Беатриче Ченчи. Моя первая любовь с первого взгляда

Верите ли вы, уважаемый читатель, в любовь с первого взгляда? Верите ли вы в безответную любовь? Я до недавнего времени не верил. Нет, нет, не подумайте, что я такой уж сухарь, вовсе лишенный всяких романтических чувств. Ведь в этой деликатной сфере все мы разбираемся великолепно, так же, как в политике и футболе, и можем надавать кучу умных советов любому. К тому же, чего только я ни навидался и ни наслушался, потому что четверть века проработал в Гостелерадио, где трудились самые красивые женщины Москвы и бывшего СССР, и напряженная творческая обстановка отнюдь не исключала бурных служебных романов, которые были таким же обычным явлением, как жара в Москве в июле и морозы в январе.

Но в любовь с первого взгляда я никогда не верил, потому что считал, что со второго или сорок пятого взгляда это все равно пройдет. Потому что влюбляешься с первого взгляда в голубые глаза или родинку на щечке, а потом нередко обнаруживаешь, что в придачу к этой родинке получаешь трудный характер и прочие прелести.

Не верил я и в неразделенную любовь. Как говорил Буратино — ищи дурака. В стихах и книгах неразделенная любовь представлена в трагико-романтических красках, а в реальной жизни — это слишком сильный удар по нервам, и надо избегать таких коллизий.

Вот таким я был благоразумненьким до недавнего времени.

Прозрение пришло ко мне 20 декабря 2009 года в 2 часа 15 минут по римскому времени. Ибо произошло это в Вечном городе. Я до этого бывал в Риме, но впервые у меня было достаточно времени, чтобы многое посмотреть в городе, да еще совершить однодневный бросок во Флоренцию, которая сразила меня окончательно. Ибо никогда в жизни я за такой короткий промежуток времени не видел столько прекрасного. И я не раз вспоминал слова знаменитого режиссера Орсона Уэллса: "В Италии во время тридцатилетнего правления семьи Борджиа мы видим сплошной террор, убийства, кровопролитие, войны. Но та же эпоха дала нам Микеланджело, Леонардо да Винчи и Ренессанс. В Швейцарии мы видим сплошную любовь к ближнему, пятьсот лет мира и демократии. И что же из этого вышло? Часы с кукушкой".

Никогда в жизни я не видел столько изображений красивых женщин, как за эти 10 дней в Риме и Флоренции. Все потрясало и восхищало, хотя я всю жизнь читал книги про ту эпоху, и она мне была как родная. Жаль только, что эти встречи с Микеланджело, Рафаэлем, Тинторетто и другими гениями произошли так поздно, а не в молодости, может, тогда и жизнь повернулась бы иначе. Но лучше поздно...

Напоследок, за день до отъезда, пошел я во дворец Барберини, где находится замечательный музей. Он не столь богат и масштабен, как музеи Ватикана и Уффици, но великолепен по-св?ему. Самая знаменитая картина здесь "Форнарина" Рафаэля. Говорят, она была его возлюбленной, и, как несколько иронически писал Вазари, он с такой страстью предавался любви, что заболел и умер в 37 лет. Портрет этот — шедевр живописи, но сама Форнарина как образец женской красоты на меня особого впечатления не произвела. Рафаэль — гений, но совсем необязательно, чтобы мы испытывали симпатию к его возлюбленной.

Итак, за эти дни я увидел тысячи прекрасных женщин. Я ими восхищался. Но в 2 часа 15 минут по римскому времени я был сражен. С первого взгляда. Вы увидите ее портрет в приложении к моим заметкам, но поверьте, эту женщину надо смотреть в подлиннике, скажу так, живьем, то есть на картине Гвидо Рени, знаменитого художника, которому приписывается авторство. Только тогда можно понять невыразимое волшебство, исходящее от этого облика.

Сначала я долго стоял у этого портрета, затем, покружив по другим залам, стал возвращаться к нему. Возвращался снова и снова. Очарование не пропадало. Ни со второго взгляда, ни со ста второго. Даже служители стали ко мне приглядываться, но потом все же решили, что я не похож на психа, который хочет испортить картину какой-нибудь кислотой. Один из них долго мне что-то объяснял. Я ничего не понял, потому что он говорил по-итальянски, но мы расстались довольные друг другом. Он, потому что выполнял функцию просветителя, а я потому, что понял — у этой картины особая судьба.

Кто это такая — Beatrice Cenci? Одна из тысяч женщин, живших тогда в Риме, запечатленная еще молодым, не приобретшим большой известности художником? Что-то есть в этом лице такое, что выделяет его из тысяч. Мало ли женщин? Но иногда попадаются лица, в которых так проступает сила Личности, что уже не имеет значения, красивы они или нет. В этих же залах висели портреты женщин, не уступающих Беатриче Ченчи (так ее имя звучит по-русски — это я выяснил потом). Но ни от одной не исходили такие волны.

