Смерть – это то, что бывает с другими.
Иосиф Бродский
“Быть иль не быть – вот в чем вопрос.”
Почему я решила написать статью на такую грустную тему? Да потому что тема эта очень актуальна. Ежегодно более 720 000 человек кончают жизнь самоубийством. В частности, самоубийства – третья по значимости причина смерти лиц в возрасте от 15 до 29 лет. Количество убийств тоже огромное. Повторюсь - тема статьи - злободневная, и, может быть, моя статья поможет кому-нибудь переосознать жизненную ситуацию. Поможет не принимать необратимых решений.
Как известно, убийства бывают случайные, преднамеренные, в состоянии аффекта и по страсти. Я была знакома с этим не понаслышке.
Первый раз с убийством я столкнулась, когда мне было шесть лет. Во время Войны. В сибирской деревне Украинка, где мы жили с мамой в эвакуации.
Изба на краю деревни. Утро. В избе холодно, еще не топлено. Окна покрыты толстым слоем льда. Мама спешит на работу и будит детей: “Вставайте! Пора, пора!” Мама обычно берёт свою троицу с собой на работу. А работает мама воспитательницей в детском доме для детей поволжских немцев, которые в течение веков жили в посёлках на Волге. В начале войны с фашисткой Германией эти дети были отобраны у родителей-немцев, которых куда-то сослали (депортировали).
Завтрак в детском доме: длинные деревянные столы, на них - пшённая каша, хлеб, чай. Дети всегда голодны, после еды ползают под столом, подбирают крошки. Я не отстаю от них.
После завтрака и урока пения детей выпускают погулять на улицу. Там главными предметами внимания становятся большая куча кухонных отходов и огород на задах детдомовской кухни. После улицы - обед: пшённый суп, картошка с постным маслом, хлеб, пышки и чай. Только закончился обед, как прибежал кто-то из деревенских и принёс страшную весть. Далеко за околицей нашли убитую Дину Рождественскую. Все бегут на другой край деревни к дому, куда привезли Дину.
Около забора стоят санки, на них лежит что-то завернутое в белую простыню. А дело было так. Дина, тоже из эвакуированных, жила с четырёхлетним сыном в избе у двух сестёр, Полины и Моти. Муж Дины был на фронте, имел высокий офицерский чин, и она поэтому получала ежемесячно приличную сумму денег. Говорили, что из-за денег её и убили сёстры - хозяйки избы. Мотя, старшая, зачинщица и основная исполнительница, вечерком позвала Дину в подпол и зарубила там топором. Вместе сёстры отвезли убитую на санках далеко за деревню. Потом они отмывали подпол, но куча картошки, лежавшая там, так и осталась в крови. Дининому сынишке сёстры сказали, что мама уехала в город, и он терпеливо ждал. Дня через два вездесущие деревенские мальчишки заметили кровь на снегу за селом, побежали по следу и нашли далеко за деревней зарытую в снегу мертвую Дину. Дети всё это узнали из разговоров в толпе.
Мотя и Полина зарубили постоялицу из-за денег, трезво и преднамеренно. А вот в московском Новогирееве, где жила я уже взрослая, в соседнем доме женщина убила мужа утюгом. В гневе.
Но вот и случайное убийство. Муж моей близкой школьной подруги был в геологической партии где-то на Кавказе. В каком-то городишке, немного подвыпивши, вышел во двор, стал пререкаться с человеком из этой же партии. Схватил с земли кусок валявшегося каменного бордюра и двинул того по голове. Получилось - насмерть. Непреднамеренно, случайно. Оказалось, что убийца состоял на учёте в психдиспансере: форма шизофрении, при которой алкоголь запрещён - вызывает агрессию. Суд отправил его на принудительное лечение. Было у них двое детей. Жила подруга вместе с матерью мужа. И десять лет ездила к нему на свидания куда-то под Казань. Вот какая любовь и преданность. После его отсидки их семейная жизнь продолжалась как ни в чём не бывало. Подруга всегда приглашала меня на свой день рождения. Отказаться я не могла, хотя мне было очень не по себе у них.
