Затемнители моральной ясности

15 июня в «Лос-Анджелес таймс» была опубликована фотография, снятая на премьере нового американского фильма «Могучее сердце» (A Mighty Heart) на кинофестивале в Каннах. На ней изображены четыре человека.

Актер (Дэн Фаттермэн) и актриса (Анжелина Джоли), сыгравшие главные роли. Продюсер фильма — звезда Брэд Питт. Эти трое одеты в черное, лица у них задумчивые. Между Джоли и Питтом, обнимая их за талии, идет красивая смуглая женщина в зеленом платье. Ее лицо озарено широкой, сияющей, ликующей, лучезарной улыбкой. Это Мариан Перл, по книге которой и поставлен фильм. В книге описаны действительные события ее жизни.

Она о том, как мужу Мариан, американскому журналисту Дэниэлу Перлу, отрезали голову. И расчленили тело на десять частей.

Зверское убийство корреспондента «Уолл-стрит Джорнел» мусульманскими террористами произошло в

Карачи, столице Пакистана, 1 февраля 2002 года.

Книга начинается в день похищения Дэнни, когда он не вернулся домой. Заканчивается его смертью, переездом Мариан в Париж (она гражданка Франции), рождением их сына.

Причины для ликования у Мариан Перл есть. Выход книги, восторженно встреченной критикой. Экранизация «Могучего сердца», где роль самой Мариан играет суперзвезда Джоли. Показ фильма на престижном каннском кинофестивале. Огромный интерес масс-медиа к книге и фильму, многочисленные интервью.

Согласно статье в «Лос-Анджелес таймс» (отдел «Бизнес», 15 июня), Мариан не собиралась продавать права на экранизацию книги. Ее литературным агентам было велено не рассматривать такие предложения. Но потом книгой заинтересовался Брэд Питт. Почему — догадаться не так уж трудно. Его «герлфренд» Анжелина Джоли в последнее время пожинает лавры не столько на экране, сколько в качестве активистки по защите и усыновлению детей из разных стран. За это пресса фактически причислила ее к лику святых. Но мисс Джоли — актриса, ее призвание — играть. Она, вероятно, сразу поняла, что роль Мариан просто создана для выдвижения на «Оскара». Если она будет хорошо сыграна, у кого поднимется рука голосовать против?

Питт пустил в ход свою космическую славу. «Понадобилась лишь одна встреча с Питтом, — пишет газета, — чтобы получить благословение Мариан. Питт вспоминает, как он и Перл сидели на террасе его лос-анджелесского дома, пили кофе и ели круассаны, обсуждая его подход к экранизации книги». Участие Питта и Джоли в этом предприятии вывело его на новый уровень. Рекламная кампания была проведена по высшему классу. Правда, коммерческий успех фильма оказался очень скромным.

Фактически, он провалился в кассе. Но касса — одно дело, а «Оскары» — совсем другое. Зрителей может быть и не так уж много, зато на камин водружается позолоченная статуэтка, а к имени прибавляется титул «Лауреат Киноакадемии».

Каннская фотография и кофе с круассанами вызвали у меня большой интерес к такой экстраординарной женщине как миссис Перл.

Ее книгу я взяла в библиотеке. Она называется «Могучее сердце: отважная жизнь и смерть моего мужа Дэнни Перла». На обложке — крупная цветная фотография Мариан в красном платье. На обороте — Мариан в белом уборе с цветами; улыбающийся Дэнни кормит ее конфетой на их свадьбе. Внизу в уголке — фото счастливой Мариан с их сынишкой Адамом, родившимся после смерти отца.

Внутри книги ни одной фотографии нет.

