У каждого человека есть свой «листок убытия».
Гр. Яблонский. «Листок убытия».
Листок убытия 1
Слово «ставка» в словаре Ожегова имеет четыре значения или смысла : - высший орган Верховного командования войсками или место его расположения; в азартных играх - денежная сумма, которую игрок вкладывает в игру; стремление на что-то или на кого-то основать свои действия («ставка на молодых»); размер заработной платы, оклад. Каждому служивому человеку в СССР был хорошо знаком и вариант последнего смысла – число единиц в штате данного заведения с определенным окладом (ставка лаборанта, инженера, доктора наук и т.д.).
После окончания в 1963 году кафедры генетики в Лениградском университете, я и моя жена, будучи романтиками, поехали в Сибирь, в новосибирский Академгородок. Отработав 25 лет в Академгородке, с 1963 по 1988, в Институте цитологии и генетики СОАН, я решил вернуться в родной Ленинград, куда уже переехала моя семья и где жила моя мама. Но нужно было преодолеть одновременно два барьера: 1) восстановить прописку (полузабытый уже термин, в СССР - официальное разрешение и печать в паспорте о месте жительства, без чего не брали на работу) и 2) иметь справку, что тебя берут куда-то на работу, иначе не «пропишут».
В Ленинграде я получил справку о согласии принять меня на работу в отдел теории эволюции в Институте истории естествознания и техники (ИИЕиТ) АН. Но только при условии, если я достану «ставку». Для себя я решил: если из одного института Академии наук сотрудник переходит в другой, то ведь число ставок в АН «от перемены мест слагаемых» не меняется! (кстати, подобная ситуация перехода действует в Академии наук Франции). Надо было только получить согласие на мой перевод «со ставкой» из Академгородка в академический институт в Ленинграде. В ИЦиГ СОАН на мой перевод дали согласие. Но не тут-то было! Каждому заведению в АН « спускали» ставки только сверху, а до верха надо было добраться.
Бывали, конечно, случаи в Академии, когда после громкого скандала или ссоры тот или иной академик переводил свою лабораторию («со всеми ставками») из одного института академии в другой. Но переход «со ставкой» одного доктора наука – событие тогда почти немыслимое. Но я твердо решил попытаться. « «О, знал бы я, что так бывает / когда пускался на дебют...».
Помог, как это бывает, лишь случа й. Академик Борис Сергеевич Соколов, папа моей аспирантки Ксении Соколовой, входил в Президиум АН СССР и возглавлял крупное отделение геологии, геохимии и геофизики. Это был на редкость замечательный ученый и человек. Беспартийный, он никогда не подписывал никаких писем «с осуждением», и власти даже не предлагали ему сие деяние.
Мои бумаги медленно стали подыматься вверх по бюрократическим ступеням, подобно шлюзованию корабля. Однако, на каждом этапе вверх нужна была поддержка Б.С. Соколова. Иначе шлюзование застревало. Наконец, после долгих хлопот событие состоялось. Ставка из Академгородка была переведена в Ленинград. Со всеми бумагами я радостно прилетел из Новосибирска в Ленинград и пришел на прием в отдел милиции Октябрьского района Ленинграда для получения прописки по месту жительству мамы.
Вот тут-то и возник Листок убытия! На должностях разрешения прописки в отделах милиции обычно сидели прожженные советские партийные матроны. Те, кого в народе называли «Алла-отшивала». Их задачей было сделать все, чтобы отказать, невзирая на закон и инструкции. Просмотрев мои бумаги и справку, что меня принимают на работу в Ленинграде, алла-отшивала вдруг спросила: «А где справка, что институт в Новосибирске разрешает ваше убытие ?»
- А почему нужна такая справка? - спросил я, - ведь я не в военном ведомстве, а в Академии наук.
- Пока не будет справки об убытии, я прописку не разрешу, - отшила алла-отшивала.
Я вышел из комнаты совершенно обескураженный. Чтобы все обдумать, присел на скамейку, где люди дожидались очереди на прием. Минут через пять из комнаты аллы-отшивалы послышались глухие крики. Затем из нее быстро вышел рабочего вида человек, возглашая в воздух: «Ишь-ты , мать-перемать, не хотела мне, работяге, подписывать, но я «послал» ее - и она все подписала». Эх, жаль, что я так просто не могу «послать», подумалось мне. Пришлось срочно лететь на день за листком убытия в Новосибирск, за 3100 км, и сразу обратно в Ленинград, проклиная советскую бюрократию.
