Утром в воскресенье 15 июня мне довелось пережить нечто необычное. Я ходила пешком взад и вперед по пустому фривею.
Пасадинский фривей был закрыт с 6 до 10 часов утра.
Не из-за аварии, не для очистки и не для ремонта. Даже не из-за киносъемки.
Из-за события под названием «Фестиваль Арройо Секо» — то-есть, праздник Сухого Русла.
Это самое русло, давно забетонированное, тянется вниз с холмов Пасадины до лос-анджелесского даунтауна. В 1940 году вдоль него проложили первый в Лос-Анджелесе фривей — узкий, извилистый, окаймленный зелеными холмами. Обитателям зажиточного пригорода Пасадина стало рукой подать до даунтауна — каких-нибудь 10-15 минут.
Сейчас по Пасадинскому фривею пробегает 130 тысяч машин в день.
Накануне праздника в «Лос Анджелес таймс» появилась заметка под названием «Пасадинский фривей будет в распоряжении велосипедистов и пешеходов». С семи утра, сообщила газета, по фривею станут кататься велосипедисты. С половины девятого до десяти желающие смогут погулять ногами.
Почему понадобилось закрывать такую оживленную трассу? Вообще-то вдоль фривея можно гулять по улицам и паркам, которых там немало. Но газета объяснила: «Закрытие фривея — « часть кампании, которая должна привлечь внимание к богатым ресурсам Арройо Секо... Однодневный праздник Арройо, который планировали более двух лет, проводится, чтобы повысить осознание важных экологических, транспортных и экономических вопросов, стоящих перед разнообразными общинами, расположенными вдоль Арройо».
Ну, раз это часть кампании, тогда дело другое, для нас привычное. Мне сразу захотелось пройти там, где не ступала нога живого пешехода. Но возникали вопросы к повестке кампании. Как именно будут привлекать внимание к богатым ресурсам Арройо? Должны ли гуляющие искать нефть на обочинах? Разведывать водные источники? Или речь идет об обмене сокровищами культуры между разнообразными общинами? Надо ли мне запастись стихотворением «Выхожу один я на дорогу» в английском и испанском переводах? Что петь? «Эх, дороги, пыль да туман»? (туман, как-никак, половина нашего смога).
На фотографии в «Таймс» возле столба с вывеской «Историческое парковое шоссе Арройо Секо» стояли два человека и лучились улыбками такой энергии, что от них хотелось зарядить автомобильный аккумулятор. Это были организаторы праздника: Роберт Готтлиб — пожилой, с седым венчиком вокруг лысины, облаченный в темный костюм, и Маркус Реннер — молодой, в шлеме и с велосипедом в руках.
Оба они — сотрудники Оксидентл-колледжа. Профессор Готтлиб преподает там экологию и заведует Институтом Городской и Экологической Политики (ИГЭП) при колледже. Реннер — координатор Института.
Я стала читать на интернете про этот колледж и узнала следующее.
Он находится неподалеку от фривея, в районе Игл-Рок (Орлиная Скала), населенном, по большей части, «латинос». Основан в 1887 году, пользуется прекрасной репутацией. В течение 4 лет там изучают науки и гуманитарные предметы. Студентов около 1800.
Недавно колледж посетила первая леди Лора Буш и призвала его выпускников идти в учителя.
Среди знаменитых выпускников — киноактер Бен Аффлек, кандидат в вице-президенты США от республиканской партии Джек Кемп и кто-то из руководителей компании «Энрон», ныне известной как жульническая.
Один из ведущих принципов Оксидентл-колледжа — борьба за «разнообразие» (diversity) его состава. Например, в объявлении о вакансии преподавателя по истории Африки говорится: «Особо приглашаются женщины и недопредставленные (underrepresented) меньшинства». Среди студентов женщины составляют 61%. «Недопредставленными» или, по-нашему, обойденными считаются афро-американцы, «латинос», индейцы (надо говорить «коренные американцы»). Всех их вместе в колледже 19%. Много иностранцев, особенно из азиатских стран Дальнего Востока. Белых студентов 55%.
В колледже есть даже предмет «Обучение разнообразию» (diversity training). Преподают отдельную «Историю женщин». Дисциплина «История и литература Америки» предлагает «множественные взгляды на этот предмет, а также на вопросы расы и национальности». («Множественные» — обычно значит «критические»; Америку на этих занятиях наверняка отделывают на все корки). Преподавание социологии «отражает растущий интерес к политически и экономически обделенным группам и классам». При изучении экономики ведется «анализ таких насущных социальных проблем как загрязнение среды, бедность, дискриминация по признаку расы и пола».
Словом, в Оксидентл-колледже тебе и другим вряд ли дадут забыть о твоей расе и национальности. Да, пожалуй, и о классовой принадлежности, не говоря уж о сексуальной.
