Катя сидит на диване и смотрит, как шарик бьется о потолок.
Сегодня у нее - День Рождения, но она думает только о том, что ей придется есть этот ужасный торт со сливками, а потом избавляться от лишних калорий, закрывшись от гостей в туалете.
Катя худеет. Она кажется себе безобразной и ненавидит свое отражение в зеркале.
Я наблюдаю за Катей вот уже 16 лет. Я – привидение, меня еще называют барабашкой. Живу здесь бесплотным созданием с тех самых пор, как в 1897 году покончил в этом доме с собой.
Если бы я мог сказать Кате, как сильно я ее люблю, насколько я считаю ее прекрасной, со всеми ее складочками, со светлыми пушистыми волосами, длинными руками и ногами, со всеми ее нервными движениями…
Но я могу только постучать ей по стенке. Вот здесь, совсем рядом с ее печальным лицом: «Тук-тук». Что значит: «Я тебя люблю».
Услышав мой стук, Катя улыбнется, вытрет слезы, посмотрит на стенку и скажет: «А-а-а, барабашка! Явился! Пойдем, я угощу тебя печеньем!»
Пока мы «идем» с Катей по длинному коридору, я постукиваю по стенке в такт наших шагов. Катя смеется. Я рад, что могу отвлечь ее от тяжелых мыслей.
Из всей семьи только Катя верит в привидения. Катина мама, отец и старший брат Василий уверены, что это соседи сверху затеяли ремонт, который не прекращается уже несколько десятилетий.
Когда Катя рассказывает, что стук доносится из стенки между их кухней и гостиной, отец советует ей почитать учебник по физике, раздел «Акустика». Я думаю, вам понятно, почему мне не хочется показываться этим людям на глаза, хотя в моем случае, наверное, будет правильнее сказать «садиться им на уши».
Отец Кати работает врачом-терапевтом в больнице и считает себя умнее других. А что это за врач ты такой, если не видишь, что с дочкой твоей происходит? «Большая нагрузка в школе? Подготовка к ЕГЭ»? Это называется анорексия!
И еще. Что же это за врач ты такой, если не веришь в привидения?
На кухне Катя наливает мне в блюдце молоко и кладет рядом печенье. Спасибо тебе, доброе сердце! Никто ведь не позаботится обо мне, кроме тебя.
Вот если бы я встретил такую Катю, когда еще был человеком! Тогда я бы точно остался жить дальше. Но мой удел – быть дураком при жизни и быть бесполезным созданием после ее завершения. Ну ничего, слышишь, Катя, мы еще повоюем!
Если бы ты могла сейчас видеть себя со стороны, ты бы влюбилась. Смотри, как сосредоточенно ты наливаешь молоко из стеклянной бутылки, стараясь не пролить ни капли, немного нахмурив лоб. А лоб у тебя – нежный и белый, словно лепесток у цветущей яблони.
Вообще, все Катино семейство не уделяет ей должного внимания. Отец занят диагнозами, эпикризами, анализами, судьбами своих пациентов – но только в той части, которая касается его карьеры. На самом же деле он увлечен интригами и корпоративными пьянками-гулянками – без этого роста не бывает.
Казалось бы, врач – благородная профессия, но трудно представить себе что-то более сложное, неблаговидное и непредсказуемое, чем коллектив среднестатистической городской больницы.
Из-за служебных возлияний у Семена Семеновича (так зовут Катиного папу) появились проблемы со здоровьем. Он груб, невоздержан, гневлив. Домашние его раздражают. Чуть что, он грозится всех выгнать из дома – ведь по закону эта квартира принадлежит ему.
Понятно, почему Катина мама все больше времени старается проводить на работе. Во-первых, ей хочется поменьше встречаться с Семеном Семеновичем, а во-вторых, она мечтает накопить на свой угол, точнее, на квартиру-студию в новом доме, куда хочет забрать Катю с собой. Для этого Катина мама, которую зовую Серафимой Ивановной, занимается продажами не очень качественного китайского оборудования. А по ночам она видит во сне исключительно таблицы Excel.
Василий, брат Кати, недавно закончил институт, работает в логистической компании и тоже откладывает деньги на квартиру-студию, желательно подальше от всех.
Дом, в котором мы живем – это типичный доходный дом, построенный в Санкт-Петербурге в 1890 году, незадолго до моего заселения. Внутренний двор дома выкрашен желтой охрой (такая краска в то время была самой дешевой). Фасад же – зеленый, с колоннами коринфского ордера – выходит на Гороховую улицу.
Семья Кати занимает в этом доме трехкомнатную квартиру. Когда-то я снимал здесь комнату, в которой живут сейчас Катя и Василий. После революции из одной моей комнаты сделали две, и дети живут сейчас в комнатах-пеналах с одним узким окном на каждую.