Когда я ещё жила в Москве в Новогиреево, однажды в нашу квартиру постучался полицейский. Показал фотографию лежащей на земле убитой женщины. Глаза открыты. Страшно смотреть, но глаз не отведёшь, как бы манит жуткая тайна. Полицейский опрашивал всех в доме, не знает ли кто убитую. Женщину нашли за временным забором из свежих досок, который отгораживал наш дом от стройки. В заборе жители выломали дыру, чтобы было удобней ходить к железнодорожной станции на электричку. Я тоже пользовалась этим проломом. Вот как раз возле него и нашли труп. Убийство осталось нераскрытым.
Незадолго до этого в нашем же доме покончила собой восемнадцатилетняя девушка Тамара. Она вместе с семьей и гостями в день свадьбы ждали жениха перед домом, чтобы поехать в ЗАГС. Неожиданно передали ей записку от него, что он раздумал жениться. Повесилась дома в ванной, как была - в свадебном белом платье, с фатой. Так её и хоронили всем районом жители всех домов.
Закрытая "полупроводниковая" страна Сапфир, где я проработала тридцать лет, расположена на Щербаковской улице. Это на северо-востоке Москвы. Географическое положение Сапфира очень удобное - всего в пяти минутах ходьбы от прелестнейшего Измайловского Парка.
В Измайловском парке сапфиряне гуляли в обед и после работы по дороге к метро. Пройдёшь вниз по улице Щербаковской, пересечешь Oкружной проезд и Измайловское шоссе - и окажешься на ближайшей аллее парка. И пойдешь по ней вправо, по направлению к Володе (так сапфиряне фамильярно называли памятник Ленину), если осенью - то шурша золотыми листьями, зимой - хрустя снегом, весной- шлепая по лужам, летом - наслаждаясь тенистой прохладой. Лучше - в одиночестве, но и в приятном обществе тоже неплохо. Однако у этого восхитительного места всегда была и осталась по сию пору дурная слава.
Когда я шла в Парк одна, то в целях предосторожности снимала золотые сережки и клала их в карман.
В Измайловском Парке запросто можно было заблудиться, как это бывает в лесу с грибниками, и пропасть. Так, например, известный российский ученый Червоненкис заблудился в Парке и умер от переохлаждения (сообщение в газете, 2014 год).
Преступления - убийства, ограбления, изнасилования и другие неприятные истории - происходили и происходят здесь частенько, чуть ли не каждый месяц.
В «лихие» девяностые годы в Парке орудовал неуловимый серийный маньяк, насиловавший и душивший женщин. Сколько раз я рисковала, ходила там как “по проволоке”, с замиранием сердца! Виктор Иванович, тоже сотрудник Сапфира и любитель "измайловских" прогулок, предупреждал, что в Парке всё бывает. Да и я сама хорошо помнила лицо убитой там женщины из Сапфира, маленькой незаметной блондинки. Нашли бедолагу под кустом, задушенной. Были и другие страшные случаи - сообщение в газете от 18 марта 2015 года: “В Измайловском Парке на востоке столицы была зарезана москвичка. Преступник несколько раз ударил женщину ножом прямо в сердце. Ее тело обнаружила прохожая (кстати сказать, знакомая одной из сапфирянок) в 900 метрах от входа в Парк.”
