 |
| В газете Moscow News в январе 1946 года была напечатана статья об этом фильме под заголовком "Новый фильм по Жюль Верну покорил и детей, и взрослых" |
|---|
Моя судьба была предсказана в раннем детстве. И не какой-нибудь цыганкой, а самим Жюль Верном, точнее, фильмом по его роману "Пятнадцатилетний капитан", в котором мне пришлось сниматься. Я играл там роль маленького американца Джека Уэлдона, который направляется с матерью из Австралии в Америку, но попадает в заложники к пиратам. После многих испытаний и приключений они все же достигают США.
Догадка о том, что сюжет фильма мог стать для меня предвидением, осенила меня 35 лет спустя, когда, подав заявление на выезд из страны, я получил отказ. В сердцах я поносил чиновников ОВИРа всеми известными мне ругательствами, пока не произнес слово пираты. Тогда-то меня посетила надежда: я решил, что мои мытарства когда-нибудь закончатся, и наступит счастливый конец, как в фильме. Спустя три года я с семьей оказался в Америке; моему сыну Филиппу тогда было столько же лет, сколько Джеку Уэлдону, и в США ему суждено было стать кинематографистом. Впервые я рассказал о своем участии в фильме в интервью по случаю присуждения Филиппу первой премии на Фестивале независимых фильмов в Нью-Йорке.
В детстве и юности меня донимали постоянным вопросом: — Так ты тот самый, кто снимался в "Пятнадцатилетнем капитане"? — и я старался не вспоминать об этом. Но в старости, как известно, картины детства часто всплывают в памяти, и я стал отчетливо видеть и кадры из этого фильма, и то, что происходило за кадрами.
Фильм "Пятнадцатилетний капитан" оказался очень живучим. Он — ровесник победы, и в этом году можно было бы отметить его 65-летний юбилей. Увы, все его участники, за исключением меня, умерли. А ведущие и даже эпизодические роли в нем исполняли первоклассные актеры. Редко даже самые могущественные студии Голливуда могли собрать в одном фильме столько талантов. Во-первых, не позволял бюджет, во-вторых, звезды всегда заняты. Но в последний год войны на московской студии имени Горького снималось всего несколько фильмов, а многие театры еще не работали, так что у режиссера Василия Журавлева был большой выбор. Михаил Астангов, Осип Абдулов, Александр Хвыля, Павел Суханов, Всеволод Ларионов, Елена Измайлова, Сергей Ценин, Виктор Кулаков, Иван Бобров — все они стали народными или заслуженными артистами, создали сотни ролей в кино и на театре.
Как ни странно, режиссеру и его помощникам было труднее всего найти мальчишку на роль Джека. Я потом узнал, что около тысячи кандидатов на эту роль не прошли пробы, с одним я даже случайно познакомился спустя годы. Многие из этих ребят были старше меня, мечтали сниматься в кино, могли хорошо читать стихи и уже играли в школьных спектаклях. Я же ничего не умел делать, хотя на пробе станцевал нечто, напоминающее морской танец "Яблочко". Видимо, помогли занятия ритмикой в Центральной музыкальной школе, где я тогда учился в подготовительном классе. Помню, что особого желания сниматься у меня не было, и знал бы режиссер, сколько придется из-за меня испортить драгоценной в то время пленки, наверное, взял бы другого.
Нашли меня ассистенты режиссера на Елке в Колонном зале Дома союзов, в том самом, где спустя 8 лет будет стоять гроб Сталина. Это была первая в моей жизни Елка, и меня распирала радость от подлинно праздничной атмосферы — все были уверены в скорой победе, и от подарка с мандаринкой, которую я никогда до этого не пробовал, и оттого, что Снегурочка заговорила со мной. Наверное, именно этот разговор привлек внимание молодой дамы из киногруппы, которая стала расспрашивать о моих родителях, а потом разговорилась с бабушкой, с которой я пришел.