Итак, я был сражен наповал. И как всякий влюбленный решил больше узнать о своей любви. Это было уже после того, как я уехал из Италии.

И тут я понял, что всей своей предыдущей жизнью я готовился к этой встрече, что любовь моя с первого взгляда вспыхнула не случайно, что эта любовь каким-то мистическим и непостижимым образом соединила меня с теми людьми, которых я любил с детства и без которых трудно представить мою жизнь. Что задолго до меня люди, которых я любил всю свою жизнь, восхищались Беатриче, что их аура окружала этот портрет и каким-то неведомым образом передалась мне и заставила меня снова и снова возвращаться к этому лицу.

Но обо всем по порядку. Я читал очень много, сведения зачастую противоречивые, но я излагаю их так, как мне представляется достоверным. Беатриче Ченчи, женщина, которая задолго до меня произвела неизгладимое впечатление на моих любимых людей, а в этот декабрьский день в Риме и на меня, — родилась в 1577 году в знаменитой и богатейшей семье. Ее дед был прелатом, казначеем папы Римского Пия Пятого, а ее отец, по некоторым сведениям, был незаконным сыном или бастардом этого самого Папы. Отцу ее, римскому аристократу Франческо Ченчи, было 50 лет, когда у него родилась Беатриче. Как писал через два столетия великий поэт Перси Биши Шелли в предисловии к трагедии "Ченчи", папаша несчастной Беатриче, гнусный старик, погрязший в распутстве, проникся неумолимой ненавистью к своим детям: "По отношению к одной из своих дочерей это чувство выразилось в форме кровосмесительной страсти, отягченной всякого рода насилием. Дочь его, после долгих и напрасных попыток избегнуть того, что она считала неизгладимым осквернением души и тела, задумала, наконец, со своей мачехой и братом убить общего притеснителя".

Представьте себе, уважаемый читатель, бедную девушку, на которую покушается родной папаша. Это сейчас можно уйти из дома или обратиться в суд. А те времена были другими, хотя мы их иногда идеализируем. Высшим судом были Римские Папы, многие из которых сами отнюдь не отличались благочестием. Папа Климент Восьмой знал, что Франческо Ченчи настоящий сукин сын. Но относился к нему снисходительно. Правда, разок проявил справедливость. Дело в том, что Франческо домогался не только Беатриче. Он терпеть не мог своих семерых детей от первого брака с Эрцилией Санта Кроче, сыновей лишил поддержки, а дочерей избивал. Как пишут историки, старшая сестра Беатриче — Антония, все-таки успела выйти замуж: хотя за ней был очень суровый надзор, она сумела переслать Римскому Папе слезное прошение, в котором рассказывала о чудовищном обращении с нею и умоляла его святейшество выдать ее замуж, либо поместить в монастырь. Климент Восьмой сжалился над ней; он заставил Франческо Ченчи дать дочери в приданое шестьдесят тысяч экю и выдал ее за Карло Габриели из благородного рода Губбио.

А Беатриче отец выдавать решительно отказывался. В конце концов, он поместил её и свою вторую жену, молодую Лукрецию, в свой замок Петрелла в Неаполитанском королевстве, где, как принято считать, совершил с ней насильственный грех кровосмешения. Причем, по некоторым сведениям, делал он это в супружеской кровати, на глазах у мачехи Беатриче. Несчастная направила Папе прошение, в котором жаловалась на этого гнусного старика, но Папа это письмо проигнорировал. Предполагают, что именно после этого Беатриче задумала преступление. Сейчас это назвали бы убийством из самообороны, и ее любой бы суд оправдал. Присяжные были бы на ее стороне (во всяком случае — я, если бы был в их числе).

Замечу, что это типично американский сюжет, который присутствует во многих сегодняшних книгах и, особенно, в голливудских фильмах. По отношению к человеку или его близким совершается преступление, он обращается к властям, им на все наплевать, они и пальцем не шевелят, чтобы наказать преступника, и тогда пострадавший берет дело правосудия в свои собственные руки. Только у Беатриче это была трагедия, а в голливудских фильмах все превращается в фарс, где любую историю можно извратить до неузнаваемости.

