Американские были и небылицы

Американские были и небылицы, или же байки из жизни Сени Каценеленбогена, эмигранта из Советского Союза второй половины прошлого века, записанные как с его собственных слов, так и на основании откровений его доброжелательных друзей, рассказов неунывающих родных и близких и сухих текстов любезно предоставленных автору полицейских протоколов.

Авторы считают своим долгом предупредить читателя, что ни один из персонажей этого романа не существует (и никогда не существовал) в действительности. Поэтому возможные попытки угадать, кто здесь, кто, не имеют никакого смысла. Точно так же вымышлены все упомянутые в этом романе учреждения, организации и заведения.

Из романа Аркадия и Бориса Стругацких «Хромая судьба».

Воскресный променад

В то знаменательное утро Сеня проснулся рано. Воскресенье! – подумал он, потягиваясь. – Как хорошо, на работу не надо! И вообще спешить некуда… 

Надо сказать, что работу свою Сеня не любил. Конечно, с одной стороны, повезло ему, к зависти других вновь приехавших, необычайно – вскоре по приезде в Атланту его взяли в инженерную компанию. И хотя работал он не инженером, а чертежником, но по сравнению с многочисленными знакомыми-эмигрантами, кем только ни работавшими на первых порах, сидеть в офисе, под кондиционером, в рубашке с галстуком и чашкой кофе на рабочем столе, очевидно, было сравнимо с выигрышем по лотерейному билету. И даже платили по тогдашним эмигрантским понятиям совсем неплохо. 

А не любил свою работу Сеня по трем причинам. Во-первых, он совершенно не понимал своего начальника и сослуживцев. И дело было даже не столько в их кашеобразном южном говоре, сколько в весьма скудных познаниях Сени в английском языке как таковом. Инженером он был неплохим, однако же вынужден был проводить долгие часы, размышляя о смысле какого-нибудь указания своего босса, ткнувшего пальцем в чертеж. А так как часто переспрашивать не представлялось возможным, то производительность Сени была не велика. В общем, как пел бард: «А выхода нет, есть только вход, и то не тот». И, соответственно, нервы его, и без того несколько расшатанные коллизиями эмигрантской эпопеи, стали совсем никуда.

Во-вторых, с вождением машины, без которой в Атланте никуда не добраться, у Сени было не бабах. На права он все-таки сдал. С третьего раза. А вот сам, в одиночку, садиться за руль никак не решался. Парень он был упорный и проводил бесчисленные часы, маневрируя на своем авто по пустым стоянкам, перенимая опыт у сидящих рядом с ним в его машине эмигрантов с советским еще автомобильным стажем. И тем не менее с вождением машины у Сени было ненамного лучше, чем с языком, и, соответственно, на работу и с работы его подвозили сослуживцы. Что создавало очевидные проблемы, да и в конце концов бесконечно одалживаться было довольно-таки унизительно.

В-третьих, фамилию его, Каценеленбоген, никто на работе произнести не мог. И с извиняющейся улыбкой обращались к нему: мистер Кац, напрочь обрезая большую часть унаследованного им достояния. 

– Мало того, что я потерял отчество вместе с родиной, так они меня вдобавок и фамилии моей лишают! – горько сетовал Сеня.

Хорошо еще, что по большей части все к нему, как, впрочем, и друг к другу, обращались попросту, по первому имени – Саймон. Каковая американизированная версия его имени Сене тоже совершенно не нравилась. 

Продолжая потягиваться и наслаждаться беззаботным утром, он вдруг вспомнил, что говорил ему на прошлой неделе Гоша, один из его неформальных инструкторов по вождению. 

– Сеньчик, – слегка пришепетывая, советовал Гоша, – Надо тебе начинать одному ездить, ты готов. Поверь мне, ты уже готов! В том смысле, что лучше уже не будет. Надо тебе выезжать на улицу. Одному. Дождись воскресенья, когда все спят еще, сядь в машину, и тихонько сделай кружок вокруг своего квартала. Пару миль, тихонечко. Не спеши никуда. На дороге никого не будет – как раз то, что тебе нужно! И уверенности тебе это добавит, и практика хорошая.

Все еще не вставая с кровати, Сеня мысленно проиграл предстоящий маршрут. Отметил, что все повороты – правые. Это его приободрило. 

«Ну что ж, – уже одеваясь, думал Сеня, – вперед, и горе Годуновичу! Тореадор, смелее в бой!» – звучало у него в голове, когда машина выезжала со стоянки.