Теперь вы понимаете, почему мы все так мечтаем отсюда выбраться. Да-да, и я тоже. Каким образом, спрашиваете? Уверен, что Катя меня не бросит. Она девочка умная, погуглит: «как перевезти барабашку». Да-да, мне известно о том, что такое Интернет. Осваивали вместе с Катей. Я к ней в планшет заглядывал.
***
В прошлую субботу случилось нечто такое, что может разрушить все наши планы. Стояло обычное питерское утро, нахмуренное и туманное. На улице - ранняя весна, и деревья тянутся к серому небу обрезанными ветками, словно вопрошая: зачем, зачем нас обкорнали?
В квартире с утра, как обычно, горел свет. Серафима Ивановна готовила яичницу, Василий сушил сухари. Катя и Семен Семенович отсыпались после Катиного Дня рождения. Я в тот момент обретался на кухне – там было интереснее.
– Василий, а для кого ты сушишь сухари? Собрался навестить в тюрьме своего друга? – Серафима Ивановна решилась наконец-то задать сыну этот вопрос. В тюрьме сидел за вооруженное ограбление друг детства Василия.
– Мама, ну зачем в тюрьме сухари? Туда если только сигареты передавать или книги. А так там все есть.
– А что еще я могла подумать? Ты же ничего не рассказываешь. Насушишь сухарей, исчезаешь и появляешься только под вечер в воскресенье.
– Ладно, мам. Тебе я могу сказать, только по секрету. Отцу не говори пока.
– Что случилось?
– Мам, все нормально, так я и знал! Коня я купил, вот что. И сухари эти для него.
Серафима Ивановна прикрыла рот ладонью и медленно опустилась на табуретку.
– Какого коня? На какие деньги?
– Я увидел его фото в Интернете. Этот конь попал на бойню, и у него были такие глаза! Хозяин у него умер, и никого больше не осталось. Еще несколько дней, и он бы пошел на мясо. Я, мама, вложил в него все свои деньги.
Серафима Ивановна смотрела на Василия испуганным взглядом.
– И где он сейчас, этот конь?
– В конюшне, за городом. Я арендую денник. Конь классный, кабардинской породы. Зовут Черкес. Он черный, как уголь.
– Но это же дорого – конюшня! И ты ничего ведь не знаешь о лошадях. А как же квартира?
– Подумай, Черкес мог погибнуть! А я поживу пока у вас.
– А папа что скажет?
– Вот это проблема, да. Не говори ему, ладно?
Василий и Серафима Ивановна не услышали, что Семен Семенович уже поднялся, дошлепал до кухни без тапочек (дурацкая привычка, если честно) и стоит в дверях прямо у них за спиной.
– Коня, значит, купили?!
Мать с сыном обернулись.
– Со мной не посоветовались, значит? Растишь вас, содержишь, и на тебе! На что уходят мои деньги!
– Но это были мои деньги, папа!
– Пока ты живешь в моем доме, все деньги мои!
Семен Семенович кричал так громко, что Катя проснулась и прибежала на кухню прямо в своей пижамке с сердечками.
– Что случилось?
– Твой братец коня купил!
– Ой, Вася…
И Катя прикрыла лицо таким же движением, как мать.
Глаза у Василия были отчаянные, у Серафимы Ивановны – испуганные, а Катю немного трясло. Чувствительная она у меня девочка, бедная.
– Ну ладно, Василий, есть фото?
– Какое фото, отец?
– Коня твоего фото, ну не твое же! А ты, мать, разведи-ка мне Алкозельтцер, голова уже от вас разболелась! И выключите кто-нибудь духовку, горелым несет!
Катя бросилась к духовке, а Серафима Ивановна – к аптечке.
Василий нашел в своем телефоне фото Черкеса.
– Смотри, это Черкес на бойне, привязан, а рядом – бетонная стена. Глаза у него – как у человека на расстреле. Да, собственно, так оно и было.
Семен Семенович взял телефон своими короткими толстыми пальцами, которыми управлялся, впрочем, весьма ловко.
– И правда, глаза... А худю-у-у-щий!
– Да я когда фото в Интернете увидел, ночью не мог уснуть. А утром решил его выкупить.
Семен Семенович задумчиво листал на телефоне фото коня.
– А я ведь один раз ходил со своим отцом – с вашим дедом Михаилом – в ночное… Тепло было ночью, но мы с ним сидели у костра – так светлее. Вокруг ходят кони, фыркают. И звезды… И сеном пахнет. Не то, что у вас, городских, вам и вспомнить-то нечего!
– Теперь и нам будет, что вспомнить! – ответил Василий. – Поехали, я вас с Черкесом познакомлю?
