Я когда-то писала, что этому художнику «ничего предметного не нужно». Все так и есть. В этом отношении живописец не идет в ногу с эпохой «потребления», напротив, он ее словно не замечает. На выставке есть картина с изображением халата, но это не какой-нибудь роскошный домашний мужской халат, который был и у нашего Пушкина (смотрите портрет Тропинина), это измазанный краской, потерявший форму рабочий халат не то маляра, не то живописца-аскета. Если художнику что-то действительно необходимо, - то это только свет и воздух, ну и еще кое-что из такого же эфемерного и трудно определимого словами.
Хотя, на первый взгляд, все эти коридоры с открытыми или прикрытыми дверями, черные окна с рамами, напоминающими кресты, простые стулья у пустого обеденного стола, пустые вешалки, висящие в прихожей, — все это очень геометрически четко изображено и брутально врезается в пространство, вплоть до того, что возникает желание войти в этот коридор или заглянуть в это окно. Полное впечатление «обманки», чему способствуют белые стены галереи и зимний, сурово-безмолвный пейзаж за окном.
Кстати говоря, этому пейзажу вторят и краски художника, абсолютно черные или белые, с сероватыми обертонами вокруг и вспыхивающим, невероятно интенсивным светом из неизвестного источника, как у художников «мистической» складки, например, гениального Рембрандта. А звуки? Тут господствует торжественная тишина, такая, как в одной из картин выставки с таким названием («Тишина», 2024).
Постепенно догадываешься, что перед нами не просто «обманки». У них двойная природа, и за этой иллюзорной похожестью и суровой мужской энергией пластического решения скрывается вязь каких-то потаенных раздумий, жгучих вопрошаний, нереализованных желаний, да и большая доля трагизма.
Эти шесть стульев у пустого стола с белой скатертью, не воспоминания ли о тех, кто уже за него не сядет? Но важных для жизни и незабываемых. Эта внезапная теплота и поэзия в изображении голубенькой чашечки и белого кофейника на обеденном столе, подсвеченных невесть откуда льющимся светом, конечно, не реальное изображение теперешних предметов, а отблеск какого-то давнего, возможно, детского воспоминания («Флэшбек», 2022).
Да и само «личное пространство» художника столь же аскетично и брутально, но одновременно пронизано таким же двойным эхом, как в картине «Без названия», переименованной потом в «Личное пространство». Думаю, что первое название точнее, потому что все «личное» автор стремится тщательно скрыть под какой-то другой личиной. Что же мы видим на картине?
Приготовленный к работе холст, мольберт, краски. Как говорится, рабочий, вполне бытовой момент. Но это одновременно и самая суть личной жизни, внутренней настроенности, самоотдачи и самовыражения. А все остальное — это некое странное приложение, как глупым и ненужным приложением стали три кучки разнообразных документов, - «корочек», «удостоверений» и «пропусков», накопившихся за жизнь, таких ныне обветшалых, полинявших и жалких. Это остаток каких-то, казавшихся некогда важными житейских событий и социальных продвижений. Должна сказать, что выглядят эти кучки очень натурально и по-своему красиво, но уже просто как «живописный объект».
А вот и груда выдавленных красок, сверху, в обратной «иконной» перспективе представленных на холсте, как нечто, что тоже уже давным-давно прошло, но может послужить интересной «натурой» для своеобразного натюрморта.
Впрочем, выдавленные тюбики гораздо важнее в «личном пространстве» художника, чем старые документы. Они все же говорят о жизненно важном, как говорит о нем старый кактус в горшке на окне, за которым красуется дом с бесчисленным количеством заснеженных окон («Кактус», 2024). Сухой, покрытый иглами, зеленый кактус - единственно живое на этом мастерски исполненном полотне. Он перекликается с автопортретом художника, представшего перед нами с закрытыми глазами. Ну да, с закрытыми.
Не ищите на его картинах дотошной «правды жизни», предметной достоверности. Это правда души, правда воспоминаний, правда того, что навсегда с нами…
Добавить комментарий