Возьмите меня солдатом Под флаг, где Давида звезда. Как все, я пойду с автоматом, И я не предам никогда. Пойду с новобранцами рядом, Не струшу, не сдамся врагу. Меня обучать не надо — Я все уже знаю, могу. Полжизни ходил в мундире, Прошёл и огонь, и дым. Но я не прошу — командиром, Возьмите меня рядовым. Старею я с каждой датой, Давно годовщинам не рад... Возьмите меня солдатом, Я опытный старый солдат...
Бывает иногда — много лет знаком с человеком, а потом вдруг совершенно случайно он открывается с неожиданной стороны. С военным обозревателем Марком Штейнбергом мы беседовали в эфире сотни раз, и я всегда считал — стихия Марка это факты, исторические аналогии, анализ, порою весьма нелицеприятный. И вдруг мы как-то заговорили о поэзии, и оказалось, что Марк автор двух поэтических книг, что он уже десятки лет "балуется" сочинительством, что это стало неотъемлемой частью его жизни. Причем, к творчеству своему поэтическому он относится с юмором и весьма критически и самого себя называет "непризнающимся поэтом". Хотя вся его жизнь связана не только с военной службой, но и с поэзией.
Опять поет и празднует весна. И строгий ветер ласковей и тише, И моет окна вешняя волна, Смыкая радугой сердца и крыши. Я еду мимо твоего окна И силуэт такой знакомый вижу, В окне — одна, и в мире ты — одна, Милее всех, прекраснее и ближе. Моя беда, но не моя вина, Что наших чувств бедней и ниже Проклятый быт. Что жизнь сложна, И лишь любовь мне помогает выжить. Я вижу только тень в твоем окне, А душу — не дано увидеть мне.
Марк Штейнберг: — Пишу стихи столько лет, сколько себя помню. В четвертом классе, вместо сочинения про зиму, написал поэму. Несколько строф помню и теперь. Ну и пронес это увлечение через все годы. Много писал в военном училище. А из училища я загремел в Кушку, тот самый проклятый гарнизон, о котором пословица гласит: "Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют!" Вот меня и не послали, и целых шесть лет — вся, почти, молодость была загублена в этой крепости. Там офицеры свободное от службы время посвящали пьянке, других развлечений просто не было. Я же, видимо, из-за пятого пункта к водяре относился без энтузиазма. Потому и пристрастился к чтению. Библиотека в Доме офицеров была потрясающая, сохранилась со времен царизма. За шесть лет прочел и перечел всю русскую классику и заимел таким образом немалый словарный запас, которого в школе и военном училище заполучить не мог по определению.
Но и, кроме того, читая и запоминая Пушкина, Некрасова, Тютчева, Блока, Бальмонта, Гумилева, Маяковского, Есенина, Пастернака и прочих мэтров, усвоил я основные правила стихосложения.
— Но, наверное, у каждого поэта это свое, индивидуальное, присущее только ему?
— Большие поэты создают свой собственный мир. А простые смертные чаще всего придерживаются определенных правил. Их, считаю, не так уж много.
Главное — умение передать свои мысли и чувства через образ. Затем — ритм. Потому что именно ритм передает настроение автора. Наконец — рифма. Я писал о ней: "Как рождается рифма, чтоб строчке звенеть, как весну украшают цветы...". И рифма должна украшать строчку, не быть по возможности глагольной и слишком точной. В заключение — аллитерации, они дают возможность точнее выразить мысль, придать ей звуковую окраску.
Как понимаете, знание этих правил отнюдь же не обеспечивает приличного стихосложения. Для их соблюдения от меня потребовалась немалая работа. А поскольку в Кушке досуг заполнить было нечем, то я и работал над каждой строкой, пока не считал ее удовлетворительной. Добавить необходимо, что при самой адской работе, ничего сколько-нибудь стоящего не получится, если нет у тебя достаточного словарного запаса. Иначе — выбирать будет не из чего. Ну, и еще. Если Бог не даровал способностей — графоман ты, хоть потей круглосуточно над каждой строфой. Но и тот, кому что-то даровано, отнюдь же не всегда поэт. По большей части, он — человек, сочиняющий стихи на профессиональном уровне. Считаю себя именно таким, не больше.