ПОВЕШЕНИЕ
Говорят, повесить человека или повеситься можно по-разному. Вовсе необязательно - крюк к потолку, оттолкнуть ногой табурет. Есть и причудливые варианты. Можно повеситься и сидя на кровати, и на корточках на лестнице, привязав веревку к перилам. Так, к примеру, на Селигере, на острове Городомля, покончил с собой Юра, муж Нинки Смирновой. Смирновы были селигерскими друзьями нашей семьи. Нинка была старшей
из четырех дочерей Лилии Федоровны и Ивана Федоровича Смирновых. Все девочки в мать - льняные волосы, серые глаза. Жили они в деревне Тритники (Старые Сёла) на берегу селигерского Березовского плёса, вблизи от луки залива. Иван Федорович был тракторист, хоть и горбун. Лилия Федоровна держала большущий огород, пару свиней, корову Зорьку, кур, кошку и собаку Жучку. (Между прочим, животных Лилия Федоровна считала равными себе компаньонами. Когда осталась одна, на вопрос не тоскливо ли зимой в избе в полном одиночестве, она ответила с милым деревенским говором: “А скОтина? Я с ими как с людям разговариваю.”) Когда девочки выросли, то пристроились “в город”, как мечтали родители. Верка, младшая, - замуж за милиционера в Осташкове (город на берегу Селигера); Танька - замуж тоже в Осташков; Юлька - в Ленинград, не замуж, но нашла парня и устроилась на ткацкую фабрику. Старшая, Нинка, выучилась на бухгалтера, замуж вышла на Городомлю - остров в середине Селигера. Ночами, ближе к рассвету, с Городомли запускали в космос (и до сих пор запускают) ракеты - вся округа вздрагивала и волны вздымались. Так вот, Нинкин муж Юра работал на Городомле по этой части. Всё в их семье было хорошо, и сынишка у них родился. Однажды в выходной день выпил Юра совсем чуть-чуть и вышел из квартиры. Нинка встревожилась - что-то долго не возвращается. Обнаружила его сидящим на лестнице с натянутой с перил веревкой на шее - уже мёртвым.
ДИМА МАГНИЦКИЙ
Однажды попросил мой коллега из Государственного Института Редких Металлов (ГИРЕДМЕТ) устроить его товарища на работу в Сапфир. Товарищ этот был Дима Магницкий, прямой потомок знаменитых Магницких: Леонтий Филиппович Магницкий, (1669 -1739) - русский математик, педагог. Преподаватель математики в Школе математических и навигацких наук в Москве, автор первого в России справочника и учебника по математике «Арифметика, сиречь наука числительная».
Дима учился в аспирантуре в МГУ, но к моменту ее окончания умер его покровитель академик Магницкий и Дима диссертацию не защитил. Надо было устраиваться на работу. Я встретилась с Димой и связала его с начлабом в соседнем отделе, тоже разработчиком. Так Дима попал на Сапфир. Работали мы с Димой на одном этаже и часто встречались. Через пару месяцев жизни в Сапфире, работая с лазерным микроскопом, он сжег себе глаза, по собственной неосторожности. В течение долгого времени работать не мог и ходил в темных очках. В Сапфире не любили такого рода неудач. Вообще-то чувствовалось, что он не нашел своей ниши. От Димы не веяло той рафинированной интеллигентностью, которой можно было бы ожидать от наследника таких предков. Тяжёлый и тревожный взгляд глубоко посаженных льдисто-голубых глаз. Грубо тёсаный, лицо землистого цвета с чертами, какие можно увидеть у древних каменных идолов. После работы Таня с Димой иногда шли пешком до станции метро, и однажды он сказал, что от него ушла жена и дочку с собой забрала. После этого он почти каждый день просил Таню пройтись с ним до метро и откровенничал с ней. Жена ушла к музыканту, Дима безумно ревновал и страдал, тосковал по дочке, просил с кем-нибудь его познакомить, и желательно, чтоб у женщины была девочка в возрасте его дочурки. Я и подруги даже подумывали, не познакомить ли его с их согруппницей разведёнкой Танькой Городковой - она соответствовала его ситуации. Но отбросили эту идею: понимали, что его любовь к жене будет препятствием. Речь Димы, когда говорил о ней, делалась цинично-грубой, терялась всякая логика, а потом со временем стали появляться фантастические элементы: какие-то медные начищенные пятаки, кладбища… Вскоре я уехала в отпуск, а в день возвращения позвонил мне домой коллега с известием: Дима ножом зарезал жену (она умерла в больнице от нанесенной раны) и себя, а девочка осталась круглой сиротой. Страдания его были невыносимы и разум помутился… Как сказал инженер, работавший в Сапфире с Димой в одной лаборатории, обстоятельства оказались выше его. Убийство по страсти, по безумию - его даже судят по-другому. И опять - чувство вины охватило меня...