Те довольно отрывочные сведения, которые Мариан сообщает в книге о себе, свидетельствуют о том, что история ее жизни не совсем обычна. Муж звал ее «своей мулаточкой». Ее мать Марита, негритянка, была уроженкой Кубы. О своем отце, фамилия которого была Ван Нейенхофф, а имя в книге не упомянуто, Мариан пишет (на стр. 46) следующее: «Мой отец был незаконным сыном голландского еврея, торговца бриллиантами, неприятного гомосексуалиста, который сошелся с женщиной всего раз в жизни и сделал ее беременной. На смертном одре он подтвердил моей матери эту необычайную историю. К своему сыну и к его матери он питал мало интереса. Во время вторжения нацистов в Голландию, моя бабка с моим отцом пешком бежали на юг Франции, где мой отец и вырос. Остальная семья погибла во время Холокоста. (Значит, погиб и дед? Как же он тогда рассказывал Марите — а познакомиться с ней он мог лишь в 1998 году — свою историю? Или речь идет об его сыне, отце Мариан? Но ведь он совершил самоубийство? И при этом рассказывал Марите эту историю на смертном одре? Я упоминаю об этом только потому, что в книге это не единственная неясность. — М.Ш.) Мой отец хотел стать революционером и начал путешествовать по горячим точкам мира, остановившись в Гаване в 60-е годы, как раз во время кубинской революции. Здесь он познакомился с моей матерью. Она была из бедной семьи, она была цветная, и дед ее был китаец». На этом рассказ о родителях обрывается. Нам так и не суждено узнать, как они жили на Кубе, чем занимались. Правда, за 30 страниц до этого, начиная на стр.17 третью главу, Мариан пишет: «Мой отец был блестящим человеком, математиком, и говорил на семи языках. Но он был также грустным человеком, и он совершил самоубийство, когда мне было 9 лет. С другой стороны, моя мать — о! — она любила жизнь. Она любила людей и музыку, и больше всего она любила танцевать».

Дальше мы узнаем, что «в последние годы моя мать стала хорошо известна в Париже благодаря подпольным кубинским праздникам, которые она устраивала по воскресеньям — таким популярным, что на них стояло в очереди по 400-500 человек». Описаны эти очереди — как одеты люди, как они приводят детей и собак, как декорированы танцзалы.

Тут у непонятливого читателя вроде меня начинается легкое головокружение.

Про украшения в танцзалах, конечно, очень интересно. Но как это — в Париже? Почему в Париже? Когда и как они туда попали? Как их выпустили с Кубы? Не на плоту же они доплыли до Франции? Или их вывез революционный отец-голландец? А где он совершил самоубийство — на Кубе или уже в Париже? Итак, во Франции Марита, мать Мариан, арендовала на воскресные вечера помещения вроде гаражей, и устраивала там танцы для иммигрантов. И этим семья жила? (позже внезапно выяснится, что у Мариан есть еще и старший брат Сатчи).

Слышу голоса — «Да что вы привязались к женщине, как следователь какой-то? Что она, анкету обязана заполнять? Пишет о своей чудовищной трагедии, как умеет».

Это, конечно, так. Но все-таки, если живешь в реальном мире, то невозможно отвязаться от некоторых реальных вопросов. И если автор (как нам сообщают, профессиональный журналист) рассказывает о себе, то большие и неожиданные пропуски, обрывы в повествовании сильно затрудняют чтение.

Тем более, что некоторые отступления в прошлое вдруг изложены подробно и связно. Например, история болезни и смерти Мариты, погибшей от рака во Франции. Она занимает несколько страниц. Приведена предсмертная записка умершей, где она смутно выражает желание еще раз посетить Кубу и увидеть «своих черненьких друзей-музыкантов, которые стали так интересоваться долларовыми купюрами». Приведено письмо, которое Мариан написала покойнице о том, что Мариан и ее «ангел-муж» кремируют ее и увезут на Кубу, и о том, что Мариан приглашает мать являться ей во сне и наяву.