— Как удавалось совмещать несовместимое — военную службу и поэзию?
— А это зависит от того, что представляет собой твоя служба в каждый данный конкретный момент. Я ведь сапер. А сапер, как принято говорить, ошибается только один раз. У нас, правда, эту расхожую истину несколько переиначили и говорили с шуткой, что сапер ошибается только один раз, когда идет в саперы. Ну а если серьезно, то на работе нередко бывали ситуации, когда о поэзии думать было некогда. Все мысли были направлены на то, чтобы уцелеть и не стать калекой. При моей-то профессии для стихов места остается мало.
Но так получилось, что именно шесть лет в Кушке дали возможность заниматься стихами. Потому как подразделение, которым командовал, было небольшим, и особых забот не требовало. Если, конечно, не на разминировании работали. Холостяковал, не пил. Вот и учился стихи писать.
Другое дело, тональность этих стихов, их тематика. В них превалировала тоска молодого здорового парня, лишенного элементарных эмоций, которые так щедро дарует юность: любви, развлечений, плотских и духовных радостей. Да к тому же Кушка — южная окраина пустыни: адский зной, раскаленный песчаный буран летом, промозглая слякоть и ураганные ветры зимой — отнюдь не рождали оптимизма. Пожалуй, лучше всего это иллюстрируют два стихотворения. Первое написано сразу после прибытия в гарнизон.
Колышется воздух от зноя, Казармы, дороги в пыли, И крест над высокой скалою Угрюмо чернеет вдали. Как будто погибло живое От этой проклятой жары — Лишь рельсы стальною змеею Ползут по пустыне в Мары...
Кстати о кресте. В Нью-Йорке я познакомился с крупнейшим скульптором XX века Эрнстом Неизвестным. Он в годы войны служил в Кушке. Эрнст помнил о кресте, набросал по памяти и подарил мне рисунок с надписью: "В мое время было написано на кресте: "Здесь медленно умирал я душою и телом".
Тогдашнее мое мироощущение точнее всего отражено в стихотворении "Вы и я":
...Вас вечером нежным чаруют глазами Прекрасные девушки, звонко смеясь... А я — с солдатами в темной казарме Стираю с винтовок налипшую грязь. Вы спите спокойно и сны вереницей Проходят волшебною сказкой лесной... А мне — ничего не успеет присниться — Меня по тревоге поднимет связной. Вы спите уютно, и мать одеялом Укроет, заботясь, что б сын не простыл... А я — там, где ветер свистит одичало, Иду под дождем проверять посты. Как вы — я такой же, но черной судьбою Пожизненно быть начеку обречен. Не вырваться мне из несчетного боя Фортуне старанья мои — нипочем.
Как ни странно, потом я даже тосковал по привычной тяжести службы. Будучи вполне профессиональным журналистом, написал такие строки:
Я сижу на втором этаже В этом старом безликом зданьи, И слова как стада ужей Я пасу на лугах изданий. Обступили стены меня, Рассеченные потолками, И скрепил этажи как броня Ноздреватый тяжелый камень. К монотонности смены дат Я привык нелегко, не сразу — Много лет я водил солдат, А теперь — подбираю фразы. Но сегодня — не мой черед Тралить мины и рвать заряды, И не мне призывать "Вперед!" Под разящим свинцовым градом... Но как тянет порой в войска, На просторы, где был когда-то, И змеею ползет тоска В опаленное сердце солдата...
— Ваша журналистская деятельность поощрялась начальством. А поэзия?
— Журналистикой стал заниматься еще в лейтенантском чине. Писал, естественно, в военные газеты и журналы. Начальство относилось к этому поначалу снисходительно — не поощряло, но и не мешало. Но по мере зрелости профессиональной, меня стали печатать в "Красной Звезде", в "Военном вестнике" и даже в органе Генштаба, журнале "Военная мысль". И тут уж начальство утратило снобизм, возжелало соавторства, а позднее — просто авторства. Ну, как не порадеть родному генералу?