Точно такая же история произошла и здесь, в США, в Сэнделвуде в Энн Арборе, в штате Мичиган. В соседнем от меня доме жила русская семья - Серёжа с женой и сыночком. Он частенько ходил на охоту - в Мичигане замечательные охотничьи угодья. Работал механиком, а жена работала в булочной. С основаниями или без - Серёжа приревновал свою жену к хозяину булочной. И застрелил её и себя из охотничьего ружья, дома. А пятилетний мальчишечка остался сиротой. Его взяла к себе бабушка. Двойная печаль: убийство и самоубийство. Какие муки...
Когда-то я жила и работала в Тушино в авиационной фирме Топоркова. Среди моих коллег была Женя Шумилина - высокая, красивая, белокожая яркая шатенка. Мне встречались в жизни аристократы - Женя была из числа истинных. В ту пору в какой-то период я очень бедствовала. Женя, добрая душа, подкармливала меня, приносила сушёные грибы. Отец Жени был знаменитый генерал. Когда он умер, мама Жени выбросилась из окна.
А вот совсем другая история, рассказанная мне непосредственной её участницей Верой Забавой . Её первый муж, будучи в депрессии, сказал, что вот он сейчас выбросится с балкона. Она и не вздумала его останавливать. И он отправился на балкон и сделал это. Вера: "Я, конечно, не пошла на балкон, чтобы там не было моих следов, а вызвала по телефону милицию. " Вот так-то. Многие обвиняли её в бездушии и даже более того. Вскоре она опять вышла замуж: отбила мужа у женщины, с которой вместе гуляли с детьми и которая имела глупость познакомить её со своим супругом. Был скандал.
Экономику страны Сапфир возглавляла красавица Люда Шведова, моя в какой-то степени приятельница. На Сапфир мы пришли одновременно. Я стала как бы её конфидент. Ещё не будучи знакома с ней, я обратила внимание на Люду в ежедневных поездках в трамвае: "Какая красавица." Тогда она была ещё рядовым экономистом. Муж Люды - моряк, бывал в плавании в северных морях, по полгода отсутствовал. Единственный сын, высокий брюнет, был ошеломляюще красив. Таня его видела пару раз. Увлекался музыкой. Играл в каком-то вокально-инструментальном ансамбле, ВИА, как тогда было модно называть маленькие оркестрики. И вдруг (это почти всегда для окружающих бывает вдруг) покончил с собой - выбросился из окна. Ну почему, почему?
Незабываемая Маша Смирнова, моя одноклассница! В школе я много с ней занималась математикой. Машка очень старалась, но дело шло нелегко. Её дедушка - академик, знаменитый геолог. Машины родители пошли по его стопам. Они подолгу отсутствовали, и у Машки в огромной комнате на Шаболовке её подруги чувствовали себя весьма привольно без взрослых. А сколько сгрызли у неё кедровых орешков и съели малинового варенья из берестяных туесочков - не счесть! Всё это родители присылали ей из сибирских экспедиций. Маша, следуя семейной традиции, конечно же пошла в геологи, как потом и её младший брат Серёжа. Была она небольшого роста, с тоненькими светлыми косичками, карими глазами, пикантной родинкой над верхней губой, сбитая, похожая на гриб-боровичок, спокойного характера, щедрая, рассудительная. Личная жизнь у нее почему-то не сложилась. Во время встречи с нами, бывшими одноклассницами, она жаловалась на начальника экспедиции. В одной из экспедиций, вблизи реки Тынды (в Амурской области), Маша покончила с собой - повесилась на дереве. Там и могила её осталась. А Татьяна, Машина младшая сестра, училась в той же школе номер семнадцать и запомнилась тем, что открыто говорила о своей нелюбви к поэзии Маяковского, что в ту пору звучало вполне оригинально, ведь Маяковский был официальным советским поэтом. Он осуждал Есенина за самоубийство, но сам тоже застрелился. Мой любимейший поэт...