И все шло неплохо в этот судьбоносный день. Сеня медленно ехал по пустым улицам, останавливался перед светофорами, делал повороты, не забывая при этом включать поворотный сигнал. Он осмелел, замурлыкал какую-то мелодию и даже утер струившийся по лицу пот. Однако же, как писал классик короткого рассказа: «Тем временем несчастье шлялось под окнами, как нищий на заре». После очередного правого поворота Сеня перестроился не в ту линию и, окаменев от неожиданности, въехал на федеральную скоростную автостраду. Движение – шесть рядов в одну сторону, машины летят как бешеные, трасса обрамлена бетонными стенами. И съехать некуда. Намертво вцепившись в руль, не помня себя, Сеня мчался вперед и вперед. Все его силы, все ускользающее сознание были направлены на две вещи: поддерживать невиданную для себя скорость и удерживать машину в своей полосе дорожного движения. Спустя минут тридцать, промчавшись таким образом по автостраде с севера на юг через всю Атланту, Сеня обрел дыхание и, следуя за ехавшей перед ним машиной, сумел выехать с магистрали на городскую улицу – «взял выход», как небрежно говорили его более адаптированные сотоварищи. Там, на незнакомой ему улице, он прижал машину к обочине, выключил двигатель и затих в состоянии где-то между обморочным и коматозным. 

Сколько прошло времени, он не знал. Его вернуло в чувство какое-то постукивание. С трудом открыв глаза, Сеня увидел полицейского, деликатно барабанящего по стеклу костяшками пальцев. Увидев направленный мимо него бессмысленный взгляд, полицейский покрутил рукой, призывая Сеню открыть окно. Что Сеня и сделал, продолжая смотреть сквозь полицейского в пространство.

Надо сказать, что занесло Сеню в самый неблагополучный район на юге Атланты. Людей с его цветом кожи там не видели много лет. А если они случайно и оказывались там, то выживали плохо. Поэтому обнаруживший Сеню полицейский был не просто удивлен, а глубоко заинтригован. 

– Привет, парень! – обратился он к Сене. – Ты что здесь делаешь?

Вид полицейского и обращенный к нему вопрос частично вывел Сеню из ступора. Как и у всех бывших советских граждан, общение с представителями власти привычно заставило его мобилизовать все оставшиеся силы. Ресурсы, о наличии которых он даже и не подозревал.

– Сэр, я потерялся, – начал Сеня на своей версии английского языка. – У меня есть права, но вожу машину я не очень хорошо. – Я отдохну еще немного и поеду домой, – продолжил он, поясняя свои слова вялыми жестами. 

И, видя несколько обескураженное выражение лица собеседника, закончил свою тираду, сжав одну свою руку другой, заключив это рукопожатие неожиданными для себя словами: 

– Мир, дружба!

Сеню привезли домой только к вечеру. В полицейском участке он успешно прошел все проверки: на алкоголь, на наркотики, а также на психическую адекватность. Полицейский, с которым они вроде как даже подружились, вез Сеню домой, сидя за рулем Сениного автомобиля, а его напарник следовал за ними в полицейской машине. Плачущие родные и близкие, которые целый день пребывали в неведении (мобильных телефонов-то тогда еще и в помине не было!), целовали полицейских и звали их за стол. Но те вежливо отказались.

Утром Саймон Кац уехал на своей машине на работу. 

Лингвистический казус

Велик и могуч русский язык, как заметил вовсю писавший на нем, но предпочитавший жить за границей классик. Да ведь, если разобраться, то и английский ему не уступит. Сколько всего разного собралось в нем: германского – от англов и саксов, кельтского – от местных аборигенов, французского – от норманнов, латинского – от повелителей античного мира римлян, скандинавского – от викингов, ну и черте чего еще. И классики, писавшие на английском, пожалуй, не хуже русскоговорящих литературных титанов будут: взять, например, любимца кременчугской публики Вильяма нашего, понимаете, Шекспира. Одним словом, язык не замухрышистый, а вполне себе серьезный. Вот и освоить его, английский язык этот, не так-то просто. Хотя почему-то считается, что легче, чем русский. Особенно на этом настаивают русские эмигранты: мол, мы вот на вашем английском как-никак, а балакаем. А вы вот на нашем, на русском, попробуйте! Слабо небось? Ну то-то…

Примечательно, что постулируемая сложность русского языка неизменно вызывает гордость у его носителей. Как будто неосознанное и в общем-то вынужденное, за отсутствием альтернатив, освоение его в раннем детстве свидетельствует об умственном и прочих превосходствах детей русскоговорящих над менее одаренными детьми, вынужденными с рождения перенимать от родителей какой-нибудь другой язык.