А касаемо стихов командование держалось вполне индифферентно. Правда, один раз стихи помогли добиться высокой оценки на строевом смотре. Обычно после прохождения торжественным маршем, подразделения шествовали с песней. И очень ценилось, если песня была новой. А где ее обретешь — новую, да еще чтоб строевой была. Зная это, перед инспекторской проверкой я сочинил песню для своего инженерно-штурмового батальона, приказал разучить, и на строевом смотре батальон маршировал с этой песней. И получил отличную оценку. И ура! Там был такой припев:
Через мрак ледяной В обжигающий зной Мы, минеры, идем впереди, Через минный завал Через огненный шквал Мы пехоте проложим пути.
А поскольку музыки я, как понимаете, сотворить не мог, то и текст приспособил под знаменитую песню времен Отечественной: "Мы не дрогнем в бою за столицу свою". Правда, это единственный случай, когда умение сочинять стихи послужило во благо моему служебному реноме.
— Военная тема в вашей поэзии, естественно, представлена очень широко...
— Она так или иначе пронизывала даже многие лирические стихи. Пожалуй, круче всего эта тематика проявилась в афганских стихах. А потому, что впервые шла война в чужой стране, незасекреченная. Вот и родились строки, привязанные к вполне определенным событиям.
— Но еще шире, пожалуй, представлена любовная лирика
— Лирики в моих стихах, думается, достаточно. Да, побольше, чем военной тематики. К лирическим, безусловно же, отнести необходимо сонеты, а им я уделял особое внимание.
Я ворую тебя у судьбы. Тяжело, торопливо, нечасто Я краду, осторожность забыв, Свое позднее хрупкое счастье. Нетерпения бешеный вал Бьет меня о гранит ожиданья. Я боюсь, как бы Рок не сорвал Долгожданную радость свиданья. И летят, как мгновенья, часы Наших встреч. Расстаемся... И что же? Как единая капля росы Утолить знойной жажды не может, Так — свиданья. Лишь душу тревожат, Им желаний не погасить...
— Считается, что поэзия дело молодых...
— Не думаю, что поэзия — дело только молодых. Если человек любит поэзию, она его греет в любом возрасте. К сожалению, поэзия ныне не так часто радует открытиями. Более того, считаю — ныне достойных уважения и прочтения — единицы. Речь веду, как понимаете, исключительно о поэзии российской. Где почитаю и прочитаю всегда Галича, Слуцкого, Евтушенко, Левитанского. И — Чичибабина. Он для меня — эталон, предел, к которому стремится мое, с позволения сказать, творчество. Удивительно, что этот большой поэт почти всю жизнь проработал в трамвайно-троллейбусном ведомстве.
Из современных же российских поэтов на пьедестал водружаю Дмитрия Быкова, который достоин занимать это место за высокое поэтическое мастерство и бесстрашную гражданскую позицию. Может, это и нерелевантно, однако же весьма прохладно отношусь к Иосифу Бродскому, Евгению Рейну и другим из этой когорты. Знаете ли, поэт-еврей, написавший без капли иронии: "Над арабской гордой хатой гордо реет жид пархатый..." Но и, кроме того, есть у него одно только стихотворение "Еврейское кладбище", и все. Тема народа, его породившего, исчерпана.
Говорить если о еврейской теме, она у меня выражена во многих стихотворениях.
Есть у меня два катрена, в которых определена цель, к ней стремился лет с 30, не раз рисковал цели этой ради. Она воплощена в книге "Евреи в войнах тысячелетий".
Как танки, ломая преграды, Сражаясь в неравном бою, Идут мои книги-солдаты По свету в военном строю. Идут, на веку не старея, Ведь битве не видно конца За честь ветерана-еврея — Солдата, героя, бойца!
После приезда в Америку почти 20 лет назад стихов писал меньше, чем хотелось бы. Они требовали свободного времени, которого не так уж много у военного обозревателя газет и радио. Да и тематика скудеет, чего там! Но хочу оставаться оптимистом.
Юбилеи бывают нечасто. С каждым разом короче и злей Отмеряет грядущий участок Перепутий твоих юбилей. Ну, так что ж! Пусть немного осталось Нам пылать жизнетворным огнём. Одолеем седую усталость И коромысла плеч разогнём. И хотя запредельна задача, Если воля не станет слаба — Нам ещё улыбнётся удача И порадует встречей судьба!
Добавить комментарий