Балкер «Чапаевск» медленно брёл через Индийский океан, погрузив в свои необъятные, как пещеры Алладина, трюмы несколько тысяч тонн глинозёма в австралийском Перте и направляясь в сторону финской Коккалы. Вообще-то, чтобы назвать судно так, как его назвали, нужно было обладать каким-то особым, изощрённым чувством юмора, памятуя о том, как закончил свою жизнь знаменитый герой гражданской войны и анекдотов. Фраза известного на всю страну мореплавателя и правдолюба капитана Врунгеля «как судно назовёшь, так оно и поплывёт» в данном случае себя не оправдывала: «Чапаевск» был вполне приличным судном и успешно выполнял возложенные на него задачи. Из портов, куда заходил, выходил вовремя и, самое главное, всегда приходил туда, куда его посылали.
Из Перта «Чапаевск» вышел три дня назад, и до Коккалы, учитывая его крейсерскую скорость в девять узлов в час, было как до Луны на велосипеде – долго и утомительно. Экипаж уже немного осатанел от этих «мгновенных» перемещений по планете: сначала с грузом металлолома из Ливерпуля в какую-то заросшую джунглями деревню недалеко от Манилы на Филиппинах; потом дозаправка ГСМ и разгрузка экипажа в Сингапуре; и теперь вот – из Перта в Коккалу. Судно было около двухсот метров в длину, двигатели имело слабенькие и передвигалось очень неторопливо – максимум девять узлов. При попутном ветре скорость возрастала до одиннадцати, но капитан в подобных случаях невероятной резвости своего судна всегда приказывал сбросить обороты, объясняя это тем, что от такой дикой скорости у него голова начинает кружиться и парик ветром сдувает…
На этого «лихого рысака» Маркони посадили в знак благодарности за то, что он полтора года назад добровольно согласился (после того, как его чуть ли не изнасиловали в отделе кадров) пойти в девятимесячный рейс на научнике «Космонавт Павел Беляев» вместо заболевшего в последний момент одного из радистов. Надо сказать, что встречали КПБ после рейса очень торжественно: с начальством, оркестром, счастливыми жёнами и детьми членов экипажа (у кого они были). У Маркони жены не было, и встречала его одна старая знакомая, с которой у него были непонятные ни ему, ни ей самой вялотекущие отношения.
В некоторых западных странах со старыми морскими традициями существует закон, запрещающий морякам участие в выборах; есть гарантия частичного освобождения от уголовной ответственности и другие послабления, если рейс длился больше шести месяцев. Западные законники прекрасно понимали, что после шестимесячного рейса человек априори не может быть нормальным. И, наверное, они были правы. А тут девять месяцев – тут от человека вообще можно ожидать чего угодно. И Маркони было смешно, когда его подруга несколько первых дней после рейса смотрела на него глазами испуганной лани в ожидании, что он вот-вот начнёт прилюдно надувать пузыри слюной и высовывать язык или однажды перепутает дверь шкафа с дверью в туалет. Смех-то смехом, но, когда Маркони через неделю приехал в профком просить путёвку в дом отдыха «Балтиец» (что в обычной ситуации было нереально – всегда отказ, мест нет), ему только в глаза глянули – увидели, что у него там бензин плещется - и сразу же выдали путёвку на неделю в двухместный номер люкс в Репино.
Отдохнули они тогда шикарно: сосны, песок и чистый воздух Финского залива очень быстро помогли Маркони прийти в себя и вернуться на землю. Белки шустрили под соснами и нахально приставали к гуляющим по тропинкам отдыхающим, требуя дань за проход по их территории. Лесные птицы безбоязненно садились на руки и клевали корм прямо с ладоней. Есть же ещё благословенные и не испорченные цивилизацией места, где хозяин-бармен-официант в одном лице рад вам вовсе не потому, что он хозяин и радуется грядущей прибыли и навару, а потому лишь, что вы пришли к нему в гости: сидите у него за столом на открытой веранде и пьёте его деревенское пиво под маринованные миноги. А когда уже под вечер выяснится, что вы забыли деньги в номере – он всего-то улыбнётся понимающе и буркнет в седые усы со смешным финским акцентом: «Та латно! Сафтра санесёте!»
Но уже через месяц душа запросилась в море и Маркони поехал в отдел кадров к своему инспектору, к тому самому инспектору Харитонову, благодаря которому он и оказался на КПБ.
– Ну, Валентин, – бодро начал за здравие Харитонов, – говори, чего хочешь?
– Вы меня с ремонта сняли – вот на ремонт и сажайте! – именно это и было обещано Маркони полтора года назад прилюдно и во всеуслышание.
– Да видишь, тут такое дело… – принялся нагло врать Харитонов. – Нет у нас сейчас никого на ремонте и на ближайшее время даже не предвидится. А хочешь на «Чапаевск»?
– А это что такое? – Маркони никогда не слышал о судне с таким многообещающим названием.
– Пароходство получило четыре новых балкера. Бразильской постройки – супер, а не пароходы!
– Ну, давай… – согласился Маркони.
У него был покладистый характер, и зла он не помнил…
Когда-то классик и солнце русской поэзии написал «Тиха украинская ночь…» Я же просто как правдивый рассказчик могу засвидетельствовать: тиха не только украинская ночь, но и ночь над Индийским океаном тоже была тиха, темна и полна ожиданий – скоро должен был наступить Новый Год по местному времени. Экипаж пока разминался слабоалкогольными напитками, готовясь через четыре часа ещё раз встретить Новый Год по московскому времени, но уже как полагается: с шампанским под бой курантов, салатом оливье и салютом из всех имеющихся на борту ракетниц.
