Предмет нашего разговора сегодня — Игра, игра, как некий своеобразный феномен. Игра, которой были бы увлечены ее создатели и участники, и которая доставила бы им не только огромную пользу, но истинное наслаждение. Игра! Стоит только произнести это слово, как тотчас нас буквально захлестывает шквал ассоциаций, образов, видений...".
Так писал в своей книге "Феномен игры" Владимир Ворошилов, автор и создатель знаменитой телевизионной передачи "Что? Где? Когда?"
Почему я решил рассказать об этой передаче? Потому что она объединила миллионы людей. Потому что я сам, своими глазами наблюдал, как вечера, когда телеклуб "Что? Где? Когда?" выходил в эфир, становились семейными праздниками. А, может, еще и потому, что игра Ворошилова, блеснувшая, как луч надежды в мрачные годы "застоя", молодым как бы высветила будущее, а пожилых вернула в детство и юность.
Я вспоминаю, как во время войны, мы, мальчишки, заброшенные войной в детский дом, шли в рваных телогрейках из заледенелой детдомовской столовой, играя на "зубариках". Мы выстукивали на зубах любой мотив, и эта отчаянная игра, рожденная постоянным чувством голода, давала возможность хоть на время забыться. В том жутковатом детской доме совсем не было традиционных игр — ни шашек, ни домино, ни футбольного мяча... И как бы чувствуя, что спасение наше только в играх, мы на каждом шагу придумывали их сами.
Американский психолог Эрик Берн относит полное отсутствие игры в жизни человека к области сенсорного голода и сравнивает по убийственности результатов с голодной смертью: "Дефицит игры ведет к биологическому вырождению". Эта серьезнейшая социальная опасность подстерегает в первую очередь взрослых. И не случайно именно дети, управляемые инстинктом Игры, как правило, сохраняют до определенного возраста подлинный азарт и здоровый вкус к жизни.
Детство моего поколения... Оно было буквально пронизано множеством очень простых, но совершенно удивительных игр. Парадные и лестницы дома, в котором я жил после войны, гудели восторженными криками ребят, играющих в "жмурки"; в битком набитых детьми дворах царили "чижик" и "штандер", "расшибец" и "пристеночка". И без конца бил окна коммуналок стертый до самой камеры футбольный мяч.
Много лет спустя я, журналист, приехал на участок строительства газопровода "Дружба" в украинский городок Бар. У кого-то из строителей-немцев был день рождения, и они пригласили к себе советских коллег. Глядя на то, как немцы водят хороводы, без конца хлопают в ладоши, поют, самозабвенно размахивая руками и хохочут буквально до слез, один из наших рабочих шепнул мне на ухо: "Вот дурачки! Взрослые люди, а ведут себя как дети!" А я подумал: отдыхают, как дети; работают, как настоящие мужчины.
"Мы играем в нипочем, не в деньги. Играем в горелки, в гулючки, в отгадышки, в шашки, в свинки, в свайку, в мяча, в шара, в зернь, в кости, в бабки...". Это из "Толкового словаря живого великорусского языка" Владимира Даля. И дальше: "Только тем не играют, отчего умирают". Отсутствие игры поставлено рядом со смертью. Не удивительно ли: эта русская пословица, в сущности, о том же, о чем на языке современной науки пишет американский исследователь Эрик Берн.
"Столько различных по своей природе, а иногда и просто противоречивых чувств, явлений, и все это — игра! Однако, что же главное, коренное, кроется в этом фантоме из четырех букв?" На вопрос, заданный Владимиром Ворошиловым, пожалуй, никто не даст исчерпывающего ответа. Ибо сама игра неисчерпаема.
Вспомним пушкинского Германна: он ставил на карту все — и проиграл.
Владимир Ворошилов, приступая к своей телевизионной игре, тоже поставил на карту все, что имел и умел. Но, в отличие от Германна, выиграл, потому что придумал игру радостную и для всех. Причем, вот парадокс! — именно в те годы, когда "застой" как тяжелая болезнь, поразившая наше общество, казалось, не оставлял для этого никаких возможностей.
И вот — Игра!
Включаем телевизор, и к нам несутся звуки завораживающей мелодии. А на экране крупным планом хохлится огромная сова, подмигивают десятки волшебных фонарей, в таинственном чреве зала мелькают какие-то тени, доносятся чьи-то нетерпеливые возгласы. А взор уже устремлен к круглому столу, за которым вот-вот соберутся "знатоки". И в наставшей внезапно тишине торжественно звучит знакомый голос: "Здравствуйте, уважаемые телезрители!"
Эта суперинтеллектуальная игра началась тридцать пять лет назад. И, поразительно, но факт — продолжается и сегодня! С тех пор я, кажется, не пропустил ни одной битвы "знатоков" с телезрителями. Но однажды... Мне вдруг страшно захотелось войти за кулисы этой игры, заглянуть в ее "кухню", своими глазами увидеть, как варится эта фантастическая передача. В то время я был репортером и мог, придя на игру к Ворошилову, написать репортаж. Однако, на сей раз понял, что мне этого мало. Хотелось пожить в этой передаче, узнать все ее тайны: как она возникла; как и откуда являются "знатоки"; и кто эти телезрители, что решаются на схватку с такими интеллектуалами?.. А, быть может, и самому поиграть!
