Присказка
Нет, что ни говорите, а в нас есть что-то японское, или в японцах что-то наше. Те и другие с шилом в одном месте. Колобродим по свету, словно неприкаянные сыновья лейтенанта Шмидта. Нас и японцев можно встретить в любой точке земного шара.На крохотном полустанке, на стыке Лихтенштейна и Швейцарии стайка раскосых представителей Страны Восходящего солнца; чуть поодаль детина славянской наружности кроет матом невидимого собеседника. На могиле Моцарта в Вене японцы строят в объективы самурайские улыбочки. На смену караула выстраиваются грудастые тети и дяди в костюмах покроя «Прощай, Бердичев!». На солнце полыхают полупудовые украшения и зубы 986-й пробы. На Елисейских полях в Париже встречаю соседей, которых не видел несколько месяцев. За ними группа обвешанных аппаратурой японцев.
В отличие от нас, они всегда возвращаются в свою трясучую Ниппон. Мы в Германию, Англию, Израиль, Штаты…
Советскому человеку было достаточно побывать в Болгарии или Монголии, чтобы на него легла печать избранности. О своих загранвпечатлениях он мог рассказывать до конца жизни. По тогдашним меркам, я сейчас Юрий Сенкевич и Валентин Зорин вместе взятые — за плечами 20 стран, не считая бывших союзных республик и девять лет жизни в самом пекле капитализма.
Но самое обидное — не перед кем похвастать. Я знакомым пытаюсь петь аллилуйю о Париже, а им этот Париж уже в печенках. Я о Копенгагене, а мне про командировку в Новую Зеландию. Я про Мексику, а мне про отпуск на Таити. С японцами и то интересней! Им хотя бы о СССР рассказать можно. Кроме пленных, там редко кто из них бывал.
И все же есть одна страна в мире, которой мы не перестаем удивляться и каждый день открывать в ней новое. Сколько бы в ней не жили — десять дней или десять лет. Имя ей Соединенные Штаты Америки. Каждый открывает свою Америку. Брайтона или Дивона, Майами или Сиэтла, Невады или Техаса.
Для многих новых американцев путь в США лежал через Вену. У меня все не как у людей. В австрийскую столицу я попал через Америку, хотя к Вене имею некоторое отношение. Судя по «прописке», я живу в Стэнфорде. Де-факто — в городе с романтическим именем Венский Лес. По капризам американского административного деления мой таун один из 93 городков Большого Стэнфорда. Иной можно проскочить за пять минут, но это никак не влияет на его независимый статус.
Прогрессивная общественность ратует за устранение анахронизма, но консерваторы не торопятся расставаться с суверенитетом. И все остается, как сто и двести лет назад. Насчет насаждений в Венском Лесу нет дефицита, а роль голубого Дуная отведена плюгавому ручью. Каждую весну мэрия организует "коммунистические субботники" по очистке главной водной артерии от пластиковых бутылей и покрышек. К зиме статус-кво восстанавливается.
Конечно, американский таун в черте большого сити — не Вена, но о нем тоже есть что рассказать. Как никак, я здесь уже девять лет.
Сказка первая Быт венского Леса
Венский Лес — географический центр Соединенных Штатов. До всех сторон света от нас рукой подать. Природа тоже среднеарифметическая. Моря нет, зато полно озер и речек. Снег редкость, как и тропическая жара. А в остальном, как и во всей стране: торнадо, смерчи, наводнения…Первое впечатление о Венском Лесе — куда я попал! Похоже, в городе случилась эпидемия чумы, и потому был всеобщий траур. На улицах ни души, а на каждой двери венок. Откуда мне было знать, что венок в Америке совсем не то, что в России. Тем более, накануне Нового года. А пеший все равно, что всадник без головы.
Обывателю города некогда скучать. Только встретил Новый год, как на подходе Мартин Лютер Кинг и св. Валентин. Небольшой перерыв, за ним Пасха, дни Матери, Отца, Секретарш, Президента, Флага, Независимости. Весь октябрь — Хэллоуин, ноябрь — Благодарение, декабрь — Рождество. И все сначала.