Вот и Сеня, например, русским языком владел хорошо. С детства. А другими языками, особенно до эмиграции – не очень. Даже если и со словарем. Примечательно, что и в его школьном аттестате, при всех остальных пятерках, единственная четверка красовалась именно по английскому языку. И хотя Сенина классная руководительница проговорилась ему, что, по указанию районо, зорко следящего за недопущением выдачи золотых школьных медалей ученикам еврейской национальности, одна четверка в его аттестате была все равно неизбежна, тот факт, что в конце концов оказалась эта четверка именно по английскому, совсем неслучаен. И дело здесь не только в том, что доказывать знание иностранного языка на пятерку существенно сложнее, чем, скажем, знание математики. А в том дело, что и взаправду не было, ну совсем не было у Сени способностей к языкам. Бывает…

И хотя, как показал его эмиграционный опыт, освоить язык на бытовом уровне, а также на уровне, достаточном для сносного функционирования на работе, в конце концов удается практически всем, тем не менее разного рода языковые ляпсусы, оговорки, обмолвки и конфузы продолжали и продолжают происходить, причем с огорчительной регулярностью. К этому просто привыкают, смиряются, как, например, человек привыкает к тому, что он хромает. И, как правило, употребление английского языка эмигрантами при общении с его натуральными носителями обходится без вмешательства полиции. Но не всегда…

Дело было так. Семья Каценеленбогенов, немного отдышавшись от ошеломления первых месяцев атлантской эмиграции, принялась за обустройство своей съемной квартиры. Хотелось чего-то привычного, из прошлой жизни. Для начала остановились на настенной лампе – уютном атрибуте, способствующем как чтению из положения лежа на диване или же сидя в кресле, так и созданию задушевной атмосферы при приеме гостей. И вот в выходной, с утречка, прихватив с собой маленькую дочку, Сеня отправился в магазин товаров для дома. Надо сказать, что до такого рода магазинов первое время руки не доходили – были дела понасущнее. И хотя изобилие уже хорошо освоенных к этому времени продуктовых магазинов Сеню как-то не впечатляло – ну еда и еда, ну много разной еды, эка невидаль – в несметном изобилии чертога товаров для дома он несколько подрастерялся. Лампы такие, лампы сякие, десятки светильников… Сам черт ногу сломит!

Выбрав продавщицу посимпатичней, Сеня обратился к ней за советом:

– Понимаете, какое дело, затеял я небольшой домашний проект. Хочу повесить в гостиной бра на стенку. Нужен ваш совет и помощь в этом деле.

Почему-то Сеня был уверен, что слово «бра», о французском происхождении которого он был осведомлен, означает настенный светильник не только по-русски, но и по-английски. Гипотеза вполне разумная – в связи с огромным количеством французских слов, проникших в английский язык через завоевателей-норманнов, да и позже, в результате тесных исторических и всяческих других связей между этими двумя близлежащими странами. Короче, солидная, перспективная гипотеза, достойная эрудированного человека с богатым словарным запасом всяческих культурных слов, вот только, к сожалению, не совсем верная!

На Сенину беду, лингвистические реалии чужеродного англо-французского лексикона оказались куда сложнее, чем он предполагал. Слово «bra» действительно вошло в английский язык из французского, только вот употребляется оно совсем не как французское «bras» (рука), используемое для названия настенных светильников с длинным держателем для лампы, а как сокращение от их же французского слова «brassiere», имеющего тот же корень «bras», однако знаменующего собой вовсе не светильник, а, совсем наоборот, женский лифчик… Короче, подвела Сеню его интеллигентность. Спросил бы нормально, по-человечески, где, мол, здесь лампа, на стену повесить? И показал бы жестами, для наглядности, процесс установки светильника на стену. Ну, и как водится, для связки слов, добавил бы еще и неопределенную частицу «бля», которая продвинутыми носителями русского языка произносится как «блин». И прекрасно бы его на всех языках поняли. А так - конфуз вышел. 

Впрочем, Сеня о произошедшем недоразумении еще не догадывался. Однако, видя несколько оторопелый взгляд заливающейся краской молоденькой продавщицы, решил в целях установления контакта ей слегка польстить:

– Видите ли, я в этом деле совершеннейший профан. А вы наверняка эти бра знаете вдоль и поперек. Вот покажите-ка мне, пожалуйста, какое вам больше всего нравится? Какое вы себе купили?

Надо сказать, что к повышенному вниманию покупателей и к легкому заигрыванию с их стороны привлекательная продавщица давно привыкла. Однако же с таким грубым напором, да еще и от мужчины, держащего за руку маленькую дочку, не сталкивалась. «Наверное, невменяемый, – подумала невольная жертва Сениных лингвистических изысканий. – А может быть, сексуальный маньяк какой-нибудь, не дай Б-г? Вот и ребенок при нем, девочка, а его ли это вообще ребенок?!».