Эта дама взяла телефон нашей коммунальной квартиры в Брюсовском переулке и стала настойчиво названивать по поводу пробы. Папа мой погиб на войне, мама, пианистка и лектор-музыковед Раиса Глезер, часто уезжала на гастроли, и бабушка решала все вопросы по моему воспитанию. Она поддалась на уговоры, хотя мама была против. Спустя много лет я прочитал письмо к ней от ее друга с фронта, который веско доказывал, что кино может привить ребенку тщеславие, отвлечь от занятий в школе. "Не лучше ли беречь сына и воспитывать его поскромней и посерьезней".
Он был абсолютно прав, но у бабушки были свои резоны: 8 месяцев в Батуме пойдут ребенку на пользу, мальчик будет есть фрукты, недоступные в Москве, купаться в море и возвратится окрепшим. Я помню их споры и обсуждение контракта со студией Горького. Он до сих пор у меня хранится. В одном пункте студия обязуется: "Азарик Мессерер, как одно из главных действующих лиц, будет отовариваться сахаром". Такое предложение в 1945 году, должно быть, казалось особенно заманчивым.
Студийные съемки начались в середине мая, вскоре после Дня победы и моего дня рождения — мне исполнилось шесть лет. Помню, что поездки на троллейбусе №9 от Большого театра до района нынешнего ВДНХ длились больше часа и казались мне вечными. В первой сцене меня уложили в кровать и велели прикинуться, что засыпаю под ослепительным светом юпитеров и под жарким одеялом. Хорошо еще, что режиссер отверг парик, который нахлобучили на меня, сказав, что сойдут мои собственные локоны, только не надо будет их подстригать.
В этой сцене няня пела мне колыбельную. Она была чернокожей, казалась мне старой, старше бабушки, и я ее боялся. Как завороженный я следил за ее толстыми губами, выпевавшими русские слова с акцентом. Потом я понял, что ее побаивались все, включая режиссера, который заискивал перед ней, как перед примадонной. Звали ее Коретти Генриховна Арле-Тиц, она и в самом деле в молодости была примадонной, блистательно исполнявшей партию Аиды в опере Верди. Я обнаружил множество упоминаний о ней в старых американских газетах и книгах, посвященных карьерам выдающихся афроамериканцев, эмигрировавших из США.
Арле-Тиц училась пению в Италии, закончила Петербургскую консерваторию еще до революции и вышла замуж за своего русского профессора. Ее ангажировали до и после революции несколько театров России и Украины, а когда в 30-е годы в Москве и Ленинграде появились первые джазовые ансамбли, она стала петь блюзы и прославилась в СССР задолго до Эллы Фитцжеральд и Мариан Андерсон. Один раз она вернулась в Америку повидаться с умирающей матерью, но заявила в интервью "Нью-Йорк Таймс", что предпочитает жить в России, где забыла о дискриминации. Коретти раздражали мои манеры за столом, и она пыталась научить меня правильно держать нож и вилку.
Зато другого чернокожего актера я ни только не боялся, но просто обожал. Он умел меня рассмешить в любую минуту, даже во время долгих ночных съемок, когда я падал от усталости. Его звали Вейланд Родд, по-английски Rud, но я предпочитал называть его в жизни, как в фильме, — Геркулес. Он вошел в историю как первый чернокожий, игравший Отелло в белой труппе, в знаменитом филадельфийском театре Хеджгроу (Hedgegrow Theatre), в постановке выдающегося режиссера Джаспера Диттера.
Вейланд Родд вообще предпочитал играть только в постановках самых талантливых режиссеров, как он заявил в интервью корреспонденту "Нью-Йорк Таймс" в 1934 году, а потому, иммигрировав в СССР двумя годами раньше, поступил в театр Мейерхольда. Впоследствии он сам стал режиссером, закончив ГИТИС, и осуществил свою мечту поставить и сыграть Отелло уже на русском языке. У него была белая жена, американская пианистка, и двое детей. Старшая дочь родилась 9 мая 1945 года, и в честь победы ее назвали Викторией, а младший сын, тоже Вейланд, стал известным эстрадным певцом.