Если учесть, что в Венском Лесу живут все нации и расы со своими родными праздниками, один Новый год у нас отмечается не только зимой, но и весной, летом и осенью. Правильней всех празднуют русские. Американец покупает елку почти за месяц до Рождества за 30-50 долларов, украшения по максимально накрученной цене, залазит в астрономические долги в подарочном марафоне.
Русский елочные игрушки прикупает в январе. После 25 декабря елки бесплатные. Для подарков сгодится презентованное по случаю прошлого Нового года. Американцы еще не переняли русский опыт, но это вопрос времени — наших в Венском лесу становится все больше. Где вы видели, чтобы наш жил без нашего соседа; с кем ему тогда дружить-враждовать?
Аборигены таких сложных отношений не понимают и трусливо избегают шумных, эмоциональных новоселов с их ежевечерними демонстрациями без транспарантов и плакатов.
На венском "брайтоне" дамы показывают обновы, мужчины — авто, «пикейные жилеты» без конца дискутируют, у кого голова больше: у Джорджа или Владимира. Сплетни разносятся со скоростью интернета, но в основном экономические. Кто что купил и за сколько. Предмет всеобщей зависти — везунчик Лева. Едва ступив на американскую землю, Лева выиграл в лотерею сто тысяч. На "Дерби" — пять. Не было месяца, чтобы ему не пофартило на несколько сотен или тысяч. Наш народ конечно доверчив, но не настолько чтобы его принимали за кого-то. Коллективный вердикт: Лева привез нахапанные миллионы и хочет их отмыть в глазах общественного мнения.
Заметный дефицит — по части личных сплетен. Все «под колпаком», жизнь на виду, и на сторону шибко не разбежишься. Свободных русских невест практически нет, равно как и женихов.
Уникальная супружеская измена проходила с международным скандалом. Боря — почтенный муж 50-летней Сарры — не устоял перед соблазном и вошел в греховную связь со свободной женщиной Лилей. Тайное быстро становится явным и поставленный перед дилеммой — либо опостылевшая Сарра с домом, либо желанная Лиля с рентным апартментом — Боря выбрал дом. Лиля работала уборщицей в госпитале и ее начальника стали осаждать русские женские делегации во главе с Саррой. Люди с моральным обликом Лили недостойны убирать туалеты и мыть коридоры госпиталя!
Как бы то ни было, русский район — незаменимая школа для новичка. Одни делятся опытом бескорыстно. Другие: я похлебал, похлебай и ты! Русский Венский Лес — галерея типажей и характеров и непросто разобраться, кто есть кто на самом деле. Каждый второй — с биографией Штирлица. Номенклатурщики рекомендуются токарями и управдомами; бывшие парикмахеры и снабженцы — директорами и главными инженерами.
Венский Лес — не худшее место в Стэнфорде. Безработные здесь не живут, богачи тоже. Район пенсионеров и «синих воротничков». Хотя случаются казусы. В моем рентном доме в квартире напротив живет старый холостяк Дэйв — обладатель двух университетских дипломов и пакета акций в небольшой авиакомпании его сына. Дэйв одевается в магазинах для нищих, каждое утро ездит в ближайший «Макдональдс» на дармовой кофе и в «Крогер» на бесплатную газету.
Впрочем, Дэйв не одинок. Неподалеку от него живет русский побратим. Кишиневец Фима бросил курить, так как в Америке не у кого «стрельнуть» сигарету. Его красавец «Форд» ржавеет во дворе, а хозяин с хозяйкой добираются автобусом и пешком до работы и в магазины.
Сказка вторая Этот ужасный английский
Порой — на уровне запахов, звуков, каких-то неясных ощущений — мне кажется, что в прошлой жизни я уже жил в Штатах. Причем, в довольно четком временном отрезке: 20-30-е годы прошлого столетия. Мне нравятся книги тех лет, фильмы, музыка, дизайн машин и одежды…Мое прошлое рисуется мне в двух интерьерах: в Чикаго и маленьком тауне на Среднем Западе. В Чикаго я работаю клерком, и каждый день езжу в свою контору на звонком трамвае, попыхивая в окно папироской; на мне ладный твидовый пиджак, «бабочка» и туфли «джимми». По субботам со своей гёрл я смотрю новые фильмы в синематографе или отплясываю фокстроты в танцзале. Она обольстительна в обтянутой юбке до колен, черных фильдеперсовых чулках и перманенте под шляпкой.
