Продолжение. Начало в № 4 [111].
Но люди в этой комнате — ох, это было для меня потрясение, заставившее меня вскрикнуть. Но потом я подумал, что это, скорее всего, искажение, вызванное какими-то фокусами этого искусственного зрения, которое они дали — нет, одолжили — мне.
Один человек стоял возле какой-то машины. Я думаю, он был вдвое выше самого высокого проктора. Его рост достигал, наверное, четырнадцати футов, его голова была невероятной конической формы, напоминающей острый конец яйца. Она была совершенно лысой и громадных размеров. На нем была особая зеленоватая мантия — кстати, они все были в зеленоватых одеждах, — которая закрывала его от шеи до щиколоток и, как это ни странно, — руки до самых запястий.
Когда я посмотрел на эти руки и увидел, какая на них кожа, я испугался. Потом, когда я рассмотрел всех остальных, я обнаружил у всех это странное покрытие на руках и стал думать, имеет ли это какое-то религиозное значение или же они считают меня нечистым и боятся чем-нибудь от меня заразиться?
Наконец я отвел взгляд от этого гиганта. В комнате находились двое, которые, насколько я мог судить по их очертаниям, были особами женского пола. Одна из них была очень темной, другая очень светлой. Волосы одной были вьющимися, тогда как у другой были белые прямые волосы. Но у меня никогда не было опыта общения с женщинами, поэтому мы не будем о них говорить.
Обе женщины пристально смотрели на меня, потом одна из них протянула руку в направлении, куда я еще ни разу не взглянул. Там я увидел наиболее невероятную вещь — карлика, гнома, его тело было маленьким, как тело пятилетнего ребенка. Но его голова! Его голова была огромной — огромный череп, полностью лишенный волос.
Вообще ни на каких частях его тела, которые были мне видны, не было и следов растительности. Подбородок был маленький, очень маленький, а рот совсем не был похож на наш — это было скорее треугольное отверстие. Нос был хрупким, а не выступающим, подобно горному кряжу. Совершенно очевидно, он был самой важной персоной, потому что все остальные выполняли все его указания с большой почтительностью и уважением.
Но потом женщина опять сделала движение рукой, и я услышал, как человек, которого я до сих пор не замечал, заговорил на моем языке.
— Посмотри вперед, — сказал он. — Ты видишь себя? — После этого говорящий попал в поле моего зрения. Он казался наиболее нормальным из всех присутствующих, одет он был так, как будто был купцом, возможно, купцом из Индии, так что ты можешь себе представить, насколько нормально он выглядел.
Он прошел вперед и указал на какое-то очень блестящее вещество. Я стал всматриваться в него, по крайней мере, мне казалось, что я это делаю, но мое зрение находилось вне меня. У меня не было глаз, так что где они должны были положить вещь, которая была бы мне видна? Но потом я увидел: на маленьком подносе, прикрепленном к этой странной металлической скамейке, на которую я облокачивался, я увидел что-то вроде коробочки.
Я засомневался, как я могу видеть вещь, если она является именно тем, с помощью чего я могу видеть, когда вдруг понял, что то, что находится передо мной, эта блестящая вещь — особый вид рефлектора.
Тот из присутствующих, который казался наиболее нормальным, начал медленно передвигать рефлектор, меняя его угол или наклон, и вдруг я ощутил ужас и впал в оцепенение — я увидел себя лежащим на платформе. Я видел себя, как перед тем, как у меня отняли глаза. Раньше, когда я подходил к кромке воды и наклонялся, чтобы напиться, я видел свое отражение в спокойной водной поверхности, поэтому я смог себя узнать. Но здесь, в этой отражающей поверхности, я видел изнуренную фигуру, которая, казалось, находится при смерти. Руки и лодыжки были обвиты ремнями. От этих ремней куда-то вели странные трубки — куда, мне не было видно. Такая же трубка торчала из ноздри, она была подведена к какой-то прозрачной бутылочке, привязанной к металлическому стержню позади меня.