Прибытие на остров Свободы описано так (на стр.193): «Кубинская таможенница была сердитой горластой женщиной, которая не хотела пускать нас в страну, если мы не предъявим разрешение на погребение. Она, вероятно, была убеждена, что моя мать — раскаявшаяся предательница, которая покинула Кубу, но теперь хотела остаться здесь навсегда. (Вот это понятная и знакомая сцена. Дальше опять продолжается сюрреализм. — М.Ш.) У меня не было сил объяснять, насколько законным было желание моей аполитичной матери покоиться в здешней земле. Она сама и есть Куба, думала я про себя. Дэнни при помощи своего карикатурного испанского языка уладил ситуацию. Он объяснил, больше жестами, что его теща не будет зарыта в землю. Изо всех сил размахивая руками, он показал, как будет развеян пепел. Таможенница сдалась и махнула рукой, впуская нас на остров».

Кто понял, как же все-таки аполитичная Марита очутилась во Франции, и почему ее прах позволили ввезти на коммунистическую Кубу просто так — по просьбе американского (вражеского!) зятя-журналиста? Еще на двух страницах рассказано, в каких кубинских кабачках чета Перл поминала Мариту с ее друзьями-музыкантами, кто в чем был одет, как трудно было вскрыть урну и какую мелодию играл Дэнни на скрипке, пока Мариан развеивала прах. Эти подробности понятны — такие эмоциональные эпизоды врезаются в память.

И все же они резко контрастируют с абсолютным отсутствием сведений о жизни Мариан в семье, на Кубе, во Франции, о ее отношениях с отцом и братом. Училась ли она где-нибудь — неизвестно. В книге также не совсем ясно, почему Мариан писала ее не сама. Вернее, скажем так, не одна. А в содружестве с Сарой Крайтон, редактором и работником издательства. Первый раз вижу, чтобы журналистка брала себе соавтора для книги о том, что произошло в ее собственной жизни.

В противоречивом свете предстает перед нами Мариан, дающая интервью по телевидению. В газете «Панораме» была опубликована рецензия В.Соловьева на фильм «Могучее сердце». Там написано: «Я помню ее появление на экране в программе CNN, когда судьба мужа еще была неизвестна: она не требовала освобождения Дэнни. Многих тогда поразили ее сухие глаза: она не была похожа на женщину, чьему мужу грозит смертельная опасность. «Почему Америке нужны слезы?» — сказала Мариан. И добавила, что не опечалена — возмущена».

Cудя по книге Мариан, освобождения Дэнни она в своем выступлении не требовала. Она лишь объясняла, что его похищение «совершенно неправильно». Возмущения не выражала. Рассказывала, что Дэнни хороший человек, что «его религия — Правда». Спрашивала похитителей, чего они хотят и что она может сделать. Настойчиво желала вступить с ними в диалог. Это, как известно, не удалось.

По книге выходит, что все это Мариан говорила с чужого голоса. Вот как описана подготовка к интервью.

«Басси (редактор, начальник Дэниела Перла — М.Ш.) меня тренирует, — пишет Мариан. — Голдстин (представитель газеты) и Басси серьезно работали над этим интервью, обеспечив согласие Си-Эн-Эн на его содержание, и Басси упорно заставляет меня репетировать мысль, которую я хочу передать похитителям. Мы сидим в гостиной, проходя текст снова и снова. Басси пишет в блокноте, высвечивая и подчеркивая главные слова. Интересно, он вообще такой методичный или только по поручению начальства?»

Передача началась вопросом Си-Эн-Эн к Мариан, хочет ли она что-нибудь сказать похитителям. «Хорошо подготовленная, я сразу отвечаю: — Да, я хочу говорить по трем пунктам... — Я излагаю пункты, отрепетированные с Басси, и слово в слово повторяю фразы, предложенные Капитаном и Достом (сотрудники пакистанских силовых служб — М.Ш.), которым доверяю больше, чем любому журналисту». В этом описании того, как Мариан натаскивали для передачи, ни звуком не упомянуто, что она предложила какой-то собственный текст выступления. Выходит, что она как попугай (это ее выражение) повторяла то, что сочинили для нее американские журналисты: уверяла террористов, что ее муж — безобидный человек, что он просто «хотел узнать побольше о людях Пакистана и написать об их взглядах». Но, оказывается, у нее самой не слишком лежала душа к этому бессмысленному уговариванию фанатиков.