В тауне я — осмотрщик вагонов на маленьком полустанке, у меня благочинная жена и куча детишек, по воскресеньям мы ходим на службы, а перед праздниками — по магазинам: до сих пор я обожаю запахи кантришопов, замешанные на ароматах сушенных цветов и трав, свечей и отдушек. Два раза в месяц с друзьями мы наведываемся в таверну на барбекю или ребрышки с фасолью и пропускаем по виски или пинте-другой пива…
— Опять тебя заносит, — встревает в мои фантазии уже реальная жена. — Не было тогда никакого пива, а был Great Prohibition. А на виски — с твоими-то российскими предпочтениями! — и вовсе не надо никакого сухого закона. Это раз. Не забудь, что тогда еще была и Великая Депрессия и неизвестно, имел бы ты вообще работу. Это два. И, наконец, ответь: если ты в прошлом жил в Америке, куда запропастился твой английский?
Во, ехидина! Вечно со своим дегтем к моей бочке меда… Хотя, если разобраться, почти во всем права: были в те годы проблемы с занятостью, перегибы насчет выпивки, а виски я на дух не переношу, об английском лучше не вспоминать. А как не вспоминать, если он каждый день нужен. Это в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе можно родиться и умереть, так и не узнав, что в этой стране есть еще один язык, кроме русского — в Венском Лесу этот номер не проходит. Кроме отдельных языковых оазисов.
Например, «Тауэр» — дом на 8-й программе. Когда-то он был полностью американским, сейчас на всех 12-ти этажах здания безраздельно властвует великий и могучий, а редкие аборигены чувствуют себя инородцами и трусливо прячутся по своим квартиркам.
Можно обойтись без английского еще в двух-трех местах компактного проживания русского люда, но так как это не Брайтон, и за покупками надо все-таки идти в американские магазины, какой-то минимум местного языка все же нужен. В принципе и там можно обойтись «Hi!» и «Bye!» — везде есть ценники, а чтобы сунуть продавцу кредитную или дебитную карту, много знаний не надо. Правда, случаются ситуации посложней: одного пожилого русского в магазине одежды приняли за сексуального маньяка — вместо примерочной (fitting) он упорно спрашивал fucking room.
...Если у нас синоптики объявлют пол-инча снега, то по этому чрезвычайному случаю местные жители бросаются закупать продукты на месяц вперед. В первую нашу эмигрантскую зиму Венский Лес завалило метровым слоем — стихийное бедствие на уровне второго пришествия — неделю наш таун не подавал признаков жизни; никто не работал, кроме неотложных служб и TV — наше окно во внешний мир, по которому 24 часа в сутки передавали фронтовые сводки с дорог и участившихся пожаров. На третий день что-то заканчивается в холодильнике, и жена командирует меня в «Крогер», в двух блоках от нас. Где по пояс в снегу, где по-пластунски добираюсь до цели. Взгляду предстает до боли родная картина: огромный торговый зал с пустыми и полупустыми полками. Ага, голубчики, оказывается, и у вас бывает!
Бывает, но с другими последствиями. Когда жизнь нормализовалась, за вынужденную отсидку и потери в зарплатах власти решили выплатить компенсацию. Деньги, даже 80%-е, лишними не бывают, еду за чеком в Центр занятости. Здание по архитектуре похожее на ангар, внутри тысячи людей со всех 93 городков Стэнфорда маются в ожидании вызова к окошечку — сценка почти из столь любимых мною 30-х. Не подойдет очередь сегодня, приходи завтра и регистрируйся сначала. Мне удалось попасть к окошечку лишь с третьего захода, когда я уже ничего не хотел. Между мной и клерком начался диалог инопланетян. Я самонадеянно посчитал, что после средней школы, университета и даже кандидатского минимума по английскому — уж как-нибудь сумею без толмача объясниться с этой толстой негритянкой. Не тут-то было! Неизвестно, с чем у нее ассоциировался мой английский, ее у меня — с рэповским речитативом.