Мне больше всего запомнилась сцена, в которой мы играли с Вейландом Роддом вместе. Она, как и многие другие, снималась на палубе корабля (это была старая баржа, которую переоборудовали в бриг, водрузив на нее мачты, натянув паруса, прикрепив спасательную лодку). В разгаре праздника по случаю нашего освобождения из плена я должен был бросить яблоко и крикнуть: "Геркулес". Я старался, бросал, а Геркулес и не пытался ловить. В следующем кадре он должен был танцевать, протянув ко мне нож с якобы пойманным на лету яблоком. Этот его танец должны были снимать позже, может быть даже на другой день.
Режиссер потребовал снять один дубль, потом другой, наверное, десятый. Но чем дольше снимали, тем больше я терял энтузиазм. Вообще-то я к тому времени уже знал, что кино — это сплошной обман, построенный на трюках, но в данном случае мне стало обидно до слез, и я отказался кидать яблоко. Режиссер, не понимавший психологию ребенка, страшно на меня разозлился, а Вейланд подошел ко мне и ласково спросил, почему я отказываюсь. Сквозь слезы я сказал: "Tы же не хочешь ловить!" "OK, — сказал он, — я попытаюсь. Где мой нож?" Я утер слезы, объявили новый дубль, и Геркулес выставил нож. Он не сумел поймать яблоко, но я кинул с таким задором, что режиссер был, наконец, удовлетворен.
Я верил, что Геркулес — самый сильный человек, в одной сцене он даже несет на вытянутой руке Дика Сэнда — Севу Ларионова, но Сева смутил меня, сказав, что Иван Бобров, игравший роль короля племени Муани Лунга, сильнее Геркулеса. Оказалось, что Бобров был в молодости чемпионом Москвы по боксу, а потом совмещал карьеру киноактера с тренерством в одном из московских клубов. У него был типичный для боксера примятый нос, так что гримерам приходилось выравнивать его. Он стал сниматься раньше своих коллег, сыграв в 1925 году одну из главных ролей в великом фильме Эйзенштейна "Броненосец Потемкин". Узнав о его боксерской карьере, я проникся к нему особым уважением и упросил его показать мне несколько боксерских приемов. Дело в том, что в нашей батумской гостинице жили двое грузинских мальчишек, примерно моего возраста или чуть постарше. Они все время задирались, вызывали меня "стыкнуться", но после того, как я похвастался, что меня тренирует сам чемпион Москвы, и показал им пару комбинаций, они уже меня не трогали.
Севу Ларионова я считал своим самым большим и верным другом. У него была на редкость обаятельная улыбка, большая родинка на лице и редкий, присущий только ему тембр голоса, так что впоследствии в любом фильме — а он участвовал в более чем пятидесяти — я немедленно узнавал его по голосу до появления в кадре. Он был старше меня всего на 11 лет, еще учился в школе, и это был первый его фильм. Режиссер иногда на него покрикивал, и мне хотелось заступиться за него. Однажды я спросил его, почему он терпит, когда на него кричат. Он с грустью ответил, что актером вообще-то быть не собирается, а будет авиаконструктором. Потом я узнал, что, несмотря на огромный успех в нашем фильме, он и в самом деле поступил в Авиационный институт. Однако, через несколько лет перешел в театральное училище — видимо, актерство ему на роду было написано: его дед был известным артистом Императорского театра, а тетя, знаменитая Софья Гиацинтова, была до войны ведущей актрисой Второго МХАТа, где ее партнером во многих спектаклях был мой дядя Азарий Азарин. Она написала о нем очень теплые воспоминания после его скоропостижной смерти.