Но голова, голова! Вот что труднее всего мне было увидеть и сохранить при этом спокойствие. Из головы, как раз надо лбом, выступали кусочки металла, а из этих выступов, казалось, тянулись струны. Струны вели главным образом к коробочке, которую я успел заметить на маленьком металлическом подносе позади себя.
Я представил себе, что они служат продолжением моего зрительного нерва, соединяющим его с этой черной коробочкой, но по мере того, как я смотрел, мой ужас все возрастал, я переставал видеть вещи вокруг себя, — я обнаружил, что все еще не могу двигаться, не могу даже пошевелить пальцем. Я мог только лежать и смотреть на эти странные вещи, которые происходили со мной.
Человек, выглядевший нормально, протянул руку к черной коробочке, и, если бы я мог двигаться, я бы стремительно уклонился. Я подумал, что он хочет засунуть пальцы в мои глаза, настолько сильной была иллюзия, но вместо этого он слегка передвинул коробочку, и мне предстало другое зрелище.
Я мог видеть, что происходит за спинкой платформы, на которой я отдыхал, я мог видеть еще двух людей, находящихся в комнате. Они выглядели довольно нормально, один был белый, другой желтый — как монгол. Они молча, не моргая, смотрели на меня, как будто меня не замечая. Казалось, все это дело наводит на них скуку, и я, помню, подумал, что, будь они на моем месте, они вряд ли стали бы скучать. Голос опять заговорил и я услышал:
— Ну вот, на некоторое время это будет твоим зрением. По этим трубкам ты получаешь питание, другие трубки предназначены для дренирования и выполнения остальных функций. Сейчас ты не можешь двигаться, так как мы опасаемся, что, если мы позволим тебе двигаться, ты можешь, обезумев, покалечить себя.
Мы лишили тебя возможности двигаться только для того, чтобы тебя защитить. Когда мы закончим, мы вернем тебя в какую-нибудь другую часть Тибета, твое здоровье поправится, и ты будешь вполне нормальным человеком, за исключением того, что не сможешь видеть. Ты должен понять, что ты не сможешь взять с собой эту черную коробочку.
Он послал мне слабую улыбку и отступил назад, исчезнув из поля моего зрения.
Вокруг ходили люди, проверяя различные вещи. Здесь было множество странных круглых предметов, похожих на маленькие окна, закрытые тончайшим стеклом. Но за стеклами, казалось, не было ничего важного, за исключением маленьких стрелочек, которые двигались или указывали на какие-то непонятные знаки. Для меня в них не было никакого смысла. Я бросил на них беглый взгляд, но они были настолько выше моего понимания, что я прогнал мысль о них, как о чем-то совершенно непостижимом.
Время шло, а я продолжал лежать, не ощущая себя ни отдохнувшим, ни усталым, а скорее в состоянии застоя, вообще лишенным способности что-либо чувствовать.
Конечно, я не страдал. Конечно, я больше так не волновался. Казалось, я ощущал слабые изменения в химических процессах своего тела, а потом в поле зрения этой черной коробочки я увидел, как кто-то поворачивает различные выступы на множестве стеклянных трубок, установленных в металлической подставке.
Когда человек повернул эти выступы, маленькие штучки за маленькими стеклянными окошечками изменили свое направление. Самый маленький человек, которого я принял за карлика, но который, казалось, был старшим, что-то сказал.
Потом в моем поле зрения появился тот, кто разговаривал со мной на моем родном языке; он сказал, что теперь они уложат меня спать, потому что я должен отдохнуть, а после того как мне будет предоставлено питание и сон, они покажут мне то, что собирались показать.
Не успел он закончить свою речь, как мое сознание ушло, как будто его отключили. Потом я узнал, что это действительно так и было: у них имелось устройство, с помощью которого одним нажатием пальца можно было мгновенно и безболезненно отключать сознание.
Как долго я спал, я не знаю, у меня не было никакой возможности определить, который сейчас час или даже какой сегодня день.