Я — мокрый от напряжения, негритянка — на грани психа и, не появись ее менеджер, между нами наверняка возник конфликт. Не знаю, что он сказал ей, но мне дипломатично дал понять: у леди афроамериканский прононс, помноженный на местный диалект. Да, не тому английскому нас учили…
В ресторане с женой. Молодой официант говорит на тарабарском английском. Спрашиваю: земляк, из какой страны? Он ошалевает. Оказывается, здешний, родился в ста милях от Венского Леса; там, в предгорьях, свой говор. В Америке, кроме региональных, в каждом штате по несколько диалектов. А если умножить их на число штатов да добавить еще расовые и национальные подвиды, как американцы понимают друг друга, не имею представления! И это не все, еще есть заграничные разновидности: собственно английский, и его варианты — австралийский, индийский, южноафриканский... Но это проблемы жителей больших городов — они мотаются по заграницам; американская провинция заморским предпочитает местные красоты и для нее за Флоридой и Калифорнией начинается terra incognita.
...Впрочем, по части английского я и сам хорош. Это лишь красиво звучит: пять лет в школе, пять — в вузе, кандидатский минимум. На самом деле, всем нам известна истинная цена этих «знаний». Для абсолютного большинства учеников и студентов иностранный язык был бессмысленной тратой времени — за границу попасть, как верблюду — соответствующим было и отношение. Да и требования тоже. Мою персональную ситуацию усугубляет возраст плюс природная лень к систематическому труду. Я и русской грамматики-то не знаю — правильно пишу по интуиции, — какого ожидать тогда отношения к английскому?! Не один десяток раз я давал себе слово взяться за язык всерьез и каждый раз по такому случаю приобретал новейший учебник. Все они прочитаны максимум до второй-третьей глав.
Но, как бы то ни было, даже с моей дикой грамматикой я умудряюсь понимать прочитанное и увиденное, объясняться и даже брать интервью. Я выявил закономерность: чем образованней американец, тем легче с ним найти общий язык. Сознание «рэднека» отключается при первых звуках иностранного акцента и самую простейшую фразу ему надо повторять по несколько раз; интеллигент старается помочь своему иностранному собеседнику и, чувствуя непонимание того или иного слова, ищет эквивалент. Но так как у нас не Бостон, а Венский Лес, приходится довольствоваться чем Бог послал. И американцам, и нам.
Нашему беспокойному эмигранту до всего есть дело — не остается он в стороне и от языкознания и вносит посильную лепту в развитие английского. Наши американизмы с русскими суффиксами и окончаниями непереводимы ни на один язык мира, но только тупой не поймет, что значит «аффордать», «юзать», «слайсать», «клаймать». Руководитель русской тургруппы объявляет в автобусе: «В нашем трипе эвридэй будут фри брэкфасты, два ланча и один дынер (через «ы»). Не забывайте на тэйблах оставлять типсы, конечно же кэшью». Четко, ясно и доходчиво.
Английский язык — одна из главных доминант эмигрантской жизни. От его уровня зависят работа, карьера, благосостояние, социальная и бытовая независимость. Хотя, как и все в этой жизни, не всегда столь прямолинейно. Я знаю наших с приличным английским, работающих простыми продавцами и медсестрами, и в то же время чиновников, дилеров, риалторов, преподавателей, врачей, даже... переводчиков — с чудовищным произношением. И ничего, не мучаются комплексами: языковые недостатки с лихвой компенсируются пробивными талантами и деловой агрессивностью.
Не только мы заимствуем от американцев, но они от нас тоже. Не думал, что в провинции может кого-то интересовать русский. Однако довелось повстречаться с несколькими людьми с очень даже неплохим уровнем нашего языка. Одним он нужен для дела, вторым — в познавательных целях, третьим — для фана.
Из числа последних — мои коллеги Крис и Рон. Через нашу «контору» прошла добрая дюжина русских, что не могло пройти бесследно. Иногда — под настроение — Крис и Рон переходят на русский, состоящий исключительно из мата. Наш босс знает по-русски «палка», «работа», «Стаханов», «Павлик Морозов», и почему-то «жопа». Однажды он неожиданно проявил недюжинные лингвистические способности, заинтересовавшись отличием «жопы» от «попки» и «задницы». В провинции нравы простые. На вопрос: «How are you?» наши коллеги в большинстве случаев отвечают «кошмар!» или «плёхо!». Это уже моя школа.
Добавить комментарий