Разнообразна деятельность студентов во внеучебное время. Они ходили на марши протеста — против заседания Международного Валютного фонда в Праге и против эксплуатации «латинос» в одном корейском ресторане Лос-Анджелеса. Проводит встречи «Альянс лесбиянок, бисексуалов и геев» (на этот сайт я не попала — доступ был закрыт).
Весной 2001 года сотни студентов подали петицию, чтобы на выпускном торжестве с речью выступил Мумия Абу-Джамал. Это афро-американский активист, находящийся в заключении по обвинению в убийстве полицейского. Его сторонники утверждают, что он невиновен и требуют его выпустить. Если кто помнит Анджелу Дэвис, то это ее сегодняшний эквивалент в мужском варианте.
Администрация колледжа петицию отклонила, но Мумия прислал текст своей речи. Там написано, что мир тюрьмы есть подлинное лицо американской демократии, и что вообще США — это тюрьма.
Еще я ознакомилась с изданием «Социалистическое действие». Там поддерживают палестинцев, выступают против большого бизнеса и за affirmative action — то есть, предпочтение «меньшинствам» при наборе на работу и учебу.
Прошлой осенью в колледже прошла выставка студенческих работ под девизом «Сопротивляйтесь войне и угнетению!»
Я уверена, что в Оксидентл-колледже были митинги протеста против терроризма, сбор средств для его жертв. Что там возмущены бесчинствами молодежных банд, от рук которых все чаще гибнут жители Южного Лос-Анджелеса — в основном, афро-американцы и латинос. Что там радовались за очень угнетенный народ Ирака, который больше не будет страдать от Саддама Хуссейна. Но упоминаний обо всем этом мне обнаружить не удалось. Я даже ни разу не нашла дату «11 сентября 2001 года».
Очевидно, дело в моей некомпетентности при обращении с интернетом.
В целом вырисовался образ Оксидентл-колледжа как очень прогрессивного учебного заведения.
В «Лос Анджелес таймс» было написано, что идея Готтлиба-Реннера закрыть фривей натолкнулась на «немалую долю скептицизма». Но они не сдались. За полтора года произвели тысячи телефонных звонков в разные государственные учреждения и победили.
Дальше в газете говорилось, что, по словам профессора Готтлиба, некоторые спрашивают, зачем это нужно. Газета приводит несколько объяснений. Член совета Лос-Анджелеса Эд Рейес заявил: «В 1915 году районы вокруг Арройо росли потому, что это было замечательное местожительство. С тех пор мы ухитрились растерять это чувство общины. Мы хотим продемонстрировать, что можем снова объединить соседей». Крик души вырвался у члена совета Пасадины Сида Тайлера: «Ничего так не хочу услышать, как тишину на фривее, хоть ненадолго». Сам же профессор Готтлиб сказал: «Мы пытаемся дать людям настоящее ощущение возможностей в рамках этой территории, в рамках того, что вы можете сделать».
Это программное высказывание лидера конкретизировал его молодой соратник Реннер, получивший слово в более скромной газете «Пасадина Стар Ньюс». Оказывается, «закрыв движение на первом фривее Западного побережья, организаторы надеются, что люди задумаются об альтернативах автомобильной езде. Этот коридор, по словам Реннера — главный кандидат для множественных способов передвижения. Нынешним летом из даунтауна в Пасадину пойдут поезда «Золотой линии», кое-где параллельной фривею; также имеется потенциал для улучшения автобусного обслуживания и пешеходно-велосипедных дорожек».
А ведь у нас есть песня и на этот случай: «Еду-еду-еду я по свету у прохожих на виду, если я машиной не доеду, значит, я пешком дойду».
«Закрывая фривей, — заявил Реннер, — вы как бы закрываете символ Южной Калифорнии. Это растрясет воображение людей и вызовет представления об иных образах жизни. Существует сильная потребность, просто голод, в альтернативах двухчасовой поездке по фривею».
Я села и стала потряхивать своим воображением, представляя альтернативы. Велосипед? У меня его нет. Как нет и велосипедных дорожек вдоль фривея. Кроме того, я не умею на нем ездить. Пешком до даунтауна займет не так уж много — часов шесть, с привалом и ночевкой у костра. Книги из тамошней Центральной библиотеки можно толкать перед собой в тележке, если получится украсть ее из супермаркета.
По странной привычке, вывезенной из России и вызывающей у американцев жалостливое изумление, я иногда езжу на автобусе. Но это серьезное мероприятие, с изучением расписаний, калькуляцией времени и последующим отлеживанием в изнеможении. Приятно было узнать, что потенциал для улучшения автобусной службы имеется. Может быть, сократят интервалы между автобусами с 40 минут до, например, 28. Или не придется шагать до автобуса милю по жаре.
