Мите-лопуху дано на духу: полетим
Д.Авалиани
30 лет назад перед новым 2004 годом в Москве под колесами машины погиб Дмитрий Евгеньевич Авалиани (1938 – 2003) — удивительный поэт и оригинальнейший художник слова. В ландшафте современной российской поэзии Дмитрий Авалиани занимает особую нишу. Он был и остается непревзойденным маэстро современного игрового словотворчества – анаграмм и палиндромов в их разных воплощениях. Здесь Авалиани продолжил линию Велимира Хлебникова, которую так высоко ценил Осип Мандельштам. Этот монопалиндром, где весь стих с конца читается точно, как c начала, посвящен В. Хлебникову:
Рим еле видим и кони, дома…
Тьму азиата таи.
Заумь там.
Одиноким иди, Велимир
Авалиани обогатил жесткий палиндромный жанр огранкой философичности, дыханием современности и юмором, от саркастического до озорного (см. эпиграф-палиндром). Последнее качество, кажется, отсутствовало в поэзии Хлебникова.
Вот стих, где каждая строчка его – прекрасный палиндром, не сразу замечаемый, естественный, как дыхание:
Море могуче — в тон ему шумен отвечу Гомером
Море, веру буди — ярок, скор, я иду буревером
Мудрим. Хитрим.
Мир тих. Мир Дум.
Я не меж иными «я»,
И «мы» ниже меня
Логик и дик и гол
Ум роняю, не ценю я норму
От Эроса зло, мол, засор это
Венер хотят, охренев
Дмитрий Авалиани — коренной москвич, проведший детство в арбатских переулках. Одна из отцовских ветвей его родословной уходит корнями в Грузию, в Сванетию. Его отец был художником. Авалиани учился на географическом факультете МГУ, но стал свободным художником. С 16 лет начал писать стихи, увлекаясь аллитерациями, каламбурами, создавая гибридный жанр букво-словесной графики или визуальной поэзии.
Как сказано в одной заметке, Авалиани стал «прижизненным классиком в формалистических жанрах». Но до начала 90-х годов и падения советского режима формализм был идеологически подозрителен. Путь к публикациям был для Авалиани практически закрыт. Он от рождения страдал спондилитом и тяжело, согбенно ходил. Пришлось зарабатывать на жизнь охранником в научных институтах. Один из них - Институт молекулярной биологии в Москве.
Не отсюда ли идет косвенные связанный с генетикой его палиндромный шедевр: Дорого небо, да надобен огород. Или языковая лингво-забава по названию гетерограмма: Не бомжи вы / Небом живы. Здесь одна и та же линейная последовательность букв осмысливается по-разному, меняя начало чтения. Подобно тому, как в определенной линейной последовательности оснований ДНК меняется начало считывания кода. В итоге возникают разные белки на основе одного и того же набора оснований ДНК. ( После Авалиани любители этого жанра комбинаторной поэзии создали другие забавные гетерограммы. Сталина летчики / Стали налетчики; и Нам быт удавка, нары / Нам бы туда, в Канары; автор С. Федин).
После 1995 г. вышло три поэтических сборника Авалиани, последний из них назван «Лазурные кувшины» (СПб. Изд. Лимбаха. 2000).
Палиндромные подборки печатались в журналах «Новый мир» (№9, 1994), НЛО и широко представлены в Интернете. В 2011 г. в Москве вышла книга творчества Авалиании с названием Дивносинее Сновидение. Одна из многих его анаграмм (ред. С. Федин и И. Бернштейн).
Авалиани, по его словам, старался вернуть средневековое доверие к букве-знаку:
«Мы живем в эпоху словесной инфляции. Язык обесценивается, мы теряем ощущение его красоты. Замедляя темп речи, вырывая слова из контекста, рассматривая их как бы через микроскоп, я пытаюсь вернуть это утраченное ощущение».
Квартира Авалиани, по рассказу журналиста М. Крушинского (напечатан в «Комсомольской Правде» в 1998 г.), напоминала Музей Слов, нарисованных, вывернутых наизнанку, вырезанных на дереве и камне. Всюду были разложены, развешаны, расклеены листовертни. В них при повороте листа слово «Афина» превращалась в «Венеру», а «Черт» в «Ангела». Поразительное графическое искусство (сможет ли компьютер прочесть такое?).
