учёному свою историю. 

Солдат застеснялся, стал отнекиваться, но подполковник в приказном тоне потребовал и парнишке ничего не оставалось, как подчиниться. Начал он свой рассказ, а по сути едва ли не исповедь, очень сбивчиво, волнуясь, часто поглядывая на офицера. Тот время от времени задавал наводящие вопросы, а порой комментировал рассказчика. Услышанное было настолько необычным и неординарным, что запомнилось мне надолго. 

 - Поздним вечером 13 февраля я стоял на посту возле склада. Было очень холодно и ветрено, даже присланные мамой свитер, который я надел под гимнастёрку, и тёплое домашнее бельё, почти не помогали. Мечтая о тёплой комнате, я еле дождался смены. Когда, наконец, меня сменили и мы со старшим сержантом - разводящим пошли в караульное помещение, тот приказал мне идти самостоятельно, а он, мол, меня догонит. 

 Подполковник воспользовался паузой и произнёс: 

 - В ту ночь температура опустилась до – 37 градусов. 

 Василий продолжал: 

 - Ёжась от встречного холодного ветра, поглубже засунув руки в рукава тулупа, я двинулся к караулке. Стояла такая тишина, что мне было очень не по себе от одиночества. Порывы ветра, распахивая полы тулупа, норовили прорваться в любую щёлку и ещё больше заморозить меня, и без того промёрзшего до мозга костей. Чтобы сократить путь, я махнул рукой на все запреты, сошёл с бетонки и двинулся по железнодорожному пути. Меня ещё угнетали и мрачные, тёмные, казавшиеся неживыми монстрами стоящие относительно недалеко дома с чёрными глазницами окон.

Вокруг ни души, ни огонька. Только вдалеке светился огромный корпус МИК (монтажно-испытательный корпус, где собирают ракеты, проводят предстартовую регулировку и контроль всех их систем и агрегатов, заправляют и укладывают на специальные ложементы, чтобы отвезти почти снаряжённую ракету на стартовую площадку. В дальнейшем ракету будем называть изделием). Стараясь не смотреть по сторонам, глядя себе под ноги, я устало, медленно брёл, таща за собой на ремне ставший таким тяжёлым автомат.

Шёл, вспоминая рассказы Джека Лондона о бескрайнем, безмолвном Севере, на просторах которого маялись его герои. И только звуки от постукивания автомата по шпалам в такт моим шагам возвращали меня в реальность». 

Слушая Василия, я почти явственно представил ссутулившуюся, почти сгорбленную под порывами пронизывающего ветра одинокую фигурку молоденького солдата, тяжело бредущего среди далеко разбросанных площадок космодрома. Перед глазами почти реально встала картина беззащитного и затерянного среди бескрайних казахских просторов человечка, и мне едва ли не физически захотелось встать, обнять, укрыть от ветра и стужи, согреть паренька. Ведь это ещё совсем мальчишка, которого призвали, едва ему исполнилось 18 лет. А он продолжал. 

- Не знаю, что меня толкнуло, что заставило обернуться и посмотреть назад. С первого взгляда я ничего не понял, было только какое-то чувство тревоги. Тревоги, казалось, ни на чём не основанной. Но очень быстро до меня дошло произошедшее – куда и мороз делся, ветра как не было. Я понял - и меня бросило в жар, даже рубашка вспотела. 

На шпалах валялись сбитые прикладом моего автомата головки болтов, крепивших рельсы к шпалам. Не отдавая себе отчёта, я подбежал к ним, схватил несколько штук и растерянно уставился на них. Потом развернулся и помчался в караулку. 

Ребята позже рассказывали, что я буквально распахнул дверь, подбежал к начкару и не в состоянии что-нибудь сказать, протягивал ему руки с зажатыми в варежках головками болтов. Только повторял: «Там, там, там...». 

Начкар ничего не мог понять из моего бессвязного объяснения, но, когда понял, то в комнате повисла тишина. Все замерли. А потом раздался такой невероятный крик и мат, что, казалось, стёкла повыпадают и потолок взлетит до небес. Он, взяв меня и ещё двух человек, побежал на место – ему нужно было убедиться, понять и оценить произошедшее. Когда мы вернулись, он набросился на меня, потом запер в какой-то каморке, заявив, что меня ждёт трибунал. Я стоял в тёмной кладовке, ни о чём думать не мог, всё внутри словно замёрзло. Как-будто это происходило не со мной. В мозгу, как бабочка о стекло, билась одна мысль: как расстроится мама, как я её подвёл. 