Выполнив предписанные размышления, я ощутила, что пора переходить к практическому слиянию с соседями по коридору Арройо Секо.
В «Пасадина Стар Ньюс» говорилось: «В последние годы Сухое Русло испытало культурное возрождение — его прошлое, настоящее и будущее стали изучать десятки организаций, от «Коллектива искусств Арройо» до конной группы «Всадники Стадиона Роз» и «Ассоциации по улучшению района Монтесито Хайтс». По мере роста этого движения интересы стали пересекаться, и, наконец, достигли кульминации в празднике Арройо. Его цель — объединить ранее разобщенные районы вокруг связующей темы. В данном случае — вокруг Сухого Русла».
Благородная цель. Без четверти девять утра в воскресенье я двинулась на объединение. Опасалась лишь того, что затолкают в толпе.
Ехать до фривея пришлось по-старинке, на машине. Припарковаться на улице удалось без особого труда. Вход на фривей перекрывала машина калифорнийского ГАИ (или как оно теперь — ГИБДД?) — Highway Patrol. Возле нее одиноко стоял патрульный в задумчивости.
Поскольку в «Таймс» было написано: «Сторонники мероприятия говорят, что ожидают услышать смех, стрекотание велосипедов и звук шагов вместо автомобильного гула», со смеха я и начала. Улыбнулась почти так же широко, как профессор Готтлиб, и крикнула в спину патрульному: «Доброе утро, оффисер!» Оффисер вздрогнул, обернулся и вежливо ответил. В выражении его лица сквозила озадаченность.
Я вышла на фривей. На нем было довольно пустынно. «Таймс» писала: «Организаторы праздника не только хотят повысить осознание общности, но и надеются, что участники найдут время полюбоваться пышными пейзажами вокруг фривея, старейшего на Западе». Я заглянула вниз, в Сухое Русло. По бетону весело журчал ручеек. Почему-то мне показалось, что он течет не к даунтауну, а вверх к горе Уилсон. Остальными пейзажами я уже налюбовалась, так как езжу здесь почти ежедневно несколько лет.
Лениво катили последние велосипедисты. Несколько молодых людей в спортивном облачении истово предавались утренней ходьбе. Китаец с фотоаппаратом снимал жену на фоне дорожного знака.
Я решила прислушаться к разговорам. Прошла маленькая девочка с мамой. Девочка сказала: «Бабушке девяносто девять лет». «Нет, шестьдесят четыре», — возразила мама.
Остальные редкие прохожие наслаждались прогулкой молча. Я одолела километра два с лишним (примерно треть закрытого участка фривея) и повернула обратно. Погуляв, таким образом, около часа, оказалась без десяти десять у выхода на Орендж-гроув. Здесь патрульный попросил нас удалиться. Вдвоем с каким-то пареньком мы вышли на улицу. Всего за свой поход я встретила человек сорок. Ну, пятьдесят. Но уж никак не сто.
Какова же была моя досада, когда на следующий день я развернула «Лос Анджелес таймс». Рядом с заголовком — «Машин на фривее не было, но сильное движение продолжалось» — поместили фотографию именно этого выхода на Орендж-гроув. На ней была снята со спины густая толпа, валившая плечом к плечу. Под снимком было написано, что в 7 утра на фривей выехало 3 тысячи велосипедистов, а их сменил еще более многочисленный наплыв пешеходов.
Я решила, что, видимо, фотограф Мьянг Дж. Чан запечатлел на своем снимке тот момент, когда — аккурат перед моим приходом — все участники дружно покинули фривей. Значит, на объединение вокруг связующей темы Сухого Русла я опоздала.
Тогда я решила не упустить вторую часть торжества, которая, по сообщениям газет, должна была развернуться в парке Сикамор-гроув, все в том же районе Игл Рок. Внутренний голос необъяснимо настаивал, чтобы я перед этим заехала домой и поела. Это и было сделано вопреки подтруниванию моего мужа, уверявшего, что в парке будет не протолкнуться между горами свежих бурритос и энчиладас.
За два часа до окончания праздника я приехала на угол Фигероа и 49-ой авеню и припарковалась на улице. Было умеренно жарко. Из чьего-то окна доносилась громкая самба. Я прошла два квартала вдоль потрепанных квартирных домов и услышала пение. Песня «Ай-я-я-яй, что за девчонка» исполнялась по-испански, но какому русскоязычному она не напомнит молодость!
Парк оказался среднего размера с уклоном в небольшой, с тенистыми деревьями и двумя эстрадами. На одной стоял хор детей в красных костюмчиках, и девочка-солистка самозабвенно кричала «Челиту». Несколько слушателей расположились на траве. Возле эстрады кружилась полная женщина, то ли слегка подвыпившая, то ли просто веселая по натуре.