Сева делился со мной новостями и по секрету даже выдавал сплетни. Меня поразило, что у моей сценической мамы Миссис Уэлдон, которую играла Елена Измайлова, был роман с актером Юрием Любимовым (в будущем выдающимся режиссером). Он приезжал в Батум на съемки фильма "Робинзон Крузо", в котором играл Пятницу. Елене было в то время 25 лет, и она была ослепительно красива. Недаром ее впоследствии выбрали на роль Натальи Гончаровой в фильме "Михаил Глинка". Мне показалось, что Сева был влюблен в нее. Я тоже был к ней неравнодушен, потом рад был видеть ее в моих любимых в юности фильмах — "Подвиг Разведчика" и "Белый клык", которые смотрел много раз.
Лучшая моя сцена с Севой была на мачте, куда нас поднимали на кране. Оператор с камерой сидел на этом кране, а мы стояли в прикрепленной к мачте бочке и смотрели в подзорные трубы. По роли я первый вижу в море нечто и показываю Дику Сэнду. Он говорит мне: "Кричи так: плавучий предмет по правому борту", но я его перебиваю, — "Kaкой еще предмет? Это же кит. Мамочка, кит!" Эту сцену я хорошо знал, и мне она удалась с первого раза при озвучивании. Но потом, во время просмотра в кинотеатре я был в ужасе от своего писклявого голоса. Кстати, впоследствии я мог безошибочно определить, озвучивался ли фильм после или во время съемки. Если после, то фонограмма обычно звучит неестественно четко, как это было в нашем фильме.
Сева объяснил мне, кто играет хорошо, а кто — превосходно, и у кого он пытался учиться. Корифеями у нас были Михаил Астангов и Осип Абдулов. В жизни они были очень приветливыми людьми. Но лица их резко менялись, когда они входили в роль негодяев, ненавидевших мою мать и, соответственно, меня. В фильме мы были их рабами, а они — нашими работорговцами, так что я должен был их тоже ненавидеть. Это было трудно, поскольку я знал, что через час они будут опять мне приветливо улыбаться. Я вовсе не удивился, увидев Абдулова в пиратской одежде, ведь я его уже знал как Сильвера, главаря пиратов в фильме "Остров сокровищ". Одноглазый и хромой, он там выглядел устрашающе. В нашем фильме он тоже носил повязку на глазу, хромал (у него с детства одна нога была короче другой) и дьявольски хохотал.
Однако, главного злодея играл Астангов. Когда фильм вышел на экран, его буквально преследовали мальчишки на улицах, угрожая отомстить ему за "пиратство". Он вынужден был прятать лицо за шляпой, завидев детвору. Впрочем, ему было не привыкать к такой сверхэмоциональной реакции публики в военное и послевоенное время, ведь он переиграл немало всяческих мерзавцев, а также фашистов, вплоть до самого Гитлера в фильме "Сталинградская битва". Вообще актерское дарование более ярко проявляется в отрицательных персонажах. Это правило явно было доказано Астанговым.
И Астангов, и Абдулов были актерами выдающимися и обладали высочайшей культурой. Интересно, что оба они родились в Польше, оба учились на юридическом факультете в Московском университете, оба начинали свою актерскую деятельность в студии имени Шаляпина в начале 20-х годов, считали себя учениками Леонида Леонидова и Всеволода Мейерхольда, а впоследствии в течение многих лет работали вместе в театре Моссовета. Абдулов был знаменит своими комедийными ролями (Пиквик в Пиквикском клубе по Диккенсу), а Астангов — трагедийными (он великолепно сыграл Гамлета).
Некоторые реплики Астангова из фильма с его характерной зловещей интонацией мне часто вспоминаются. Например, он с издевкой говорит моей сценической маме: "Может быть, я прикажу вам готовить мне утренний кофе по-турецки, или, скажем, спаржу в майонезе". Спустя много лет в Америке я отведал спаржу в майонезе, удовлетворив, наконец, свое детское любопытство. Собака по кличке Динго все время рычала на Астангова. Скорее всего, хозяин, который привез ее из Москвы, приучил ее ненавидеть пирата Негоро, как это полагалось по роли. Она так злобно рычала, что я стал ее бояться, поэтому сцена знакомства с ней была для меня очень трудной. Я просил ее дать мне лапу, и она нехотя протягивала ее, потому что хозяин, стоявший за кадром, давал ей соответствующий знак.