Я жестом остановил Василия и повернулся к подполковнику: 

- Ничего не понимаю. Ведь весь крепёж делается из чёрной стали, а она свою вязкость не теряет при таких температурах, ей эти холода ведь не страшны. Что произошло? 

Он только улыбнулся: 

- Потом добавлю к его рассказу, а сейчас пусть Лисицкий продолжает». 

 Я снова повернулся к солдату, и вот что услышал: 

- Приехал командир роты, сразу начал на меня кричать, материл ужасно!

Врезал мне несколько раз, но не до крови, потом вместе с начкаром ушел на место. Вернулся ещё более злым, на меня только зыркнул, взял рапорт начкара, рявкнул, чтобы меня заперли и пошёл к двери. Но та распахнулась от сильного толчка - и в дежурку влетели командир полка и начальник штабa полка. Капитан доложил им о происшествии и поставил меня перед ними. 

 Я так устал от всего на меня свалившегося, был так подавлен, так ошарашен случившимся, что всё мне стало безразличным. Будь что будет! Хотелось только, чтобы этот кошмар скорее закончился. 

В отличие от комроты, командир полка меня опрашивал без крика, не ругал, вопросы задавал очень спокойно и казалось, что он сочувствует мне. Я даже немного пришёл в себя, напряжение чуть-чуть отпустило. Командир роты подал ему уже написанные им и начальником караула рапорты, но комполка даже не заглянул в бумаги, а сразу же передал их начальнику штаба. Когда я закончил свой рассказ и ответил на вопросы, ротный снова начал на меня орать, угрожая трибуналом. Полковник его оборвал: 

- Капитан, у тебя два сына. Когда они провинятся, ты их бьёшь? 

Тот вытянулся: 

- Конечно, товарищ полковник. 

- Вот и замолчи. 

Полковник молча сидел, то поглядывая на меня, то глядя куда-то в сторону, затем взял у начальника штаба оба рапорта и стал читать. Установившуюся тишину буквально разорвал телефонный звонок. Начкар взял трубку, лицо его вытянулось, он весь подобрался. «Так точно, здесь». Передавая трубку, прошептал: «Генерал, товарищ полковник». Тот представился, несколькими словами описал ситуацию, подержал трубку у уха, сдержанно ответил:

«Слушаюсь, товарищ генерал». Потом так же спокойно, обращаясь к начальнику штаба, сказал: «Завтра в 10:00 быть у него. Пойдём, нужно подготовиться». Затем повернулся к командиру роты: 

- Рядового Лисицкого от караула отстранить и отправить в казарму. Никаких мер к нему не предпринимать. 

Когда я пришёл в казарму, там о случившемся уже все знали. Ребята мне сочувствовали, подбадривали. Взводный, сам молоденький лейтенант, год как из училища, взял мою голову двумя руками, притянул к себе и прошептал: «Не вешай нос, всё будет нормально». 

Собираясь с мыслями, солдат замолчал, но подполковник не дал ему рассказ  продолжить. 

- Теперь я буду говорить, ведь ты многого не знаешь. Меня тоже вызвали к генералу, и я был свидетелем интереснейшего обсуждения ночного происшествия. Кстати, позже я узнал, что начальник караула без комментариев сухо изложил всё как было, а командир роты настаивал на передаче дела военному прокурору.  Все собравшиеся понимали сложность ситуации: из-за ЧП пришлось отложить вывоз изделий на две стартовые площадки,. Командование было вынуждено доложить о том, что случилось, в Москву. К концу дня ждали гостей. Полковник подробно доложил о чрезвычайном происшествии, а затем неожиданно обратился к генералу: 

- Товарищ генерал, Николай Иванович, нельзя отдавать рядового Лисицкого под трибунал. Добросовестный, хороший солдат, он старательно служит.

Увидев произошедшее, не стал прятаться и молчать, не пытался обмануть, а сразу во всём признался и поднял тревогу. Мы сломаем жизнь парнишке. Он из хорошей семьи, мама учительница, а папа инженер.  Генерал его остановил и повернулся ко мне:  «Инженер, твоя оценка». 