И, очаровательно улыбнувшись Сене, она со всей доброжелательностью, которую смогла изобразить в этой дичайшей ситуации, сказала ему:

– Ну, конечно, сэр, я все понимаю. И буду рада вам помочь! Подождите минутку, я сейчас же вернусь, и мы все уладим.

После того как Сеня, с упорством, достойным лучшего применения, описал свой проект домашнего благоустройства ошеломленному владельцу магазина, его дело вместе с самим Сеней и его дочкой было передано в надежные руки магазинной охраны. А тут как раз уже и полиция подъехала.

Рассказывая эту историю, Сеня неизменно заключает ее назидательной сентенцией: – Примечательно, что случилось все это аккурат в 925-ю годовщину судьбоносной битвы при Гастингсе, предопределившей власть норманнов над Англией, и, соответственно, вливание мощной дозы французского языка в английский. Что, как вы видите, и по сей день приводит к невообразимой путанице. Воистину, паны дерутся, а у холопов на другом краю света тысячу лет спустя чубы трещат!

Ну и ясное дело, настенные светильники дома у Каценеленбогенов с тех пор не водятся. 

Отпускной вояж

Бесконечная лента дороги весело струилась перед Сениными глазами. Он ехал в отпуск. Вся семья Каценеленбогенов пребывала в радостном предвкушении от встречи с Флоридой, легендарной страной цветов, солнца, пляжей, Микки-Мауса, крокодилов и самого Оцеолы, который вождь семинолов. В Америке они жили совсем еще недолго, ни о каком отпуске и не задумывались, но тут подвернулся случай и сложились обстоятельства. А именно – Сеню уволили с работы. Его компания потеряла большой контракт и, по выражению Главного, пришлось затягивать пояса. Вот только у кого-то эти пояса затягивались на толстом пузе, а других, таких, как Сеня – непосредственно на горле.

Это была его первая работа в Америке, и до этого Сеню никогда в жизни ниоткуда не увольняли. Не брали никуда в Союзе – это да, это сколько угодно, да ещё и с такой фамилией, как Каценеленбоген, но если уж брали, то о том, чтобы уволить, не могли быть и речи. К подобным гримасам капитализма он как-то не привык. Поначалу, слегка обдавшись холодным, а затем и горячим потом, Сеня маленько струхнул. Хорошую работу новому эмигранту найти нелегко, и как-то непонятно было, из каких средств платить за квартиру, за еду и за прочие необходимые удовольствия. Как говаривал его отец: «Два человека написали о том, что делать, но ни один из них не объяснил, где взять».

Немного придя в себя, вечером того же дня Сеня оповестил семью о своем решении поехать в отпуск. Все сомнения со стороны домашних, находящихся в неменьшем шоке от происходящих событий, чем он сам, Сеня решительно отмёл, аргументируя свою позицию эклектичным набором доводов, начинающихся с «Б-г даст!» и заканчивающимися энергичным «А пошли они все!».

Гоша, приятель семьи Каценеленбогенов, проживший в Америке уже около года и потому считающийся ветераном эмигрантской эпопеи, Сенино решение с уважением одобрил. 

– Сеньчик, – задушевно, понизив голос, говорил Гоша, – Не трухай, Сеньчик! Ты прав, особенно в том, что «пошли они все»! Я тебе скажу – здесь же, если разобраться, трудовой лагерь с усиленным питанием. И ничего больше! Пашешь как проклятый, а жить когда?! Посмотри вот на Европу: там цивилизация, работать не надо – на социале люди живут как у Христа за пазухой. А тут что?! Здесь ты либо на работе загибаешься, либо под мостом ночуешь. Ни дна, ни потолка! Только вот штука в том, что, когда пол под тобой проваливается, то летишь ты прямиком в выгребную яму, а вот если потолок вдруг откроется, то туда, наверх еще ой как тяжело карабкаться надо! Так что не журись, Сеньчик! Ты все правильно решил – поезжай, отдохни, отвлекись от всего этого безобразия, сил наберись. А там что-то и откроется. Тем более, что денег у тебя на месяц-другой ведь хватит, а?

Н-да, Гоше говорить было легко – как и в России, он работал на кладбище, и там перебоев с клиентурой как-то не наблюдалось.

