Ян – относительно редкое имя в наших краях. Короткое и ясное, без уменьшительной формы. Некоторые называют Янчик, не уменьшая, а удлиняя. Но чаще зовут Яном. Хорошее имя. Я получил его в честь прадеда. И всё-таки в детстве, признаюсь честно, я комплексовал. Греческое Александр, или римское Сергей, или исконно славянское, великокняжеское — Святослав: мне тогда казалось, что эти имена лучше моего.
Родители уделяли мне мало внимания. Папа был начальником на крупном заводе, а мама трудилась в городской библиотеке.
Я старался не отвлекать родителей от работы.
Мне часто приходилось бывать в бабушкином доме. Там, в деревне, я гулял под липами, а они чудесно пахли в начале июля. Я плавал в озере и кидался в соседских мальчишек яблоками из нашего сада. Упавшая антоновка загнивала на влажной земле и превращалась в опасный снаряд — гнилушку. Резкий взмах руки - и сосед Колька получал по своим жёлтым шортикам самой большой и мерзкой гнилушкой. Он отрывисто и громко вскрикивал. Ему не было больно. Но он не мог оттереть грязное пятно, а значит, мать Коли — тётя Маша, примется бузить и заставит сына убирать хлев. От мыслей о Колькином наказании мне почему-то становилось ужасно весело.
Я дрался лучше соседа, поэтому самое большее, что мог сделать Коля — метнуть в меня гнилушку. Пшик, а не опасность! Соперник носил очки, слегка сползавшие с кусочка пластыря на переносице. Поэтому меткость являлась для Кольки недостижимой мечтой.
Наши сражения не мешали приятельству. По утрам, когда над спокойным озером Рыбница стелился белёсый туман, мы с Колей стояли у полусгнившего, бревенчатого причальчика и упорно щурились на слегка подрагивающие поплавки. Никто из нас не был особенно искусным рыбаком. Мы не очень-то любили рыбачить, предпочитая подвижные игры долгому дежурству у водной глади. В другом месте ничто не заставило бы нас взяться за удочки. Но наше деревенское озеро — лучшее на свете. Нам так казалось.
Суховатую землю вокруг большой и глубокой Рыбницы покрывал густой ельник. Прозрачная вода слепила нас миллионами солнечных бликов, манила прохладой. А после дождя, у поросших высоченной травой берегов, стоял настолько сладкий запах, что нам нестерпимо хотелось пить из озера. Поэтому мы поддавались искушению, погружая под хрустальную, слегка волнистую поверхность, свои грубо выдолбленные, деревянные кружки. Зачерпывали воду. Потом пили не отрываясь. А летний ветер трепал наши вечно нечёсаные, густые волосы.
Подслеповатый Колька, как ни странно, обладал весьма ценными умениями. Он как заправский повар уверенно готовил пойманных нами карасей. Лук, соль, картошка, иногда сушеный перец — вот и всё, что использовал сосед. Нехитрые ингредиенты помогали Коле превращать наш улов во вкуснотищу из другого мира. Слюнки текли от одного взгляда на Колькины блюда.
Временами мы лакомились ухой, но чаще прикапывали рыбу в углях, оставшихся от небольших, трескучих костерков, и пекли свои трофеи.
Однажды нам удалось словить огромную щуку. Мы не пожалели времени на сбор глины и хвороста. Обмазанная глиной рыба и не до конца прожаренная, вязкая картошка, с солью, казались тогда самыми вкусными кушаньями в моей жизни.
Как-то раз мы готовили дневной улов и грелись у костра, спасавшего нас от неуклонно наступающей ночной прохлады. Дымок еловых веток щипал глаза, пока я упорно смотрел вдаль. За тёмным блюдцем озера вздымался берег Рыбницы: загадочный, тяжёлый и чуточку страшный.