ЯНИНА
У нас дома было не так уж много довоенных фотографий. Удивительно, как они вообще сохранились. Эти таинственные черно-белые или мягких коричневых тонов фотографии были частью нашей семейной жизни, и каждая имела свою легенду. Среди них была фотография голенькой девочки месяцев шести, лежащей на животике. Это была Янина, дочь папиного друга, тоже генетика, Петра Фомича Рокицкого. Моа старшая сестра Надя и Янина родились в 1934 году, 8 марта и 4 июля соответственно, и родители обменялись одинаковыми традиционными фотографиями. Летом Нейгаузы и Рокицкие снимали дачу в одном и том же дачном поселке Подмосковья. Маленькая Янина росла болезненной девочкой, и для укрепления здоровья ее поили козьим молоком. Она никогда не узнала, что её зачатие было искусственным. В шесть лет она уже читала на французском языке. Моя мама рассказывала, что после сессии ВАСХНИЛ 1948 года, уничтожившей советскую генетику, Петр Фомич смог найти только одно единственное место работы - преподавание математики в школе где-то в Пензе. Мама Янины Татьяна Ивановна умерла от сердечного приступа в самолете при перелете туда, а Петр Фомич вскоре женился на их бывшей домработнице. После войны семьи Рокицких и Нейгаузов потеряли друг друга, казалось, навсегда.
Однажды, в первые месяцы моей жизни в Сапфире, я обратила внимание на подпись под одним портретом на доске почёта отдела информации: Я. П. Рокицкая. Таких точных совпадений случайно не бывает! И я, взволнованная, бросилась знакомиться с Я. П. Рокицкой. Оказалось, что Янина работала в Сапфире переводчицей. Она окончила филологический факультет МГУ, свободно владела всеми европейскими языками, а польский считала вторым родным (Петр Фомич был полуполяк, полубелорус). Переводчица была классная, перфекционистка. Разработчики предпочитали её другим. Но это именно она однажды сказала Тане: "Кто сказал, что смысл жизни в работе? Есть и другое." Я ей не возразила, но подумала: "А и вправду, так ли это?” Но
могла бы и возразить: никто этого не сказал, просто у части людей это органично сливается с их личностью, они увлечены работой. И несчастны те люди, которые занимаются нелюбимым делом. Недаром англичане говорят: если не можешь заниматься любимой работой, то люби работу, которой занимаешься.
Янина внешне - типичная старая дева и, что называется, без особых примет. Бледно-голубые сильно близорукие глаза всегда в очках, толстые темно-русые косы всегда уложены корзиночкой сзади; никаких попыток приукрасить себя. Всегда очень немодная скромная одежда с преобладанием синего цвета, старомодные носочки. По уровню интеллигентности несравненно выше окружающих, но с комплексом неполноценности, как это часто бывает с людьми, не вписывающимися в среду обитания. Мне она стала своей; думается, что я ей - тоже. Сблизились в той мере, в какой это было возможно. Янина побывала у меня дома, я - у неё. Жила она одна, в собственной половине дома в подмосковной Балашихе, там, где когда-то жила она с родителями. После маминых рассказов о Рокицких мне думалось, что она живет в доме типа дворянских хоромов (ее мама Татьяна Ивановна была дворянка, Петр Фомич - тоже из дворян, мелкопоместных). Но и домик, и мебель были обветшалыми, и всё в доме было очень бедно. Ветхая, скудная обстановка. Лищь один диванчик в доме типа лавсит (love-sеаt) изящный, с гнутыми деревянными ножками и веерообразным обрамлением-остовом, был явно не пролетарского происхождения, а из какой-то прошлой дворцовой жизни. Что-то ещё из разрозненных остатков прежней роскоши.