Я на днях смотрел последнюю по времени экранизацию "Графа Монте-Кристо". Так вот, граф Монте-Кристо в этом фильме все время сражается на саблях. А научил его этому искусству мудрейший аббат Фария в замке Иф. В книге он учил Дантеса философии и разным наукам, а в кино владению саблей. Совершив побег, граф сражается на саблях или иными способами со своими обидчиками, всех побеждает, снова воссоединяется с Мерседес, а ее сын на самом деле оказывается не сыном негодяя Фернана, а сыном самого графа. И в конце фильма граф вместе с ней и сыном устремляются в будущее. В этом сюжете, выдуманным каким-то очень самонадеянным сценаристом, Дюма и не пахнет. А этот сценарист, если он считает, что он такой умный и вправе так испохабить Дюма, пусть сам пишет книги, чтобы они пережили столетия. При всем уважении к некоторым талантливым голливудским сценаристам, полагаю, что всех их вместе взятых Дюма бы без труда победил в первом же раунде (Эрнест Хемингуэй как-то говорил, что он бы продержался на ринге несколько раундов против Флобера и Мопассана, но старина Лев Толстой уложил бы его в первом же раунде).

Но вернемся к нашей истории. Франческо пытались отравить, но опиум его не взял, после чего было принято решение его убить оружием, а тело выбросить из окна, сымитировав несчастный случай. Заговор составили Беатриче, её молодая мачеха Лукреция, старший сын Джакомо, сеньор Гуэрра, которому было отказано в руке Беатриче. Были и другие участники заговора против бессовестного старика.

Убийство было совершено 9 сентября 1598 г. Не буду приводить подробностей расследования. Некоторые участники содеянного были убиты или бежали, и, в конце концов, под судом оказались Беатриче и ее мачеха, а также оставшиеся в живых братья — Франческо и Бернардо. Они были арестованы и подвергнуты тяжелейшим пыткам. Только Беатриче держалась при этом стойко. Вот что писал много лет спустя Александр Дюма, приводя слова одного из участников допросов: "Поскольку в течение всего допроса она не желала ни в чем признаться, двум стражникам было велено препроводить ее из тюрьмы в пыточную камеру, в каковой ее ждал палач. Там, после того как ей обрили волосы, палач усадил ее на низкую скамью, раздел, разул, связал руки за спиной, привязал к веревке, проходящей через блок, закрепленный в потолке оной камеры, а вторым концом привязанной к вороту, каковой вращается посредством четырех рукоятей двумя мужчинами. И прежде чем подтянуть, мы вновь спросили ее на предмет вышеупомянутого отцеубийства, однако вопреки представленным ей признаниям брата и мачехи, каковые признания те подписали, она упорно все отрицала, говоря: "Подвесьте меня и делайте со мной все, что желаете, я вам сказала правду и ничего иного не скажу, даже если меня разрубят на части".

Как пишут историки, несмотря на самые настойчивые просьбы, с которыми обращались к папе Клименту Восьмому наиболее высокопоставленные лица в Риме, виновные были казнены. Общественное возмущение вызвало, в частности, и то, что сам старик Ченчи в свое время трижды был заключен в тюрьму за чудовищные любовные наклонности и получил прощение от папы, уплачивая по 200 тысяч пиастров. Вся семья была арестована, дознание длилось год. Смертный приговор был вынесен всем, лишь в последний день был помилован младший брат, Бернардо, которому было 15 лет, и в преступлении он не участвовал — смертная казнь была заменена на пожизненное заключение, а через год покаяния он был отпущен. Всё богатство семьи Ченчи было конфисковано, и ходили слухи, что именно потому и был так суров приговор.

11 сентября 1599 года Беатриче вместе с братом Джакомо и мачехой Лукрецией были казнены на мосту Святого Ангела в Риме. Беатриче была захоронена в церкви Сан-Пьетро-ин-Монторио, легендарной ренессансной постройке Браманте, в четвертой капелле слева. На надгробии, согласно ее собственному завещанию, вырезан крест и единственное слово: "Orate" — "молитесь" (лат.). В капелле ежегодно служат за упокой её души в годовщину ее казни 11 сентября.

Согласитесь, уважаемый читатель, что история весьма впечатляющая, что за этими скупыми фактами возникает потрясающая по своему драматизму и трагичности картина.

Эту трагедию приняли близко к сердцу и современники Беатриче, и многие выдающиеся люди из следующих поколений. Трудно сказать, кому принадлежит тот портрет Беатриче, который произвел на многих великих людей (и на простых смертных, в том числе и меня) такое неизгладимое впечатление Авторство Гвидо Рени некоторыми искусствоведами оспаривается, хотя в музее автором картины обозначен именно он. Существует картина художника XIX века, на которой запечатлен Гвидо Рени, пишущий портрет Бeатриче в тюрьме. Некоторые считают, что в основе сюжета легенда, но ведь в истории легенда и действительность так сплелись, что пойди разберись. Более достоверным считается факт, что на ее казни присутствовал юноша, ставший потом великим итальянским художником Караваджо. Это зрелище произвело на него такое неизгладимое впечатление, что впоследствии он изобразил Беатриче. С нее он написал свою Юдифь.