Пристрастием Авалиани была графика, он мыслил шрифтовыми образами букв, как математик —формулами. В его мозгу буквы -- слоги как бы сами собой отделялись от исходной словесной семантической оболочки-скелета. Они в свободной импровизации принимали вдруг совершенно неожиданное другое семантическое воплощение. Это производило ощущение чуда. По свидетельству Крушинского, Авалиани, даже закусывая, под водочку, мог «рассеянно пробормотать что-то вроде «Постукай капустой»,— и только вдумавшись, ахнешь: батюшки! Анаграмма же!»
Вот другие совершенно замечательные находки Авалиани — семантически связанных пар анаграмм:
РУСАЛКИ
КРАСУЛИ
ВЕСЕЛО НА
СЕНОВАЛЕ
ЛЕВИЗНА
НИЗВЕЛА
НИЗМЕННОЕ
НЕИЗМЕННО
ВСЕЛЕННАЯ
НЕ СЛАВЯНЕ
ТИСКАЙТЕ
СТАТЕЙКИ
МУЧЕНИК
НИКЧЕМУ
Авалиани доступно и другое непостижимое — отточенные цельные стихотворные миниатюры, составленные из анаграмм в соседних строках:
Ангелы пропали.
Наглые пропали.
Ангелов отмена.
Главное — монета.
* * *
Что целуете, робея?
Что, бояре, уцелеет?
Свалит времечко — слетите,
Вечерком листва истлеет.
Или эти совершенно поразительная миниатюра из анаграммных двустрочий:
Аз есмь строка, живу я мерой остр.
За семь морей ростка я вижу рост.
Я в мире сирота,
Я в Риме Ариост.
Каждое слово в четной строке этих миниатюр имеет свой анаграммный аналог в предыдущей строке! Возникает невыразимое на рациональном уровне чувство красоты, как в шахматной комбинации.
Одна из миниатюр Авалиани названа выразительно точно ВОЛШБА. Она о юркой ящерке:
Я ящерка
Ютящейся
Эпохи,
Щемящий
Шелест
Чувственных
Цикад,
Хлопушка
Фокусов
Убогих,
Тревожный
Свист,
Рывок
Поверх
Оград.
Наитие,
Минута
Ликованья,
Келейника
Исповедальня.
Земная
Жизнь
Еще
Дарит,
Горя,
Высокое
Блаженство
Алтаря.
Прочитаешь на едином дыхании этот стих и опять невольно ахнешь: каждое нисходящее слово начинается со следующей в обратном порядке от Я буквы алфавита: я-ю-э-щ-ш-ц. и до «А».
Авалиани создал оригинальный жанр словесной графики — листовертни. Графические вариации одной итой же буквы под рукой художника получают разное знаковое воплощение в контексте целого слова-рисунка. Я бы сравнил здесь новаторство Авалиани в поэзии с тем, что кудесник геометрической графики голландец Морис Эшер ( 1898-1972) воплотил в своих фантастических рисунках и гравюрах.
На выступлении в Москве в «Салоне салонов» в 1997 г. Авалиани держит в руках листовертень с надписью «Что делать». Лист поворачивается — возникает другая надпись — Переболеть!
А вот другие семантически родственные пары листовертней: Плюну уеду / Реальность; Президент / Ты навредил.
Из исходного слова «Петербург» Авалиани, к 300-летию города, графически создал около 15 разных пар листовертней.
Ожидание: Зимы стужа
Этот вид творчества кажется сейчас вычурным трюком-иллюзией, «искусством для искусства». Хотя это уже само по себе прекрасно. Но нам не дано предугадать все гавани будущего плавания. Кино на заре своего существования тоже казалось трюком… Вот, мне кажется, один возможный вариант прагматического использования листовертных созданий Авалиани: компьютерный анализ разных почерков. Где граница трансформации рукописной буквы, при которой она сохраняет или меняет исходное знаковое значение…
У Авалиани есть и прекрасные философско-лирические стихи, написанные в традиционной манере. Вот Эпитафия, посвященна памяти его друга-поэта и переводчика с английского Аркадия Гаврилова (1931–1990).
Прости мне, друг, живущий уже там,
где не тверды ни камень, ни металл,
лишь образы горят.
Прости, что ты зарыт, а я иду, и лед
под тяжестью звенит.
Не веривший в бессмертие души,
теперь скажи,
ты сильно удивлен
или, напротив, скукой раздражен,
что превратился в буквы, падежи,
или не этим вовсе жив,
ты нежно лишь глядишь на небосклон.
Добавить комментарий