Соберите воедино краски, разотрите минералы, позвольте кисти — нет, не скользить, а выстраивать пространство по законам, отличным от наших, ибо здесь не Эвклид, не строгий господин Брунеллески с его перспективами, а иной порядок вещей. Павел Флоренский в своём труде «Иконостас» писал, что икона — это не просто изображение, но способ обживания пространства и времени, причём с таким финесом*, что ренессансный человек со своей тягой к иллюзии трёхмерности выглядел бы здесь неуместно, словно турист с фотоаппаратом на службе в Успенском соборе.
Время в иконе: рассыпающаяся хронология
В иконе нет времени в том скупом, вульгарном смысле, в каком оно существует в газетах и хрониках. Взгляните, например, на икону «Рождество Христово»: младенец одновременно покоится в яслях, омывается повивальной бабкой и принимает дары волхвов. Лев Успенский в «Богословии иконы» подчёркивает, что такое упорное нежелание подчиняться линейности напоминает манеру старого рассказчика, забывающегося, запутывающегося, но оттого только придающего повествованию дополнительное очарование. Прошлое и будущее существуют здесь в равной степени реальности — эффект, невозможный в романах XIX века, но столь естественный в сознании средневекового человека.
Возьмём икону «Страшного суда» — трёхактный спектакль без кулис, где праведники маршируют в райские кущи, а грешники, подобно провинившимся школьникам, низвергаются в ад. Николай Бердяев в «Философии свободного духа» отмечает, что в православном миросозерцании прошлое, настоящее и будущее сосредоточены в одной плоскости, где время — не река, а озеро, замкнутое, дрожащее под дуновением догматов.
Пространство иконы: разорванная перспектива
Обратная перспектива — этот издевательский жест по отношению к академическому искусству — заставляет линии не сходиться к горизонту, а разлетаться от зрителя, словно приглашая его войти, а не заглянуть. Михаил Алпатов в книге «Андрей Рублёв и его школа» пишет, что Рублёв в своей «Троице» (ок. 1411) доводит этот эффект до идеального состояния: фигуры архангелов вписаны в золотой круг, их жесты словно обрывки разговора, начатого вслово заимствовано из французского (finesse) и означает изящество, утончённость, тонкость исполнения. В данном контексте оно подчёркивает мастерство иконописца в создании пространства и времени, которые радикально отличаются от ренессансного иллюзионизма. вечности и не предназначенного для нас, посторонних.
Ещё один закон иконописи — иерархическая перспектива. Здесь Христос или Богородица всегда больше, чем окружающие их фигуры, ибо важность измеряется не в сантиметрах, а в сущностях. Дети могут быть великанами, старцы — крошечными, ангелы и вовсе выходят за рамки этого пространственного фарса.
Свет и цвет: палитра метафизики
В иконе нет теней. Свет не падает, он исходит изнутри, как будто каждый персонаж обладает встроенной подсветкой. Владимир Лосский в «Очерке мистического богословия Восточной Церкви» поясняет, что золото в иконе — не столько металл, сколько символ вселенского сияния, божественного присутствия. Красный — жертва, кровь, царственное достоинство. Синий — глубина неба, запредельность. Зелёный — весна, вечное обновление. Чёрный — не пустота, но глубина, сокрытое, тайное. Здесь нет случайных мазков: каждый оттенок — как нота в симфонии.
Числа: священная арифметика
Икона — это ещё и математика, игра чисел, в которой за каждым символом стоит смысл:
• Три — Троица, три единства.
• Семь — полнота, завершённость (семь дней творения, семь таинств).
• Двенадцать — апостолы, полнота мира (двенадцать ворот Иерусалима).
• Четыре — стороны света, четыре евангелиста.
• Сорок — испытание (40 дней поста, 40 лет в пустыне, 40 дней между воскресением и вознесением).
Заключение: окно, а не картина
Икона — это не просто изображение. Это окно, дверь, трещина в привычном миропорядке, позволяющая заглянуть туда, где правила иные, а время — не скользящий песок, а монолит, неподвижный, как взгляд Спаса Нерукотворного. Она не рассказывает, а показывает, не убеждает, а утверждает. Это не иллюзия, не трюк живописи, а нечто совершенно иное, выходящее за пределы привычного опыта.
Александр Осповат в своей работе «Русская иконопись как философия» указывает, что в иконе прошлое и будущее смыкаются, формируя не изображение, а присутствие, не историю, а вечность. В этом её главный парадокс: две доски, несколько слоёв левкаса, краски, позолота — и вдруг перед тобой не предмет, а пространство, не изображение, а присутствие, не история, а вечность.
Список литературы:
Лосский. «Очерк мистического богословия Восточной Церкви»
Флоренский. «Иконостас»
-------
* Слово заимствовано из французского (finesse) и означает изящество, утончённость, тонкость исполнения. В данном контексте оно подчёркивает мастерство иконописца в создании пространства и времени, которые радикально отличаются от ренессансного иллюзионизма (прим. автора).
Добавить комментарий