Вот как она сама — уже от себя — объясняет в книге свои сухие глаза. «Потом меня спрашивали: — Почему вы не плакали? Американские зрители хотят увидеть ваши слезы, страдания». Зачем? Разве показ горя по телевидению подтверждает его искренность? Я рассердилась. Честно говоря, я была в ярости, что никто не понимает: ведь реакция ужаса — это именно то, чего хотят террористы. Они хотят привести вас в ужас. Чем больше вы это показываете, тем больше они радуются. Вызывать сочувствие слезами? На самом деле, им можно противостоять только силой, которую они, по их мнению, у вас отняли».

Достойный ответ, свидетельствующий о том, что где бы загадочная Мариан ни проходила свою жизненную школу, это была школа реальная и суровая.

Вообще по поводу ее журналистской работы в книге — отрывочно и разбросанно — сообщается следующее.

На стр.15 рассказано о том, как Дэнни и Мариан познакомились на чьем-то дне рождения в Париже, осенью 1998 года. Мариан танцевала, а Дэнни ею любовался. Он показался Мариан «элегантным инопланетянином, который с восторгом, но и некоторым недоумением, смотрит на жителей Земли». Когда их представили друг другу, Дэнни «вручил мне свою визитную карточку. На меня произвел большое впечатление сам этот жест и надпись на карточке — «Дэниел Перл, корреспондент по Ближнему Востоку, Уолл-стрит Джорнел». По контрасту, информация на моей визитке выглядела скудной, но я все равно ему ее дала. На ней было только мое имя — Мариан Ван Нейенхоф — и номер телефона. Я рассказала ему про радиопрограмму, которую я вела для Radio France International. Она называлась «Миграция», и ее мысль состояла в том, что международные мигранты — это великие искатели приключений и настоящие граждане 21-го века».

По-видимому, эта «Международная радиостанция Франции» была очень скромным предприятием, исповедующим левые взгляды. Похоже на рупор иммигрантов — в том числе и нелегальных. И, похоже, что Мариан работала там даром. Во всяком случае, когда Дэнни посоветовал ей поехать в Иран, она ответила, что у станции нет на это денег.

Но деньги нашлись для поездки на Кубу.

Дэниел мгновенно влюбился в экзотическую красавицу, и они стали переписываться. «Возвратившись в Париж с Кубы, — пишет Мариан, — я ответила ему большим письмом. Я рассказала о посещении Кубы папой римским... о том, как кидаются на доллары в стране, где стены еще покрыты анти-империалистическими лозунгами... Как народ на улице принимал меня за проститутку, потому что я похожа на кубинку, но общалась с иностранными друзьями». (Эта последняя реалия тоже нам знакома по жизни в СССР).

Эта поездка — еще одна загадка книги Мариан. Зачем она туда ездила? Родных у нее там не было. По работе? С какими иностранными друзьями общалась? Не дает ответа...

Как бы то ни было, меньше, чем через год Дэнни и Мариан уже были женаты.

Уже после замужества Мариан, по ее словам, «получила приз на кинофестивале в Монреале за сделанный мною для французского и немецкого общественного телевидения полемический документальный фильм о генетических проверках в Израиле. Согласно израильскому «закону о возвращении», почти любой еврей имеет право вернуться на древнюю родину. Но как быть уверенным, что человек действительно еврей? Чтобы это определить, израильские власти применяют проверку ДНК, чтобы установить генетическую структуру человека. Мой фильм рассказывал о политической и социологической сторонах этого процесса — они вызывают сомнения и беспокойство» (стр.15).