Была Янина очень одинока. Пётр Фомич к этому времени стал академиком белорусской Академии наук, жил в Минске со второй женой, присвоившей, кстати сказать, все фамильные драгоценности Яниной мамы. Янина жаловалась мне, что отец ей редко пишет. Были у нее две университетские подруги, но, видимо, дружба была не очень «каждодневной». С лёгкостью одалживала деньги другим, сама же не любила одалживаться.
По мировоззрению и характеру она была диссиденткой. Когда начались репрессии против Солженицына, Янина написала ему поддерживающее письмо. Безответно, конечно. Какие у нее были диссидентские связи, я не знала, но это она однажды сделала мне замечание: когда рассказываешь, никогда не называй имён.
Зима 1974-го была очень суровая. Печка в Янином ветхом доме должна была топиться почти все время, а дымила эта печка ужасно. Абсолютно беспомощная в хозяйственных делах, Янина летом для ремонта наняла печников, и они, конечно, обманули её. В результате глаза воспалились от дыма, и она вынуждена была бюллетенить целый месяц. "Боюсь ослепнуть. Глаза болят, а ведь только они меня и могут прокормить." Когда после болезни Янина пришла на работу, была уже середина февраля. "Чуть было совсем ни пропала, да добрые люди помогли", - как всегда тихо и неэмоционально, со смущенной полуулыбкой, сказала она мне. А я не услышала… Через несколько дней уехала Янина в подмосковный санаторий; оттуда к 8 марта прислала мне поздравительную открытку, а 14 марта ее нашли повесившейся (или повешенной?) в ее доме. Она не вышла в положенный день на работу после санатория, и одна из сотрудниц поехала выяснить в чем дело, долго стучалась в дверь и, заглянув в окно, увидела страшную картину. Хоронили Янину в серенький день на тесном старом кладбище в Балашихе в той же могиле, где лежала её мама Татьяна Ивановна. Природа плакала. Когда копали место для Янины, вытащили крошечный гробик. Я ведь и не знала, что былa у неё несчастная любовь, родила она мальчика и прожил он всего месяц. На похоронах и на поминках Петр Фомич был так спокоен, будто не понимал, что происходит. С ним была его жена, и он был накачан лекарствами. Я представилась Петру Фомичу. Он удивился и обрадовался, услышав мою фамилию и узнав, чья я дочь.
Каждый раз потом, когда он приезжал в Москву, мы виделись. Неоднократно обсуждали возможную причину смерти Янины. Жена его говорила, что после смерти Янины не были найдены имевшиеся у нее запрещенные книги Солженицына и другие подобные, что ей угрожали из КГБ и, возможно, она была повешена. Я не верила в это: для такой акции Янина была слишком незначительным человеком. Но я совершенно не понимала и другого: Янина послала мне из санатория милую открытку за неделю до смерти, поздравляла с 8 марта, говорила, что скоро увидимся! Вот такие будничные дела перед самоказнью? Или же иногда человек совершает непоправимое в момент отчаяния, спонтанно, ещё не осознавая предела перед вечностью?
Пётр Фомич подарил мне свои книги по генетике (“Статистическая генетика”, "Математические методы в генетике" и другие), а также небольшую книгу воспоминаний, в которой он высоко оценивает погибшего на фронте молодого талантливого генетика Нейгауза Михаила Евсеевича, моего отца. От Янины в наследство мне досталось множество иностранных словарей. Некоторые - довольно экзотические, которыми я никогда бы не могла воспользоваться, к примеру, скажем, румынско-норвежский. А еще я всегда вспоминаю её, беря в руки тома Достоевского 1957 года издания и прихрущевскую Всемирную Историю. Янина предложила мне их купить у её таинственной знакомой, распродававшей библиотеку в ту пору, когда книги были в Союзе дефицитом. Я жаждала Достоевского; я тогда не знала, что он был идеологом антисемитизма. А когда узнала об этом, гуманитарные идеи в его книгах стали казаться мне фальшью.