Собака Динго упоминалась в письмах, которые я получил от зрителей после просмотров фильма в кинотеатрах Москвы. Особенно запомнилась мне встреча со школьниками в клубе "Пионерской правды". Газета опубликовала целый разворот, посвященный этой встрече, на которой присутствовало свыше тысячи детей. Перед ними выступил наш режиссер Василий Журавлев, чьи приключенческие фильмы "Гибель орла" и "Граница на замке" (опять же провидческое для меня название), уже принесли ему славу среди молодежи. Он, в частности, рассказал, что картина снималась 14 месяцев, и за это время операторы отсняли пятнадцать километров пленки. Отметил он и огромную работу художников, тщательно изучавших рисунки и фотографии о быте туземцев экваториальной Африки, об их обрядах. "Костюмеры шили костюмы, мастерили бусы, страусовые перья. Бутафоры делали копья, луки, щиты. Столярная бригада специалистов-моряков работала над декорациями для сцен на корабле. В Батуме строилась негритянская деревня. Бывали дни, когда в съемках участвовало около трехсот человек", — вспоминал Журавлев.
А потом в президиум поступило несколько сотен вопросов. Они распределялись между присутствовавшими актерами. И мне досталась увесистая пачка. В то время я читал медленно, а уж писал совсем плохо: год съемок в фильме явно выбил меня из колеи школьных занятий. Однако я сохранил эти письма в надежде когда-нибудь на них ответить. Они до сих пор хранятся у меня в конверте с надписью "Письма Джеку".
Привожу одно из них в буквальном виде:
"Дорогой маленький артист, играющий роль Джека. Мы, учащиеся 6 кл. "В" 204 школы им. Горького, поздравляем Вас с хорошо разыгранной ролью и желаем успеха в вашей будущей артистической жизни. У нас в классе есть тоже учащиеся, которые будут наверно сниматься в картине "Семигорие", которую ставит киностудия Союздетфильм. Эти ребята, просмотрев эту замечательную картину "Пятнадцатилетний капитан", тоже мечтают быть такими же артистами. Желаем узнать, сколько вам лет и сочувствуем вашей тяжелой работе".
Некоторые письма зрителей были опубликованы в номере "Пионерской правды" от 29 марта 1946 года. Кирилл Мартынов из школы №114 писал очень эмоционально: "Мы смотрели фильм с большим напряжением. И вместе с юным капитаном, с отважным Геркулесом и с маленьким Джеком переживали их злоключения. Иногда так хотелось вскочить и ударить негодяя Негоро, предупредить Дика Сэнда об опасности".
К счастью, мама вовремя поняла, что мне надо догонять своих сверстников в школе и просила киношников не звонить относительно моего участия в других фильмах. Я еще долго вызывал у детей и взрослых нездоровый интерес, и мне изрядно надоел вопрос: "Это ты снимался..." Впоследствии я лишь раз принимал участие в учебном фильме, снимавшемся в Одессе на английском языке. Взяли меня потому, что я учился в Институте иностранных языков. И снова я играл американца, но в институте нам прививали английский акцент, так что мой американец заведомо звучал неправдоподобно.
Новая технология придала фильму "Пятнадцатилетний капитан" новую жизнь. Недавно моя дочь Алиса прислала мне из Австралии новый DVD с двумя моими фотографиями на обложке. Картину эту также можно посмотреть в интернете, где я нашел довольно интересное обсуждение этого фильма. Мне особенно понравились два комментария, оставленные в 2009 году. Некий Эльдар Логоев из Харькова пишет, что это "один из немногих фильмов по приключенческой классике, который не испортили сталинской идеологией". А Марк Кирилов написал, что "в фильме чувствуется какая-то нездешность" и что "по мастерству актеров и режиссера он превосходит даже голливудские аналоги".
Мои коллеги по фильму могли бы улыбнуться при этих словах, увы, — на том свете...
Добавить комментарий