Думаю, что мысль о таком фильме не принадлежала Мариан. Он, вероятнее всего, был ей заказан. Общественное телевидение — что здесь, что в Западной Европе — находится в руках левых сил. Антисемитизм (под названием «антисионизм») и любовь к палестинскому народу нынче у левых в большой моде. В Израиле действительно жалуются, что религиозные ортодоксы не разрешают браки и похороны не-евреям. Это широко известно, и у многих вызывает возмущение. Из-за этого некоторые летают жениться на Крит, другие принимают иудаизм — и становятся евреями. Но ни про какие генетические проверки «на еврейские гены» я никогда не слыхала. Думаю, что это большая ложь, инспирированная ненавистниками Израиля. Даже если какие-то «израильские власти» и совершают нечто подобное, то я уверена: документальный фильм Мариан был создан не для того, чтобы в этом разобраться, а чтобы уподобить Израиль нацистской Германии.

(Сразу заметим, что больше ни о какой журналистской работе Мариан в книге не упомянуто, кроме статьи для неназванного «французского издания» о землетрясении в Индии, куда она приехала с мужем. Статья была этим изданием отвергнута).

Потрясает реакция Дэниела на «полемический» фильм Мариан про Израиль. Мариан пишет: «Как только Дэнни, который был в Кувейте, узнал эту новость, он тут же прислал мне e-mail: «Моя бэби награждена премией! Гордый Муж».

Гордый Муж — сын еврейки, родившейся в Багдаде, и еврея, уроженца Израиля. В Израиле они поженились, потом переехали в США, где в 1963 году и родился Дэниел. Здесь, в Лос-Анджелесе, была его бар-мицва. Можно ли представить себе, чтобы он был равнодушен к антисемитскому содержанию фильма Мариан? Думаю, что ответ состоит в том, что он был не только ослеплен любовью. Он видимо, просто не понимал, о чем там идет речь.

Можно ли допустить такую наивность со стороны опытного журналиста? Судите сами.

При вступлении в брак Дэнни и Мариан составили для себя свой личный «брачный контракт». В нем говорилось:

«Мы обещаем стариться вместе и сохранять друг друга молодыми, не терять чувства юмора, делиться любовью и секретами.

Мы обещаем открывать вместе новые вещи, места и людей, смотреть на нашу совместную жизнь как на литературное произведение.

Мы обещаем делиться своим счастьем с друзьями и родственниками.

Мы обещаем не допустить, чтобы деньги, или их отсутствие, или течение времени нас изменили.

Мы обещаем ценить счастье друг друга, поддерживать творчество друг друга и всегда хранить веру в силу нашей любви».

Конечно, это прекраснодушный и искренний текст. Но можно ли поверить, что его всерьез написал зрелый

36-летний мужчина, а не романтичный подросток, для которого жизнь — прекрасная игра, «литературное произведение»?

А вот о чем свидетельствует хорошо знавший Дэниела коллега-журналист.

Это Никлас Голдберг, который познакомился с Дэнни в Иране, в 1997 году.

«В первые месяцы после смерти Дэнни, — пишет Голдберг в «Лос-Анджелес таймс», — меня все время спрашивали, как же он поставил себя в такое жуткое положение. Как могло взбрести в голову американскому еврею в Пакистане поздно вечером отправиться на встречу с явно враждебным и потенциально опасным лидером фундаменталистов? Но я понимаю, почему он это сделал. Дело было в том, что хотя мир вокруг нас менялся, он не вполне это осознавал. 11 сентября, случившееся всего за 4 месяца до похищения Дэнни, действительно преобразовало все вокруг — для репортеров, для американцев — но требовалось время, чтобы это осознать. Дэнни вел себя так, как все мы вели себя на Востоке многие годы. Мы вовсе не чувствовали никакой ужасной угрозы».

Уважаемый читатель! Сколько секунд (хорошо, пусть минут) потребовалось Вам — не журналисту и не специалисту по Востоку — чтобы осознать угрозу, глядя на телеэкран 11 сентября 2001 года? К этому высказыванию Голдберга я не в силах предложить никаких комментариев.

Кроме одного. Сам Голдберг, оказывается, был не так уж беспечен. «Будучи евреями в мусульманском мире, — пишет он, — мы с Дэнни соблюдали осторожность. Заполняя заявления на визы, я на вопрос «религия» отвечал «христианская». У меня было два паспорта, чтобы пограничный контроль не мог обнаружить, что я бывал — не говоря уж о том, что жил — в Израиле. Но я считал, что слишком осторожничаю, и надеялся, что скоро такие предосторожности перестанут быть нужными».