Вместе с Лидией Ивановной Петровой я и мой муж поставили Янине памятник. В ту пору это было очень непросто - эра тотального дефицита. Памятник из черного гранита-лабрадора с глазками ее любимого василькового цвета. Лидия Ивановна буквально прилипла ко мне. Я тогда и не подозревала, что Лидия Ивановна была сотрудницей КГБ. Какую роль она, возможно, сыграла в этой печальной истории, - неизвестно. Знала только, что за несколько дней до трагедии Лидия Ивановна ездила навещать Янину в санаторий. Она много и бесполезно разговаривала со мной о Янине. А что с меня можно было взять? Я всегда отличалась отстраненностью от политики, наивностью, диссиденткой никогда не была, о двойной службе Лидии Ивановны тогда не догадывалась, потому что не думала на эту тему. Жизнь воспринимала as it is. Всегда всем была довольна - так меня устроила природа. Сапфировские гэбисты были приличные люди и не оклёвывали, в смысле не фабриковали.
Именно после смерти Янины я впервые испытала чувство неизгладимой вины перед умершим человеком. Не расслышала, не поняла. Это чувство с большей или меньшей силой ощущала потом всегда, когда так умирал кто-либо близкий или даже просто не очень далёкий.
Слава Богу, не всегда все заканчивается плохо. Среди моих знакомых был, малоизвестный поэт Валерка Краско. Специализировался, кстати сказать, на похабных стихах. Была у него такая сильная любовь, что когда эта девушка его бросила, он повесился, но его успели вытащить из петли.
А вот один из моих рисков. 5 марта 1953 года умер Сталин. Я, в ту пору ученица выпускного десятого класса, узнала об этом в школе утром следующего дня. Многие плакали. Гроб с телом вождя был выставлен для всеобщего прощания в Колонном зале Дома Союза. На похороны – попрощаться - ринулась по зову сердца чуть ли не вся наша школа (было желание, был и клич), и я, шестнадцатилетняя, тоже помчалась. Всех знакомых развеяло по дороге. На Трубной площади в толпе я почувствовала себя лишь жалкой щепкой в мощном потоке. Меня сдавили, сплющили и выдавили весь воздух из легких. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Всё - конец. Но как же мне повезло! Рядом оказался какой-то крупный мужчина, увидел - хрупкая девочка гибнет, задыхается, глаза полезли из орбит. Он выхватил меня из толпы рывком вверх и выбросил на высокий бордюр ограды, к которой я прижалась и смогла отдышаться. Толпа потекла мимо. Так закончилось для меня прощание со Сталиным. Только через много лет я оценила степень своей удачи. В тот день на Трубной площади раздавили много сотен людей.
Для чего написан этот текст? Это не просто перечисление. И перечисляю далеко не всех. К примеру, из этических соображений я не пишу здесь о близких мне людях, но думаю, что тема волнует очень многих. Мы почти все неожиданно сталкиваемся в своей жизни с такими трагическими событиями. Например, я знала в Анн Арборе парнишку, внука близкой соседки, бросившего наркотики, похвалившегося мне этим (“Я теперь чистый.”) и через несколько дней покончившего с собой. Родные и медики не уследили.
Причины трагических событий – разные, но какое же можно сделать обобщение?
Конечно, не всегда можно предусмотреть, предсказать, понять агрессивность или депрессию. Как писал Юлиус Фучик по другому случаю: “Люди, будьте бдительны!” и повторю мудрые слова моей мамы: “Живи пока живется, пой пока поется!”
Добавить комментарий