Я сел и написал заявку на книгу, назвав ее очень просто: "Минута на размышление или загадка телеигры "Что? Где? Когда?"
В издательстве "Искусство", где существовал отдел, ведавший телевидением, прочтя мою заявку, усомнились: согласится ли Ворошилов? Я поехал в Ворошилову. Владимир Яковлевич прочел заявку, затем отложил ее в сторону и вгляделся в меня.
— Мне нравится, — наконец, сказал он. И вдруг предложил: — А не хотите ли к нам директором?
Слегка опешив, я напомнил ему, что перед ним журналист, а не администратор.
— Из вас получился бы хороший директор, — задумчиво возразил он. — Ладно. Не хотите — пишите книгу.
Так я вошел в святая святых, туда, где вершились таинства, волновавшие каждого, имевшего телевизор. Так в моей книге появились главы: "Чего не видит зритель"; "Как это делается?"; "Кто вы — "знатоки?"; "Телезрители — кто вы?" Так я узнал людей, способных ответить за одну минуту на любой, самый каверзный вопрос. В это трудно было поверить. И, помнится, многие телезрители, поражаясь мгновенным ответам "знатоков", подозревали, что их просто обманывают. "Не может быть!" — волновались даже завзятые энциклопедисты. Да ведь и я, лишь оказавшись в самой Игре, снял свои подозрения. А потом отправился к другим загадочным людям — телезрителям, побеждавшим своими фантастическими вопросами самих "знатоков".
И только один человек, заваривший всю эту Игру, так и остался для меня главной загадкой.
Этот таинственный Ворошилов
Он всегда оставался где-то за кадром. Тем таинственней и загадочней звучал этот глубокий голос — голос самого страстного игрока из всех, кто участвовал в передачах клуба "Что? Где? Когда?" Журналисты назвали его "Инкогнито из Останкино".
Я зашел к нему в квартиру — и уперся глазами в записку, пришпиленную к стене: "Музыкальная пауза. Кто и почему?" Записка на другой стене вопрошала: "Кто пройдет с подносом?" И все кругом пестрело такими записками, расписанными японскими фломастерами. И все — только о передаче. Единственная, из другой оперы, висела над кухонным столом: на ней череп, кости и слова: "Не жри!"
Придя к Ворошилову, я понял то, что, видимо, сразу уясняли для себя участники клуба "знатоков": этот человек существует постольку, поскольку делает свою передачу.
— Я думаю, настоящая Игра — это нечто мистическое, — рассуждал он. — Человечество создало сотни образов игр. Что за всем этим стоит — я не знаю. Но телевидение, которое стоит ближе всего к самой жизни, не могло не использовать фантомы, блуждающие в головах людей. Я не хотел придумывать совершенно новую игру, а потому взял за основу всем известный образ — рулетку. Людям всегда хочется попасть в то место, где можно пообщаться — с Богом или с чертом. Я ведь тоже игрок. Для меня высшее удовольствие — сделать крупную ставку. Образ рулетки витает над ЧКГ. Да ведь все и началось с этого. Как-то зашел в Дом игрушки купить подарок человеку трех лет от роду. Увидел волчок с прыгающей лошадкой и купил... сразу два. Второй — себе!
Владимир Ворошилов пришел на телевидение в конце шестидесятых. То было время, когда хрущевская "оттепель" осталась позади, а "застой" только начинался. Художник по профессии, Ворошилов уже успел завоевать известность в театральных кругах: на сценах Москвы и Ленинграда шли спектакли в его оформлении. А в "Современнике" Олег Ефремов предложил ему режиссерский дебют: вместе с Галиной Волчек Ворошилов ставил "Двое на качелях". Но еще до выпуска спектакля вдруг повернул совсем в другую сторону.
Была весна. И вдруг — позвонили с телевидения, предложив придумать и снять по своему вкусу любую передачу. Согласился. Пришел на телестудию месяца на три, а остался на всю жизнь.
Первую свою телеигру он назвал "Аукцион". Стоя на сцене, Ворошилов "торговался" с залом, только в качестве платы требовались не деньги, а интеллект.
— На первом "Аукционе" мы торговали чаем, знакомили телезрителя через своих "покупателей" с разными сортами чая, их спецификой, способами заварки... О каждом сорте игроки создавали чуть ли не поэмы. И продажи чая в Москве увеличились вдвое! Но важнейшим эффектом этой игры я считаю не рекламу товаров. Все эти годы, начиная с "Аукциона", я стараюсь привить людям вкус к самостоятельному мышлению — то, что у нас десятилетиями искореняли. Нас приучали оставаться в рамках железных схем, потому что в советской жизни, на всех ее этапах, было слишком мало игры.