Многие художники и скульпторы, не столь знаменитые, как Караваджо, обращались к образу Беатриче. Из их произведений можно было бы создать целую художественную галерею. А из книг, написанных о ней, — целую библиотеку, многие авторы которой замечательные писатели, поэты, драматурги. Я не буду перечислять всех, упомяну только тех, кто мне ближе всего по сердцу. Поэму о ней создал Перси Биши Шелли. О ней написали книги Стендаль и Александр Дюма-отец. А вот что о поразившем меня портрете писал пораженный им за полтора с лишним века до меня Чарльз Диккенс:

"Портрет Беатриче Ченчи в палаццо Барберини — картина, забыть которую невозможно. Сквозь чарующую красоту её лица просвечивает нечто такое, что неотступно преследует меня. Я и сейчас вижу ее портрет так же отчетливо, как вот эту бумагу или свое перо. На голову свободно накинуто белое покрывало; из-под складок его выбиваются пряди волос. Она внезапно обернулась и смотрит на вас, и в ее глазах, хотя они очень нежны и спокойны, вы замечаете какое-то особое выражение, словно она только что пережила и преодолела смертельный ужас или отчаяние, и в ней осталось лишь упование на небеса, прелестная печаль и смиренная земная беспомощность. По некоторым версиям, Гвидо написал ее в ночь перед казнью; по другим — он писал по памяти, увидев ее на пути к эшафоту. Мне хочется верить, что он изобразил ее так, как она повернулась к нему, отвратив взор от рокового топора, и этот взгляд запечатлелся в душе художника, а он в свою очередь запечатлел его в моей, словно я стоял тогда в толпе рядом с ним.

Преступный дворец семьи Ченчи медленно разрушается, отравляя своим дыханием целый квартал; в его подъезде, в темных, слепых глазницах окон, на мрачных лестницах и в коридорах мне чудилось все то же лицо. Здесь, на картине, начертана живая история — начертана самой Природой на лице обреченной девушки. Одним этим штрихом как она возвышается (вместо того чтобы сближаться с ним) над ничтожным миром, притязающим на родство с нею по праву жалких подлогов!"

Оноре де Бальзак с большой симпатией писал о Беатриче как о прекрасной девушке, пострадавшей невинно, о том, что история и потомство осуждают Папу, а в Беатриче видят одну из трогательнейших жертв гнусных интриг.

О ней писал Оскар Уайльд.

Из писателей, наших современников, сравнительно недавно ушедших из жизни, отмечу Альберто Моравиа, автора многих прекрасных романов и совершенно потрясающих, на мой взгляд, "Римских рассказов". Он написал пьесу, которая так и называется — "Беатриче Ченчи".

Все романы о ней и пьесы перечислить просто невозможно. Я назвал только тех писателей, которых люблю. Но упомяну еще одного человека, написавшего трагедию о Беатриче. Никогда бы не догадался, что он пишет трагедии. Это химик Альфред Нобель, тот самый, в честь которого каждый год присуждаются Нобелевские премии. Он писал трагедию "Немезида" незадолго до смерти. А задолго до его смерти у Нобеля умер брат, и некоторые газеты ошибочно возвестили, что умер Альфред Нобель. Он прочитал некрологи о себе и ужаснулся. Неужели он войдет в историю только как создатель динамита? Вот тогда он и задумался о том, как же он войдет в историю. И вошел он в эту историю как основатель самой престижной премии в мире. И еще как человек с романтическим складом ума, создавшим эту трагедию. Она даже вышла в печатном виде еще при его жизни, но сохранилось всего лишь несколько экземпляров, потому что церковь сочла эту трагедию богохульной и кощунственной. И только недавно она была вновь напечатана.

А сколько о Беатриче создано опер, балетов, не говоря уже о фильмах. В ее честь были названы площадь (piazza dei Cenci) и набережная (Lungotevere dei Cenci). Призрак Беатриче, как утверждают, до сих пор является в Риме.

Так что, вы теперь понимаете, уважаемый читатель, почему я теперь поверил в любовь с первого взгляда. И в то таинственное, почти мистическое чувство, которое связывает нас с людьми, которых мы любим с детства. Отныне, перечитывая Шелли, Стендаля, Дюма, Диккенса, Бальзака, я всегда буду вспоминать Беатриче и думать о том, что благодаря ей, я еще раз встретился с ними, бесконечно дорогими для всех нас и для меня людьми, давно уже ушедшими в вечность, но оставшимися с нами навсегда. С нами и с теми, кто придет после нас.