Я встал: 

- Товарищ генерал, здесь что-то не так. Если болты изготовлены как положено, из углеродистой стали, такого произойти не могло. Наверняка, они сделаны из жаропрочной стали, которая на морозе теряет вязкость, пластичность и становится хрупкой. Мы отправили головки в лабораторию к металловедам, а пять головок уже отправили в Москву. Я уверен в своей правоте. Но с другой стороны, этот случай спас нас от вполне вероятной катастрофы, которая могла произойти во время транспортировки готового к старту изделия, весящего многие сотни тонн, на площадку. Кроме того, предстоит проверить все пути. 

Генерал вызвал адъютанта: 

- Соедини с центральной лабораторией. 

Звонок раздался почти сразу, и генерал спросил: 

 - Вам на анализ были отправлены несколько головок болтов. Есть результат? 

Выслушав ответ, он коротко приказал: 

- Через час результаты анализа мне на стол. 

Посмотрел на меня и произнёс: 

- Ты прав. 

Затем обратился к железнодорожнику: 

- Майор, что скажешь, когда сможем двигаться? 

Тот вскочил: 

- Товарищ генерал, шпалы поменяли, привезли новую щебёнку, полотно и откосы насыпи утрамбовали шпалоподбойками, мотовоз с двумя гружёными вагонами три раза проехал до ближайшей площадки и обратно – вопросов нет. Можно изделия вывозить. Генерал заулыбался «Ай да молодец»! 

Потом посерьёзнел: 

- Москвичи уже летят. Когда прибудут, тогда всё окончательно встанет на свои места. Относительно рядового Лисицкого: за то, что не обманывал, своевременно поднял тревогу и спас нашу часть от возможной большой беды, предоставить ему 10 дней отпуска без учёта дороги. Все свободны. 

Лисицкий сидел не шевелясь, не сводя глаз с подполковника, уставившись на него широко распахнутыми, изумлёнными от услышанного глазами. 

 Вскоре подполковник задремал, а мы неспешно беседовали. Василий рассказал, как в казарму буквально ворвался взводный:  

- Лисицкий, - заорал он на всю казарму, - беги в канцелярию, тебе предоставили 10 дней отпуска.

Я оторопел, все, кто был в помещении, стихли. Боясь поверить в услышанное, я начал медленно двигаться к дверям, но взводный остановил. 

- Слушай мою команду, – бегом! 

 – Я рванул так, что в тот момент выиграл бы любые соревнования. А дальше всё было как в тумане. 

 Он рассказал о счастливом возгласе мамы, когда позвонил домой и сказал, что скоро будет дома. О том, как мама, узнав, что он хочет использовать полагающийся ему бесплатный литер на проезд по железной дороге, яростно запротестовала: 

- Какой литер, какая железная дорога? Будешь четверо суток болтаться в поезде, а мы от нетерпения с ума сойдём. Лети самолётом. Поездом поедешь назад. 

Василий рассказал, что в школе учился хорошо, но поступать в институт не захотел, потому что ему ничего не нравилось. И как родители ни настаивали, твёрдо решил: отслужу, тогда посмотрим. Он расспрашивал меня о ракетах, почему небо в момент старта становится бирюзовым. Стартов за полгода службы он уже насмотрелся. А когда узнал, что я – авиационный инженер, то засыпал вопросами об авиации. 

Время полёта пролетело совершенно незаметно. На Курском вокзале взяли билеты, он позвонил домой, и у нас оставалось больше трёх часов свободного времени. Василий попросил меня показать хоть что-то, связанное с космонавтикой, и я привёз его к институту космической медицины – там обычно можно было увидеть за забором списанные тренажёры, фрагменты барокамер, что-то ещё. Сказал несколько слов об одном из создателей института, академике Б.Г. Егорове, его сыне, докторе мед. наук, профессоре, космонавте Б.Б. Егорове. Подъехали к КБ им. Лавочкина, связанному с проектированием ракетных комплексов. Показал ему МАИ, сказал, что здесь учились многие космонавты, учёные, авиационные инженеры. И тут совершенно неожиданно Василий заявил: 

 – Вот где я буду учиться. 

Я проводил его до поезда, и больше мы никогда не встречались.