Жаль, что Голдберг не посоветовал Дэнни «осторожничать» по своему примеру.

И, конечно, он, сотрудник леволиберальной «ЛА таймс», заканчивает свою статью обычным для левых либералов пассажем, обвиняющим во всем Америку.

«Может быть, мы были наивны, — пишет он. — Может быть, надо было более серьезно относиться к бородатым старикам, которые говорили, что хотят убивать евреев. Однако, ясно, что экстремизм сейчас ширится по сравнению с 90-ми годами, и не только благодаря успехам Аль-Каеды (честное слово, так и написано — благодаря успехам! — М.Ш.), но из-за американской политики, которая радикализовала и распалила мусульманскую общественность. Моральный вес, который мы имели после 11 сентября, был потерян в тюремных камерах Абу Граиба и Гуантанамо».

Режиссер, поставивший фильм по книге Мариан Перл — англичанин Майкл Уинтерботтом — специализируется в полудокументальном жанре, когда актеры снимаются в подлинных или близких к ним местах действия. Он также специализируется в антиамериканизме. Предыдущая его картина называлась «Дорога в Гуантанамо». Там излагалась действительная история трех молодых пакистанцев, граждан Великобритании, которые вскоре после 11 сентября отправились на чью-то свадьбу в Пакистан. Оттуда им взбрело в голову заехать в Афганистан, где уже шла война с талибами — посмотреть и «помочь». Если они кому-то и помогали, то талибам. Невинные странники попали в плен к анти-талибанским войскам, а те передали их американцам. Бедняжек увезли в страшное, страшное Гуантанамо, где держали их два года, грубо и много допрашивали. Потом, со свойственной американскому империализму жестокостью, отпустили на волю. Можно ли вообразить себе более ужасную судьбу?

Поэтому не будем удивляться, что и в поставленном тем же режиссером «Могучем сердце» — картине, на мой взгляд, просто слабой — левая идеология всецело управляет содержанием. Фильм о страшной гибели Дэнни Перла должен был стать тем, что американцы называют eye opener — открыть глаза непонятливым на то, что происходит в мире. Поднять тревогу, показать лицо нового нацизма, рвущегося к мировому господству, истреблению всех «неверных» и уничтожению западной цивилизации. Это можно было сделать и на таком «частном случае» как судьба Дэнни (вспомним потрясающего «Пианиста» Романа Полянского). Уинтерботтом сделал вялый, совершенно не эмоциональный, полный умолчаний фильм по принципу «ни вашим, ни нашим». В финале Мариан устами Анджелины Джоли произносит просто невозможный текст. Ее спрашивают, что же она может сказать о гибели мужа. Во-первых, отвечает вдова, Дэнни погиб, и это ужасно, но ведь в этот же день погибли и десять пакистанцев. То есть, мол, и мусульмане страдают, и мусульмане! Что это означает, неясно. Может быть, таинственных пакистанцев тоже убили за то, что они евреи? И во-вторых, вещает Джоли — такие преступления не характерны для одной страны. Они международные. Всюду, где есть нищета, появляются и они. Нищета?! Эксплуатация человека человеком?! Нас когда-то тоже учили, что фашизм — порождение капитализма...

Если дело в нищете, а не в религиозных идеях, почему миллионы нищих буддистов никак не могут превратиться в нацистов? А вполне зажиточные и образованные мусульмане с легкостью взрывают гражданское население?