И вот наутро после описанных событий, после всех споров, разговоров и недолгих сборов, невзирая на непростые жизненные обстоятельства, машина Каценеленбогенов взяла курс на юг. Заботы и все плохое оставалось позади, смена обстановки начинала играть свою веками проверенную роль, и настроение улучшалось с каждой милей. Пели песни – «Вместе весело гулять по просторам…», «Катится-катится голубой вагон…», глядели по сторонам, болтали, слушали музыку. Несколько часов прошли незаметно, и вот уже въехали во Флориду.

– Посмотрите, какой трафик на север идёт, бампер к бамперу, – заметила дочка с заднего сиденья.

– Наверное, авария где-то впереди была, а мы за песнями и не заметили, – предположил Сеня, – Вот часть дороги и перекрыта. Поспите пока, доедем – я вас разбужу.

И действительно, в машине все уснули. Сеня, переполненный чувствами от упоительного процесса езды по американской дороге, да не просто по дороге, а по «большаку», по федеральной автостраде, продолжал жать на газ, предаваясь самым отвлеченным размышлениям. Вдруг он заметил, что встречные полосы движения уже не двигаются, а просто-напросто стоят. До самого горизонта сотни, тысячи машин, мертво стоят – с включенными фарами и работающими двигателями. «Не повезло им, – мысленно посочувствовал Сеня, – эк попали они с этой аварией где-то впереди. Хорошо, что нам-то как раз в другую сторону!»

Спустя какое-то время он обнаружил, что других машин, следующих в том же направлении, что и он, как-то не наблюдается. Это удивило, но отпускные мысли опять увели его куда-то в сторону. А еще через какое-то время он увидел впереди множество полицейских машин, перекрывающих всю магистраль. Совершенно неуместный на скоростной автостраде регулировщик указывал на выход, который Сеня весьма законопослушно и «взял», оказавшись в каком-то маленьком придорожном посёлке. 

– Чёрт-те что творится, – сообщил Сеня проснувшейся семье, – дорога закрыта! Надо взять «языка» из местных, да и разобраться, как к океану-то теперь доехать.

Весьма кстати прямо по борту вырисовался небольшой ресторанчик – все уже изрядно проголодались, да и в машине порядком засиделись. Ресторан оказался китайским, и кроме Сениной семьи там никого не было. Подбежавший официант возбужденно пытался им что-то рассказать, перемежая певучую скороговорку с отчаянными жестами. 

Надо сказать, что общение людей с разных концов земного шара на неродном для них и не вполне освоенном английском языке имеет интересные особенности. Скажем, русские и немцы понимают друг друга довольно-таки хорошо – акценты у них похожие и, хотя звучат и те и другие для родного английского уха весьма шероховато, но друг для друга в целом понятно. А вот, скажем, с вьетнамцами русским на английском объясниться практически невозможно. Мелодичные трели вьетнамской интерпретации английского произношения расшифровке поддаются плохо. Ну и с китайцами такая же история. Поэтому через несколько минут оживленного обмена псевдо английскими языковыми конструкциями Сеня махнул рукой и безнадежно пробормотал по-русски:

– Говорите уж, пожалуйста, по-китайски, я все равно ничего не понимаю! 

И неожиданно китаец его понял! У него была русская жена… И вместе с ней он поведал Сене и его близким, что на Флориду идёт страшный, небывалый ураган. Что объявлена обязательная для всех эвакуация, но федеральная магистраль, ведущая на север, забита машинами на сотни миль. Что бензина на бензоколонках уже нет – тот, что был, закачали в баки первые из эвакуирующихся, а новый подвезти невозможно. Что ресторан они немедленно закрывают и надеются отсидеться в подвале своего дома, потому что уехать отсюда уже просто нереально. 

Следующие три дня семья Каценеленбогенов провела с семьей Ванов в подвале их дома. Был ветер, который валил деревья, было наводнение, но небольшое. Электричество было – от домашнего бензинового генератора, и еды у хозяев ресторана было много. И вина тоже. А когда вода начала заливать подвал, все долго смеялись Сениному замечанию, ставшему «внутренней» шуткой: пожар, мол, в публичном доме во время наводнения... В общем, подружились и время пролетело быстро. И всё они прекрасно потом еще успели – и океанский пляж, и диснеевские парки, и даже аллигаторов видели. 

Когда семья Каценеленбогенов с чемоданами и сумками в руках заходила в свою атлантскую квартиру, зазвонил телефон. Бывшая Сенина компания получила новый заказ, и его звали обратно на работу. Б-г таки дал! «Fortis fortuna!» («Судьба помогает смелым!»), как говаривали любимцы их собственных, да в общем-то, и всех других богов римляне. Или же, как судачат завистники, дуракам везет!