***
В конюшне было темно, и солнце, проникавшее сквозь маленькие окошки под потолком, освещало гнедые, медовые и светлые спины, изогнутые шеи, блестящие глаза. Черкес стоял в самом дальнем деннике. Он давно уже присматривался к своему новому хозяину, идущему по коридору между денниками. Лошади издалека чувствуют приближение своего человека. И как они это делают? Не представляю.
– Черкес!
Василий открыл дверь денника, чтобы его родные могли увидеть коня. Черкес был вороной масти, некрупный, с сухой горбоносой головой и растрепанной гривой.
Конь потянулся к Кате своим мягкими губами. «Это табун моего нового хозяина, – подумал Черкес. – Они пахнут так же, как он».
– Ой! – воскликнула Катя, – я в первый раз вижу коня так близко!
– Не бойся, погладь. Он не кусается.
– Ой, он горячий! И мягкий, весь шерстью покрыт!
– Нормальная температура у лошади – 38,5 градусов. Поэтому они кажутся нам горячими. А вообще, просто находясь рядом с ними, можно вылечить множество заболеваний, в том числе, психических.
– А можно, я тоже его поглажу? – встрепенулась Серафима Ивановна.
Семья в ответ дружно рассмеялась.
– Мамуля, тебе психические заболевания точно не грозят, – заметил Василий. – Ты среди нас самая нормальная.
– А можно, я на нем покатаюсь? – спросила Катя.
– Так, обувь у тебя подходящая. Что ж, можно на корде походить.
– Ур-р-а! – закричала моя девочка. (Да-да, я был с ними, но мысленно. Иначе откуда бы вы про это узнали?)
Семен Семенович задумчиво потрепал Черкеса по шее.
– Какой, ты говоришь, породы этот конь?
– Кабардинской.
– Я вспомнил тут кое-что. Вы знаете, что Ваш дед Михаил прошел всю войну. Тогда у нашей страны были, конечно, и танки, и самолеты, но это не в самом начале, а ближе к ее середине. А в первые годы для нас главной силой была конница. Казаки верхом шли на танки, и немцы бежали с поля боя! И дедушка наш в коннице служил. Как раз на таком вот коне.
Один раз, рассказывал мне отец, их полк пошел в наступление, и его подстрелили. Упал он с коня и почти потерял сознание, кровью истекал.
Конь мог бы ускакать, но он человека не бросил. Лег прямо на землю, да так, чтобы дедушка смог на него забраться. Дед Михаил сознание потерял, а конь донес его бережно до ближайшей деревни, стоял, кричал перед домом, людей звал. Вышли люди, сняли деда с коня, отнесли его в дом, перевязали. Коня тоже приютили. Так что получается, что тот конь деда вашего спас.
– Так это же получается, что такой конь когда-то моего дедушку спас, а теперь Василий такого же точно коня спас? – Катя широко раскрыла изумленные глаза, а Василий почему-то в сторону отвернулся.
А конь стоял в своем деннике, подергивая ушами, смотрел на семью Василия и думал: «Ушел мой хозяин, но он ведь не навсегда ушел. Это он прислал мне Василия и его табун. А я подожду своего хозяина, я всегда буду его ждать. Не может быть, чтобы мы с ним не встретились».
Вот вы скажете – «стекло» . То есть история такая, придуманная, чтобы слезы у вас, чтобы эмоции печальные вызвать. Я видел такое понятие в Интернете. А, может быть, вы еще и в привидения не верите? Все было на самом деле, я свидетель.
И вот после этой истории в нашем семействе все пошло на лад. Семен Семенович не таким уж и грозным оказался, он денег стал много на конюшню давать. И Серафима Ивановна передумала с ним разводиться.
Василий начал на конюшне работать, и Катя тоже. Катя верхом научилась кататься, окрепла, и думать о лишнем весе ей стало некогда. И следующий свой День Рождения она отметила на конюшне.
А лошади, я считаю, для того и созданы – чтобы человека спасать. Такое у них предназначение. А люди созданы для того, чтобы лошадям помогать и всем остальным, кто слабее. Рук-то у коней и у других животных нету, и сена они себе сами не накосят, и воды сами себе не нальют.
А если вам про меня интересно узнать, как я сам поживаю, то нормально. Когда у Кати все хорошо, то и у меня хорошо.
Недавно мы с Катей сидели на диване, и она спросила: «Эй, барабашка, ты тут? А что, если нам выучить азбуку Морзе по Интернету? Ты ведь читать умеешь? Стукни один раз, если да». Я стукнул раз в стенку, и Катя засмеялась. Теперь мы с ней будем общаться. Поэтому жизнь продолжается, и вы обо мне еще услышите.
Добавить комментарий