Темза Осипа Мандельштама. Стихотворение «Домби и сын»

Есть у Осипа Мандельштама завораживающее стихотворение «Домби и сын» (1913 г.) О нем много писали и потому, что оно прекрасно, и потому, что о каждой строчке Мандельштама написаны горы. Стихотворение полно загадок. Скорее всего, все они разгаданы, но мой комментарий мне ни разу не попался (ничего похожего не обнаружилось ни в заметках М. Л. Гаспарова, ни в статье Елены Пенской). И всё же я прошу прощения, если повторю нечто, давно известное. Вот это стихотворение:

Когда пронзительнее свиста,

Я слышу а́нглийский язык, —

Я вижу Оливера Твиста

Над кипами конторских книг.

У Чарльза Диккенса спросите,

Что́ было в Лондоне тогда:

Контора Домби в старом Сити

И Темзы желтая вода.

Дожди и слезы. Белокурый

И нежный мальчик Домби-сын,

Веселых клерков каламбуры

Не понимает он один.

А грязных адвокатов жало

Работает в табачной мгле, —

И вот, как старая мочала,

Банкрот болтается в петле.

На стороне врагов законы:

Ему ничем нельзя помочь!

И клетчатые панталоны, 

Рыдая, обнимает дочь.

Конец не совсем ясен. Какого банкрота имел в виду Мандельштам? Но оставим этого неведомого персонажа болтаться в петле и не будем исследовать прототипов грязных адвокатов (мистер Домби разорился, как разорились до и после него многие; Теккерей, например, уделяет в «Ярмарке тщеславия» краху фирмы мистера Седли одну фразу. Изумляет другое. Оливер Твист над конторскими книгами не сидел — это уже отметил в комментарии к многострадальному изданию 1978 года и Н. И. Харджиев. О клерках мистера Домби в романе тоже не сказано ничего, равно как и о их каламбурах. Да и в контору отца Поль, естественно, никогда не заглядывал. Контора, надо полагать, была образцовой, веселье там даже не ночевало, так что ни о каких сломанных стульях и речи быть не может, да и счет там шел на тысячи фунтов стерлингов, а не на шиллинги и пенсы. Едва ли Мандельштам прочел роман только до середины: примирение отца с дочерью описано правдоподобно, а клетчатые панталоны, возможно, у мистера Домби были.

Интересует меня лишь желтая вода Темзы. Мандельштам жил на Западе, но в Лондоне не бывал, а если бы бывал, то знал бы, что вода в Темзе не желтого (бурого, грязного?) цвета, да и вообще желтая вода в северной реке — явление неординарное. Откуда такой броский эпитет? Вот эту загадку я вроде бы и разрешил — боюсь, что не первый (см. мое извинение выше).

Так же неотразимо, как стихотворение Мандельштама, и написанное много раньше (1905–1907) стихотворение Иннокентия Анненского. Оно называется «Петербург». Из семи потрясающих строф я приведу лишь первые три:

Желтый пар петербургской зимы,

Желтый снег, облипающий плиты…

Я не знаю, где вы и где мы,

Только знаю, что крепко мы слиты.

Сочинил ли нас царский указ?

Потопить ли нас шведы забыли?

Вместо сказки в прошедшем у нас

Только камни да страшные были.

Только камни нам дал чародей,

Да Неву буро-желтого цвета,

Да пустыни немых площадей,

Где казнили людей до рассвета.

Всё в Петербурге Анненского желтого цвета, в том числе и Нева. Такой он ее увидел, и не нам его судить. Замечу лишь, что многое, очень многое, окрашено в стихах Анненского в желтый цвет: доски, стены, скрипка, утро, сумрак, огонь и, конечно, пески, цветы и травы. В одном из самых памятных его стихотворений «Это было на Валлен-Коски» читаем: «И желтые мокрые доски / Сбегали с печальных круч», — и чуть дальше: «Гляди, уж поток бурливый / Желтеет, покорен и вял». Я почти уверен, что жутковатая вода Темзы перекочевала в стихотворение «Домби и сын» из Анненского. Желтая вода, табачная мгла, сломанные стулья, грязные адвокаты — всё сходится, но только они не из этого романа.

Л. К. Чуковская вспоминает, как удивилась Анна Ахматова, что та ничего не знает об Анненском: «Мы ведь все из него вышли: и я, и Мандельштам, и даже Маяковский» (цитирую по памяти).* Кстати, один из трех эпиграфов к эпилогу «Поэмы без героя» — именно те строки, которые приведены выше:

Да пустыни немых площадей,

Где казнили людей до рассвета.

Поэзия выше логики, и я понимаю, что моя заметка — этюд из серии «Педант о поэте», и мне всё равно, «первый я или сотый, заполнивший те пустоты» в комментарии к чуду. Не желтого цвета вода в Темзе, и, может быть, даже не носил мистер Домби клетчатых панталон. Но так написал о них Мандельштам и такими они останутся для нас на вечные времена.

___________

*Анненский: «… Я люблю, когда в доме есть дети / И когда по ночам они плачут» («Тоска припоминания»), — и чудовищное у Маяковского: «Я люблю смотреть, как умирают дети».