***
Когда мне было лет восемь, мама принесла из библиотеки альбом, вкусно пахнущий типографскими красками. Там были картины знаменитых художников. Мне всегда нравилось рисовать, и поэтому принесённый альбом стал любимой настольной книгой. Рисовать, играть и рыбачить с Колей и другими пацанами, а ещё рассматривать картины из альбома — вот и всё, что мне хотелось делать летом, пока я отдыхал от ненавистной математики.
Я особенно любил одну картину живописца Ван Гога. Называлась эта любимая мною работа: «Звёздная ночь над Роной». Я понятия не имел, где находится Рона и всегда думал, что Ван Гог носит какое-то странное имя. Эти мысли не мешали мне часами разглядывать изображение «Звёздной ночи». Я уже понимал, что художник использовал для работы над картиной грубые, фактурные мазки. Вначале атаковали сумрачные цвета, контраст звёзд и морского фона. А потом на зрителя наваливался парад смелых живописных линий. Они делали картину странно вибрирующей и загадочной. От просмотра меня наполняла сладкая тревога… Я не мог описать свои чувства к картине, но знал, что взволнован по-особенному и хочу быть, как он… Ван Гог.
***
— Вот бы нарисовать тот берег, — тихо сказал я, глядя на Колю.
Сосед как раз сдирал сожжённый ошмёток кожуры, готовясь укусить бок запечённой картофелины.
— Нашёлся художник, — пробурчал наш знаток кулинарии, измазав рот чёрной сажей. — Ты хоть пробовал рисовать-то?
Я не говорил приятелю о том, что рисую давно. Работаю в графике, карандашом и даже сухой пастелью, закрепляя её на основе. А ещё я пробую живопись маслом и думаю о гравюре. Так я тренируюсь для поступления в «художку». Но зачем об этом говорить Кольке, с которым мы перекидываемся яблоками, рыбачим и печём карасей в местной слегка желтоватой глине? Он же, чего доброго, подумает, что у меня имя странное и поэтому я весь неправильный. Разве пацаны вообще рисуют? Хотя и Ван Гог когда-то был пацаном. Может, он кидал гнилушки в какого-нибудь своего соседа, скажем, Николауса. Уж не знаю, как Кольку звали бы в Голландии.
И всё-таки, мне было стыдно признаться соседу. Поэтому я набрал в лёгкие побольше воздуху и заставил себя процедить сквозь зубы.
— Я рисую уже не первый год. И получается неплохо!
— Да ну? — шумно не поверил Колька, но радостно добавил. — А знаешь, ты молодец! Бережок Рыбницы… Там будто чёрные зубы большой рыбины хотят звёзды схватить.
— А ты, Колька, прям поэт! Такие метафоры умеешь воротить!
— Да куда уж мне эти твои «метафиры», — Коля рассмеялся и похлопал себя по затылку. — Мы простые, а ты городской! Папанька твой, вон, большая шишка в городе. И мамка такая, ну… Образованная! Поэтому, Ян, ты давай — пробуй! Будешь художник, так, может, и для нашей деревни уголок на картине найдёшь. Места тут такие красивые! Вот даже имя у тебя подходящее. Колька Петрашевич — разве имя для художника? А Ян Богданов — звучит.
Коля достал украденную у собственного отца сигаретку и прикурил от костра.
Я пытался уловить в словах соседа насмешку над моим именем. Даже сжал кулаки и приготовился кричать: «Такое имя прадед мой носил».
Но Коля спокойно затягивался сигаретой и ритмично пинал ногой небольшой камешек. Не было смешков и ехидных взглядов — ничего. Поэтому я отвернулся и снова пристально поглядел вдаль, на берег Рыбницы.
«Чёрные зубы большой рыбины», — эти слова Коли надолго остались в моей памяти.
— Да уж, где как не здесь писать картины, — согласился я и подкинул в костёр еловых веток.
***
Через три года я окончил школу и поступил в художественное училище. На экзамене я нарисовал портрет прадеда Яна. Ни одной фотографии в нашей семье не сохранилось и мне пришлось придумать его внешность. Я знал, что прадедушка считался знаменитым на весь город врачом, поэтому на моём портрете он был в белом халате и, почему-то, держал в руке микроскоп.