Пять "Аукционов" — чайный, рыбный, книжный, страховых агентств, телевизионный — прошли с огромным успехом. И впервые в СССР показали, что значит настоящая реклама.
— А фирмы платили вам за рекламу?
— В то время в голову никому не приходило, что за рекламу надо платить.
Разгром "Аукциона" начался с "легкой" руки главного советского идеолога Михаила Суслова. Как-то он присутствовал на соревнованиях фигуристов, где "Союзторгреклама" вручила победителям слишком ценный с его точки зрения приз — телевизор. Тут Суслов и узнал, что "Союзторгреклама" действует в содружестве с телевизионным "Аукционом", участники которого тоже получали ценные подарки. "Что это за передача? — возмутился он. — Кто ее придумал? Нашим людям реклама вообще не нужна!"
На том и закончилась история "Аукциона".
Но уже через год на телеэкране появилась придуманная им новая игра — "А ну-ка, парни!" Многие тогда решили, что Ворошилов с испугу ударился в ура-патриотизм.
— "А ну-ка, парни!" действительно был для вас компромисс?
— Мне как бы предлагали исправиться. Но я не сумел. В своей новой игре увлекся жестким мужским началом. Тем, что десять лет спустя вылилось в движение рокеров. Помню, как все удивлялись: "Ну что ты так упорно тянешь в эту передачу мотоциклы?" А я чувствовал, что если уберу мотоциклы, то игры, какой я ее задумал, просто не будет. Ведь рокеры — социальный феномен, а их мотоциклы, весь этот рев и треск — знаки времени. В передаче шло единоборство, происходили даже своего рода дуэли. И вскоре на одной из телевизионных летучек я услышал: "Не забывайте, что это советские парни. А как они себя ведут? Рев моторов, пальба, борьба — сплошной боевик! Пусть они у вас думают". От меня стали требовать, чтобы в программу, идущую на одном дыхании, я ввел конкурсы на эрудицию. Но я понимал, что тогда мне придется самому убить своих "парней". Нет уж, пусть их убивают без меня. И убили — закрыли передачу.
— А дальше?
— А дальше — "Что? Где? Когда?"
— Что вы считаете главной находкой в этой вашей телеигре?
— Минуту обсуждения. Казалось бы, простая вещь — и в то же время загадка: как удается мгновенно решить общую задачу команде из шести интеллектов? Здесь, за игровым столом, вдруг проявляется какой-то общий разум — как в "Солярисе".
— Вы едины в пяти лицах: сценарист, режиссер, организатор, ведущий и телезритель. И я наблюдал ваши "капканы" и "ловушки" — своего рода провокации.
— Я режиссер-мистик. Для меня увлекательно то, что абсолютно неожиданно. Допустим, есть секунда, даже доля секунды, когда я чувствую: вот, сейчас могу сказать то, что раньше никогда еще не говорил. А за этим, конечно же, и в самой передаче последует что-то, чего я и предположить не мог. Правда, было всего несколько случаев, когда на меня вдруг находило истинное прозрение, и я действовал просто по наитию. И просто забывал о том, что идет игра, что на нас смотрят миллионы людей — терял ощущение места действия. Но при этом продолжал вести передачу! И вдруг — возвращение на землю. И я вижу, что веду, не глядя на экран, и наушники лежат на столе.
— Когда я смотрю "Что? Где? Когда?", тоже ощущаю нечто мистическое.
— И это в самом деле так! Однажды, находясь в компании экстрасенса, математика и гипнотизера, я нарисовал им мизансценировку своей передачи. И вдруг кто-то сказал: "Послушайте, да ведь это же классические концентрические круги! Вся наша Вселенная построена на этих кругах...". Остальные присмотрелись и ахнули. А схема была такая. В середине — как бы взрыв, от которого расходятся волны. Это первый круг — волчок, датчик случайных чисел. Его стрелка указывает на круг писем, лежащих на столе. В них послания от неизвестных нам людей, таинственные послания, поскольку они еще не прочитаны и не разгаданы. А люди, приславшие свои вопросы, где-то сидят и ждут. Порой мне даже кажется, что я вижу, как их тени витают над игровым столом... Следующий круг — "знатоки", что сидят за столом, и отвечают на откуда-то пришедшие к ним вопросы. Не правда ли, похоже на спиритический сеанс?
— Но ведь "знатоки" видят авторов вопросов на мониторе?
— Все равно, впечатление такое, будто они "вызывают духов" и "говорят" с ними. Неподалеку от "знатоков", за штрафной линией, стоит стена наших гостей, наблюдающих этот "сеанс". Они образуют абсолютно замкнутый четвертый круг. И, наконец, пятый — телезрители, которые во всех концах страны следят за игрой, сидя у своих телевизоров.
Ворошилов немного помолчал и закончил:
— Теперь вы знаете нашу тайну.
Моя книга вышла в 1992 году. Спустя восемь лет Владимира Ворошилова не стало. А передача по-прежнему идет. Но это уже другая история. История следующей книги, которую я начинаю писать.
Добавить комментарий