Маркони не участвовал в общем веселии, нашла на него такая вот блажь: после рейса на КПБ он вообще стал как-то сторониться шумных и развесёлых компаний. Надел спортивные трусы, футболку и советские красные кеды на резиновом ходу, обнаруженные им как-то в спортивной кладовке, и пошёл побегать на главную палубу. Выбрался из надстройки, постоял, подышал влажным тропическим воздухом и трусцой двинулся по правому борту в сторону бака. Балкер «Чапаевск» был ровным, длинным и плоским, как доска, дрейфующая в океане – бегать по нему можно было совершенно безбоязненно. Прекрасным ориентиром служили массивные крышки огромных трюмов, наглухо закрытые на время перехода. Палубное освещение было выключено: горели только навигационные огни над полубаком да ходовые на крыльях мостика: слева красный и справа зелёный.
Три шага – вдох, три шага – выдох, три шага – вдох, три шага – выдох, – так и добрался до бака. На баке свернул на левый борт и побежал навстречу освещённой, словно жилой дом, надстройке судна. Сходство с жилым домом было полным: ярко светились все окна-иллюминаторы, в которых мелькали тени людей, и слышалась музыка – ABBA пели свою знаменитую «Happy New Year», Scorpions – «Maybe I Maybe You» – веселье шло полным ходом. А вот на ходовом мостике было темно – там не спали, не праздновали, а бдели изо всех сил, несмотря на соблазны. Капитан «Чапаевска» был уже не молод, строг и неукоснительно требовал от своих подчинённых соблюдения только одного правила – «время, место и доза потребления», всё остальное – сколько угодно: не в тюрьме всё-таки, но и не в плавучем борделе.
Сделав пять или шесть кругов по судну Маркони тормознул на корме, чтобы перевести дух – сидячая работа, слишком много курева и кофе давали о себе знать. На корме царили абсолютная темнота и тишина: кормовой фонарь почему-то не горел, и звуки музыки сюда не долетали. Маркони стоял, взявшись руками за леер, и тяжело дышал: поднял глаза к небу и… обомлел.
Звёзды… Миллионы, миллиарды многоцветных звёзд – белые, красные, синие, зелёные – всех оттенков, какие только можно было себе вообразить, висели над ним крупными гроздьями: подмигивали, искрились и что-то нежно нашёптывали ему в уши, уставшие от тупой морзянки. Небо пылало безумным великолепием – звёзды висели так близко, что, казалось, можно дотронуться до них рукой. Маркони с трудом оторвал глаза от неба и посмотрел на океан – и океан тоже был полон звёзд. Те же миллиарды весело улыбались Маркони и манили его к себе. Радостно рассмеявшись им в ответ, он прыгнул через леер за борт, и, хотя высота была метров десять, тёплые воды Индийского океана ласково приняли его в свои объятия.
Он плыл среди звёзд, а потом кто-то схватил его, и они винтом взлетели в небо, успев сделать несколько танцевальных па в обнимку с дельфином, пока снова не обрушились в океан. Огромная манта вылетела из-под воды, истекая звёздной пылью, и подхватила его на свою широкую спину. Они скользили под звёздами, и звёзды плыли под ними, манта лениво помахивала в воздухе своими плавниками, а он сидел у неё на спине, словно на ковре-самолёте, и орал, захлёбываясь восторгом. Стаи разноцветных летучих рыб обгоняли их, трепеща прозрачными, как у стрекоз, крыльями. Ещё одна манта выпрыгнула из океана, зависла в воздухе на какое-то мгновение и с громовым звуком ударилась о волны: брызги взлетели до небес и там превратились в звёзды. Ещё один прыжок, ещё один удар грома, и звёзды разноцветным бисером посыпались обратно в океан…
Маркони пришёл в себя и ощутил дрожь стальной палубы под ногами – мягко рокотали двигатели, вода бурлила за кормой судна, а он так и стоял, судорожно вцепившись руками в леер и задрав голову к небу. Пропали умопомрачительные видения, но звёзды остались – роскошный Млечный Путь по-прежнему блестел и переливался над ним, как величайшая в мире драгоценность. Откуда эта невиданная и поражающая воображение мощь?! Кто в состоянии создать такую безупречную красоту и соединить, казалось бы, несоединимое?! И мысль о каком-то высшем и всемогущем существе, конечно же, промелькнула в голове у Маркони. Нельзя сказать, что Маркони не верил в Бога – просто он с ним ещё не встречался, да и мало найдётся среди моряков людей, искренне не верящих в Бога. А как только мысль о Боге возникла у Маркони в мозгу, он тут же и озвучил её единственным доступным ему способом: «Господи! Если ты есть – дай мне знак!», – и в то же мгновение в самом сердце Млечного Пути вспыхнула ещё одна звезда. Стала стремительно увеличиваться в размерах, набухать, превратилась в огромный и колючий шар и понеслась через весь небосвод к краю видимой вселенной, оставляя за собой флюоресцирующий след. Остолбеневший Маркони не верил своим глазам – он только что увидел ответ на свою просьбу и, самое главное, понял его – Бог есть!
Одуревший от всех этих видений, чудес и символов Маркони вернулся в свою каюту. Открыл дверь и увидел на столике возле дивана искусственную ёлочку, под пушистыми лапами которой, как маленькое сердце, пульсировала рубиновая звезда…
Добавить комментарий