Я окончил училище с красным дипломом и подал документы в столичную академию. Получить высшее образование было не сложно: учителя не могли сдержать восторгов по поводу моих способностей. Ректор прочил мне большое будущее. Академию я окончил с отличием.
А дальше были выставки, похвалы крупных мастеров, живописные работы в знаменитых музеях. Критики приклеили мне дурацкое прозвище: «Второй Ван Гог». Глупая кличка! Но мне всё равно было приятно.
Творческий успех — большое счастье. Но не хватало другого. У меня так и не получилось создать семью. Работа всегда занимала большую часть моего времени. Я нередко влюблялся в разных девушек, ухаживал за натурщицами. Но брак не случился в моей жизни. Почему-то я больше мечтал о детях, чем о подруге жизни.
Через двадцать лет я вернулся в деревню с твёрдым намерением воплотить в жизнь одну из первых своих художественных задумок. Я хотел перенести на холст вид озера Рыбница. Бабушка давно умерла, но я надеялся встретить своего давнего друга Кольку.
Я наивно верил, что Коля всё ещё живёт в деревне и ходит на рыбалку к нашему озеру. Приятель как живой стоял перед глазами. Белобрысый малец в глупых очках.
Я прошёл через заросший сорняками сад и открыл большим ключом дверь старого бабушкиного дома. Посидел пошатываясь на колченогом табурете и вышел через другие двери. За всё ещё крепким забором меня встретили резные ставни соседского дома, покрытые потрескавшейся, жёлтой краской.
Вновь поговорить со своим товарищем по рыбалке мне так и не удалось. Я видел лишь его фото пятилетней давности. Плохонький фотопортрет демонстрировал крупного мужика со светлыми волосами. На его переносице сидели массивные очки. Колька увеличился в четыре раза, но остался подслеповатым.
В доме Петрашевичей жила одинокая шестнадцатилетняя девочка — дочь Кольки. Её звали Яна. Обо мне писала пресса, а Яна интересовалась живописью и даже посещала одну из моих столичных выставок. Поэтому мы быстро подружились.
Мать Яны умерла, когда девочка была ещё младенцем. Отец неожиданно пропал за три года до моего приезда. Никто не знал, куда делся Колька. Говорили, что он пошёл в сторону Моховых болот. Его долго искали. Безрезультатно. Но Яна надеялась, что однажды папа вернётся домой, и не хотела переезжать к дальним родственникам, в столицу. Плохонький фотопортрет Коли стоял на тумбочке, рядом с кроватью его дочки, и Яна, проснувшись, смотрела в лицо пропавшего отца.
Солнечным, ветреным утром, мы вместе с Яной пошли к Рыбнице.
— Хороший свет, правда? — спросил я спутницу, покрепче устанавливая мольберт.
— Да, хотя мне оно больше вечером нравится. Рыбница тогда такая, как чёрные рыбьи зубы… И она хочет звёздочки в небе похватать, — ответила Яна и поправила очки.
Я долго молчал, ощущая ком в горле. Руки у меня слегка подрагивали. Это мешало чётко работать кистью.
Прадед Ян и я, Колька и Яна, которая не могла ответить на мой вопрос, когда я спросил почему родители, назвали её именно так: все мы были частичками какой-то загадочной мозаики. Бесконечность жизни. Связь поколений. Отражение бесчисленных предков в нас самих. А мы, такие особенные, и одновременно такие похожие на своих и чужих! Странники, бредущие по миру в поисках счастья, хотя счастье может оказаться простым озером, с белёсым туманом. Простым озером у самого нашего дома… Главнейшие вопросы вдруг получили ответы, и мои поиски завершились.
— Всё хотел тебе сказать, что Яна — очень редкое и красивое имя. Ты напишешь ночное озеро сама. Я теперь останусь тут и научу тебя!
Мой взволнованный голос долетел до смущённо смотревшей вдаль девочки. Она улыбнулась и радостно взмахнула своими золотистыми волосами.
Добавить комментарий