Мое пробуждение было таким же мгновенным, как и переход ко сну: в одно мгновение я был без сознания — в следующее я полностью проснулся. К моему глубокому сожалению, мое новое зрение не работало. Я был так же слеп, как и прежде. Странные звуки достигали моих ушей — звон металла о металл, звяканье стекла, потом мягкий звук удаляющихся шагов.
Последовал звук скользящего металла, и на несколько минут стало тихо. Я лежал, размышляя, удивляясь странным событиям, которые внесли такой беспорядок в мою жизнь. Когда уже мрачные предчувствия и беспокойство достигли своего апогея, новые звуки отвлекли мое внимание.
До моего слуха донесся перестук шагов, коротких, стаккато. Шаги двух человек, сопровождаемые едва слышными голосами. Звуки усиливались и, наконец, повернули в сторону комнаты, где я находился. Опять послышался шум скользящего металла, и две женщины, так как по звукам я определил, что это были именно особы женского пола, направились ко мне, продолжая разговаривать высокими возбужденными голосами — обе говорили одновременно, во всяком случае, так мне казалось.
Они остановились по обе стороны от меня, потом — о ужас! — они сдернули с меня мое единственное покрывало. И я ничего не мог с этим поделать. Обессиленный, лишенный возможности двигаться, я был отдан на милость этих женщин. Я был таким же голым, как в день своего появления на свет. Голым, под внимательным взглядом этих незнакомых женщин. Я, монах, который ничего не знал о женщинах, который (сознаюсь в этом честно) до ужаса боялся женщин.
Старый человек умолк. Молодой монах с ужасом смотрел на отшельника, думая о том страшном унижении, которое довелось ему испытать.
На лбу старца, плотно обтянутом мертвенно-бледной кожей, появились капельки пота, когда он вновь переживал те ужасные времена.
Трясущимися руками он потянулся за своей чашей, в которую была налита вода. Сделав несколько глотков, он осторожно поставил чашу у себя за спиной.
— Но самое страшное было потом, — проговорил он, запинаясь, — молодые женщины перевернули меня на живот и вставили трубку в ту часть моего тела, которую не принято упоминать. В меня начала вливаться жидкость, и я почувствовал, что сейчас взорвусь. Потом меня безо всяких церемоний подняли, и я почувствовал под своей нижней частью холодный сосуд.
Я скромно умолчу о том, что произошло вслед за этим на глазах у этих двух женщин. Но это было только начало: они вымыли мое обнаженное тело, указывая с бесстыдной фамильярностью на самые интимные его части. Я весь горел, испытывая крайнее смущение. В меня воткнули острые металлические иглы, вытащили трубки из ноздрей и грубо вставили туда новые.
Затем натянули на меня какое-то одеяние, покрывшее меня от шеи до пят. Но этим не кончилось: начались болезненные манипуляции с моим черепом, и произошло еще много необъяснимых вещей, прежде чем на него наложили какое-то вязкое раздражающее вещество. Наконец застучали удаляющиеся шаги молодых женщин, хихикающих, как будто дьявол похитил их мозги.
Прошло еще много времени, прежде чем опять заскользил металл и ко мне приблизились более тяжелые шаги. Меня приветствовал Голос, говорящий на моем языке:
— Как ты теперь себя чувствуешь?
— Ужасно! — воскликнул я с чувством. — Ваши женщины раздели меня донага и надругались над моим телом самым неподобающим образом.
Казалось, мое замечание очень его развеселило. Если говорить честно, он разразился оглушительным хохотом, нисколько не щадя моих чувств.
— Мы должны были тебя вымыть, — сказал он, — должны были очистить твое тело и таким же способом накормить. Потом мы заменили все трубки и электроды простерилизованными. Порезы на твоем черепе требуют наблюдения и перевязки. Когда ты будешь от нас уходить, останутся только едва заметные рубцы.
Старый отшельник нагнулся к молодому монаху. — Смотри, — сказал он, — вот пять рубцов у меня на голове. Молодой монах поднялся и стал с глубоким интересом рассматривать череп старца. Да, на нем были отметины, каждая около двух дюймов длиной, выглядевшие как мертвенно-белые углубления на поверхности кожи.
Продолжение следует
Добавить комментарий