Листок убытия 2
С начала 1990-х годов моя жена Инна работала почти постоянно в США, а я приезжал в США каждый год работать на несколько месяцев по приглашению, оставаясь сотрудником Ленинградского ИИЕиТ РАН. Тогда каждый раз надо было оформлять в консульстве США визу на въезд. До 1996 г. это не было проблемой и я регулярно легко получал визу. Но в 1996 г. возник «Листок убытия».
В этот год я получил оплаченное приглашение сделать доклад о нестабильных генах в природных популяциях» на авторитетном симпозиуме по генетике под Нью-Йорком в Cold Spring Harbor. Прихожу в консульство, приношу приглашение и уже присланные из США билеты. Порядок такой. Вы подаете бумаги в окошко, потом ждете, когда вас вызовут. Вызвали. Далее возник такой диалог с молодой сотрудницей консульства США:
- Мы не можем вам дать визу в США, ибо у вас нет доказательств, что вы там не останетесь.
- Повольте, - возразил я, - ведь я уже ряд лет приезжал на несколько месяцев работать в США и каждый раз возвращался. Если бы я хотел незаконно остаться, то сделал бы это ранее.
- Это не убедительно, - холодно и неприступно отвечала консульская дева.
- Что же получается, - говорю, - в прежнем СССР я был «не выездной», меня никогда не выпускали в любую заграницу и тем более в США - и как беспартийного еврея и, видимо, из-за опасения, что останусь. А теперь уже в консульстве США из того же самого опасения мне отказывают в визе. Не парадокс ли? .
- Визу мы вам не можем дать, - безапелляционно закончила дева.
Пришлось срочно по дорогой системе FedEx отсылать билеты обратно в США. Придя домой, я стал обдумывать эту неожиданную подножку на взлете моей научной карьеры. Нет ли в этом ужасно неприятном событии какого-то знака свыше, Высшего смысла? Ведь у меня уже давно лежало приглашение от моего школьного друга известного историка Савелия Дудакова, уехавшего в Израиль в 1971 году*. Мы с ним регулярно переписывались, но не виделись уже 25 лет. И тогда я решил: это знак! Поеду в Израиль. В это время перестройки оформление поездки стало удивительно легким делом.
В Ленинграде открылось израильское консульство на ул Чайковского. Туда следовало прийти с приглашением, заполнить анкету, принести деньги на авиабилеты и, если все ОК, то через 7-10 дней можно получить и визу, и билеты.
Это казалось фантастическим, если знаешь о долгих и тяжелых годах борьбы отказников за выезд в Израиль. Но не только в Израиль. Ведь советские власти так и не разрешили родителям Иосифа Бродского до их смерти выехать из Ленинграда в США и повидаться с сыном...
Прихожу в консульство Израиля, приношу приглашение Савелия Дудакова. Девушка на приеме меня спрашивает: «А вы еврей?» - Да, я еврей. – «Вот и хорошо, - приветливо воскликнула она , - тогда все облегчается». - «Бог ты мой, первый раз за 57 лет жизни меня радостно привечали, узнав, что я еврей», - подумалось мне в некоем потрясении. Уже через две недели в Израиле меня встречал мой друг Савва Дудаков.
Теперь, спустя более четверти века, я думаю: а ведь есть Высший смысл. В точках бифуркации линии судьбы Высший смысл или Господь, направляет твой путь. Хорошо, что мне тогда отказали в визе в США, в этом идиотском «листке убытия - прибытия». Никакой научный доклад, ни на каком симпозиуме не заменит мне радостей общения с моим школьным другом и возможности повидаться спустя долгие годы со многими моими родичами в Израиле. Прав был Алексей Константинович Толстой в своем шутливом послании к цензору в январе 1869 года:
«Не нам понять высоких мер / Творцом внушаемых вельмажам»
--------------
* О нем см. мою статью в «Чайке» 17 декабря 2017: Савелий Дудаков – историк российского еврейства»
Добавить комментарий