Но левые такими вопросами не задаются. А если слышат их, то очень гневаются. Нашлись люди, что разгневались на то, что предпринял мемориал Холокоста в Майами-бич. Там три месяца назад внесли имя Дэниела Перла в списки жертв Катастрофы. Этим подчеркнули, что Холокост не закончился в 1945 году. Тут же раздались голоса, что этим наносится оскорбление мусульманам... Отец Дэнни, 70-летний Джудеа Перл — профессор университета в Лос-Анджелесе, крупный ученый в области компьютерной науки и статистики. После гибели сына профессор Перл написал в своей статье о фильме «Могучее сердце» (журнал «Нью-Рипаблик»): «Для американцев Дэнни — символ одного из наших лучших инстинктивных побуждений: желания протянуть теплую руку дружбы и диалога дальним землям и народам. Следы этих идей несомненно есть в фильме, и я надеюсь, что они вдохновят зрителей. Но меня беспокоит, что фильм попал в ловушку. Это парадокс морального уравнивания. Он идет от желания слишком растянуть логику терпимости». В фильме, пишет далее Джудеа Перл, похищение Дэнни прямо сравнивается с помещением людей в тюрьму Гуантанамо, а Аль-Каеда — с агентами ЦРУ. Режиссер говорит, что «Могучее сердце» и «Дорога в Гуантанамо» очень похожи. Что это истории людей с обеих сторон, ставших жертвами насилия. Такое сравнение — это именно то, чего хотят убийцы Дэниела. Возможно, режиссер и не хотел вдаваться в их чувства и оправдывать их требования и действия. Но беспокоит, что некоторые аспекты этой картины сыграют на руку профессиональным затемнителям моральной ясности.

В других своих статьях профессор высказался еще более определенно.

Он выступил против уравнения Дэнни и его похитителя Омара Шейха, проведенного в документальной ленте «Журналист и джихадист» (авторы Рашам Шарма и Ахмед Джамал). «Нет сомнения, — написал он, — что их истории не параллельны. Они воплощают войну между Западом и Востоком, между открытым миром, который представлял Дэнни, и миром закрытым, каждый день закрывающимся все больше».

В статье «Будущее ислама» он соглашается с учеными, утверждающими, что идеология джихада коренится в самом тексте Корана. Почему, спрашивает он, эта «мирная» религия вот уже 1400 лет отличается нетерпимостью к другим верам, презрением к ценностям Запада, неравенством женщин, телесными наказаниями, убийствами «в защиту чести»? Если в исламе и вправду есть «здоровое ядро», почему оно бездействует? И делает вывод, что другие религии прошли через реформацию. Только ислам закоснел в неподвижности.

В годовщину убийства Дэнни отец писал в его газете «Уолл стрит джорнел»: «Президент Буш был единственным мировым лидером, признавшим связь между этим убийством и подъемом антисемитизма. Ни один из руководителей европейских государств не поднялся до уровня Джона Кеннеди, который выступая у Берлинской стены, сказал: «Я берлинец!», и не сделал морально эквивалентного заявления: «Сегодня я еврей!».

И, наконец, Джудеа Перл заявил: «Нельзя сравнивать тех, кто гордится убийством безоружного журналиста, и тех, кто хочет покончить с такими действиями. Тут нет никаких «если», «но» и «возможно». Моральный релятивизм умер вместе с Дэнни в Карачи 1 февраля 2002 года.

Было время, когда устанавливать моральную симметрию между двумя сторонами любого конфликта считалось оригинальностью мышления. Сегодня западные интеллектуалы растянули эту двусторонность до бездумного абсурда. Тут не отражается ничего, кроме ленивого конформизма мысли.

Мой сын Дэнни обладал смелостью исследовать все стороны вопроса. Но у него также были принципы и границы, которые нельзя переступать. Он был терпим, но его терпимость не была бессмысленной.

Надеюсь, что зрители будут это помнить во время просмотра «Могучего сердца».

Боюсь, что надежды отца Дэнни безосновательны. Один из критиков назвал фильм «Могучее сердце» образцом агитпропа. Он совершенно прав.

Джудеа и Рут Перл основали фонд имени своего сына для борьбы с нетерпимостью. Мариан Перл подала в суд на Аль-Каеду и пакистанский банк Хабиб за убийство своего мужа — видимо, требуя компенсации.