Перед второй эстрадой стояло штук 50 стульев. На них никто не сидел. Мне стало жалко оратора, который, держа в руке микрофон, говорил в пустое пространство, и я остановилась послушать. Микрофон, однако, был не очень хороший, и разобрать речь было трудно. Я как-то застеснялась торчать перед эстрадой одна и пустилась дальше.
Наутро из «Таймс» я узнала, что «ораторы призывали присутствующих представить себе иной Арройо». Призывов было три. Во-первых, зачем-то разбетонировать часть Русла и вернуть его «в более естественное состояние». Во-вторых, строить больше дешевого жилья. В-третьих, обновить фривей, чтобы он стал еще безопаснее и красивее.
Когда я отошла от эстрады, на ней явился джаз и, как сказал бы булгаковский Кот, «урезал» Гленна Миллера из «Серенады Солнечной Долины».
Возможно, и здесь поначалу клубились тысячи энтузиастов. Но тогда я опять опоздала, потому что народу было не так уж много.
Вдоль дорожек расположилось штук 25 киосков — столов под навесами. Я надеялась, что там идет торговля народным искусством. Но выяснилось, что празднику чужд дух капитализма и коммерции.
Лишь на одном прилавке лежали не очень соблазнительные бусы. Точек общепита было всего две. Одна — непременный барбекью. Вторая, с тайским меню, представляла этническое разнообразие. Обе напоминали походные армейские кухни.
Остальные киоски выполняли просветительски-агитационную миссию. В них сидели активисты и призывали. Например, к озеленению так называемого «внутреннего города», то есть, мест проживания черного и «латинского» населения. Это было как-то сложно связано с перераспределением воды в Лос-Анджелесе. У меня было потребовали подпись, но я не в силах была уяснить, что к чему. Возможно, мешал застарелый страх перед словом «перераспределение». Они убедились в моей умственной неполноценности, и мы расстались по-хорошему. Из киоска с плакатом «На войну всегда есть деньги, а на детей нет» мне тоже зазывно крикнули, что нужна моя подпись, но я грациозно откланялась на ходу. В киоске, где предлагалась помощь в избавлении от наркотиков, одиноко маялся чернокожий парень. При мне желающих не появилось. Был киоск, развивавший идею профессора Готтлиба о замене вредной сухой чистки одежды на полезную мокрую. Оказалось, что эта здравая тема занимает главное место в творчестве ученого. У него есть 8 печатных трудов (в соавторстве) под такими названиями как, например, «Коммерциализация профессиональной мокрой чистки: оценка возможностей и факторов, связанных с переходом чистильной индустрии на технологию, предотвращающую загрязнение окружающей среды» (2002). Еще один киоск пропагандировал хорошее отношение к ротовой полости: объяснял, как важно чистить зубы и десны. В печатных материалах говорилось: «Зубы нужны для 1) жевания, 2) разговора,3) улыбки». Я хотела было поделиться сокровищами своей культуры: рассказать про двух писателей советико, у которых в книжке про 12 стульев был очень подходящий лозунг. На этом киоске прекрасно бы смотрелась надпись «Тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу». Но решила не перенапрягать активистов.
Уже когда я покидала гостеприимный парк, мое подсознание отметило что-то не совсем обычное для народных гуляний. В парке не было ни одного американского флага.
Но и тут я снова ошиблась. Один был! Он гордо свисал с задней стенки одного из киосков. Если как следует поискать, наверно, нашлось бы еще. Но очень хотелось домой.
На следующий день,16 июня, Стив Хаймон, автор статьи в «Лос АнджелесТаймс», похвалил праздник. Его статья заканчивалась на элегической ноте: «К 10 утра, однако, все было кончено. Калифорнийский дорожный патруль, исполняя роль party-pooper, начал удалять людей с дороги». Поскольку слово poop на слэнге обозначает — как бы это сказать — фекалии, то, выходит, мистер Хаймон назвал патрульных «теми, кто обгаживает веселье» (party), выразив им таким удачным образом благодарность за поддержание порядка.
Этот же изысканный журналист процитировал торжествующего профессора Готтлиба. «Больше всего радует, — сказал организатор, — когда слышишь от людей: как же невероятно, что такое вообще могло произойти».
Я тоже хочу порадовать активиста и заверяю его, что в это действительно трудно поверить. Но что-то шепчет мне: подобные торжества только начинаются.
Надеюсь, что в следующий раз на фривей допустят конную группу «Всадники Стадиона Роз», и смех будет гармонично сливаться с топотом копыт.
Добавить комментарий